БАГУЛЬНИК

Рассказ

Беспокойное существо человек. Ходит-бродит по земле, что-то выискивает, находит, теряет, снова отправляется в путь и, устав от поисков, оглядывается назад, а там мгла, отгородившая прошлое от настоящего.

Можно задолбить себя так, что черное станет белым, а горькое сладким, можно усмирить желания, но память, не заставишь молчать, она, как рачительная хозяйка в только для нее известных местах мозга откладывает про запас впечатления, чтобы в один из трудных моментов жизни открыть запасник и дать человеку возможность покопаться в давно забытом, найти что-то особенное, и вновь пережить дорогие сердцу ушедшие мгновения. Тогда невольно отпадет вопрос: "Надо ли в старый бурдюк заливать молодое вино?"

Глеб Кондратов недавно отметил свой тридцать первый день рождения и считал себя везунчиком. На это были основания: красный диплом врача, жена с таким же дипломом и мальчишка пяти лет – разумник и непоседа. Жили они в Колпашево на Севере, но душа требовала большего.

Как-то, просматривая «Медицинскую газету» с объявлениями о приеме на работу, Глеб остановился на городе С, где предлагали работу по профилю, детский сад для ребенка, а главное – квартиру. Жена, такая же заводная, поддержала мужа. Сборы были недолгими. Не смущаясь дальностью расстояния и возможностью быть обманутыми, не обремененное вещами, семейство пустились в путь. Как не странно, сразу же дали трехкомнатную квартиру в новостройке и все обещанное.

Дом стоял на отшибе. С высоты пятого этажа было видно: кто куда едет, идет, а также поляну с кольями для сушки белья, детскую площадку, стадион и начало соснового бора, от которого в квартиру долетал смолистый запах.

На благоустройство жилья много средств не ушло, тем более, финансы у них пели романсы. Глеб смастерил стеллаж для книг, на пол жена приобрела дешевенький ковер и поролоновый матрац, заменивший диван, в углу у окна поставили на треногу черно-белый телевизор «Рекорд». Для гостевой в комиссионном купили журнальный столик, два кресла на толстых ножках, как копыта, и тумбочку для проигрывателя с пластинками.

Общительность помогла Кондратовым быстро обзавестись друзьями и превратить квартиру в место встреч. Приходили одинокие и семейные, с детьми и без них. Гости, не зараженные алкоголем и завистью, были почти одного возраста, отчеств не признавали, а разница в годах или занимаемая должность не препятствовали общению между ними. Пели туристические песни и чаще всего "Где-то багульник на сопках цветет, кедры вонзаются в небо…". Подъем души уносил их в края, где цветет загадочный цветок, а с высоты сопок открываются бесконечные дали. Стремясь наяву увидеть их, в отпуск компанией отправлялись то на Соловки, то на Сахалин, то еще куда-нибудь, а в промежутках в любую погоду и непогоду уходили на природу, к костру - пристанищу бродяг.

Стоял разбухший от дождей ноябрь. В последний воскресный день хлопьям мокрого снега не было конца, но он не отменил традиционного осеннего бала с тыквенной пшенной кашей и чаем. Семейство в снаряжении первым пришло на давно выбранную поляну с березой посредине и призадумалось: «Придут ли остальные?». Пришли все! Возвращались с песнями, счастливыми, довольными, пропахшими дымом и свежестью. В пути мужчины завели разговор, имеет ли взгляд физическую силу? Мнения разделились. Одни считали, что имеет, и в доказательство приводили факты собственных наблюдений, а другие отрицали, ссылаясь на отсутствие научных данных. Спор ни к чему не привел, прощаясь, каждая из сторон обещала в следующий раз представить веские доказательства своей правоты.

Глеб не нуждался в доводах. С некоторых пор на встречах чувствовал на себе чей-то взгляд. Становилось неловко. Пытаясь выявить источник тревоги, наблюдал за присутствующими. Кто-то из них смеялся, кто-то беспричинно вздрагивал, кто-то отворачивался, а кто-то опускал глаза. Глеб стал охотником за невидимкой. Охота результатов не давала. Однако любопытство иногда подталкивало его окидывать друзей внезапным взглядом с надеждой, что невидимка все же выдаст себя. Удачи не было. Сведя всё к "шизо", он успокоился, и, чтобы не показаться смешным, ни с кем ощущениями не делился, продолжая жить семьей, работой, встречами. Миновала зима, весна.

В один из летних вечеров, когда городок "оказался во власти дождевого циклона", как объяснили затяжные дожди синоптики, компания расселась на полу вокруг лампы "Аладдина" и пила чай. В тишине все молча смотрели, как в радужном свете внутри нее вулканоподобно взрывался парафин. По выражению лиц можно было определить, что каждый из присутствующих думал о чем-то своем, сокровенном. Говорят, что в такие минуты душа может выйти из-под контроля разума в поисках себе подобной. Произошло именно так. Вздрогнув будто бы от удара, Глеб тут же поднялся с пола и перешел в темный угол комнаты. Наблюдая оттуда, его внимание привлекло лицо Зои, которое будто бы светилось. Она ответила на взгляд улыбкой. Смутившись, Глеб вышел на балкон. Следом жена. Почувствовав что-то неладное, поинтересовалась здоровьем и на всякий случай приложила ко лбу мужа ладонь. Отстранив ее, он поспешил вернуться в комнату, чтобы еще раз взглянуть на Зою. Она спокойно пила чай, ведя разговор с Галей, матерью двух мальчишек.

К полуночи дождь закончился. Из открытой двери потянуло густой влагой. Женька, муж Гали, поднялся, взял гитару и заиграл "Марш славянки", означавшим конец спевке. Провожая, Глеб помог Зое надеть плащ. Поблагодарив хозяев за гостеприимство, она первой вышла на лестницу.

Зое было, наверное, ближе к тридцати. Она недавно закончила Ярославский медицинский и по распределению оказалась в этом же городе С, который произвел на доктора приятное впечатление, а однокомнатная квартира вызвала восторг. Карие глаза, маленький нос, сочные губы и ямочка на подбородке, говорили о мягком характере, а коротко подстриженные каштановые волосы дополняли впечатление. Смеялась она не часто, а если отдавалась чувству, то не только хорошо развитая грудь, но и все тело слегка подрагивало.

По иронии судьбы, а, может быть, с её ведома Глеб и Зоя оказались участниками шахматного блица в доме культуры. Пожав друг другу руки, без намека на знакомство, они уставились на фигуры. Торопливо нажимая на кнопки часов, их руки иногда соприкасались. Волнуясь, Глеб едва свел игру к ничьей. В фойе он похвалил соперницу за способность к острой игре. Она в свою очередь отметила его как опытного шахматиста, добавив не без иронии, что не следовало бы от честной компании скрывать такой дар, и тут же предложила устроить турнир в своей квартире.

Жена Глеба в тот день не смогла пойти, и он отправился один. Любителей шахмат из компании оказалось четверо, а остальные - болельщики. Игра шел весело, с комментариями хозяйки. Такой оживленной Глеб ее видели впервые: лицо раскраснелось, глаза блестели, губы казались припухшими. Он выиграл партию, и от дальнейшей игры она отказалась, шепотом обвинив победителя в жестокости, отсутствии чувства такта, мол, мог бы уступить партишку. На что, получила ответ, что игра есть игра и снисхождения недопустимы. На этом их разговор закончился.

По пути домой Глеб вспомнил потухший взгляд Зои, вялую руку, протянутую на прощание. Пытаясь мысленно понять скачок ее настроения, вышел на "Армянку", так в городе звали дорогу, построенную кавказцами вдоль березовой рощи. С дороги свернул на тропку, ведущую в глубь. Деревья в тумане сумерек засыпали, и даже листья на одиноких осинах у края оврага, не смели дрожать. Густо пахло травами. Глеб успокоился, но вывода не сделал.

С некоторых пор жена стала замечать за Глебом странную задумчивость и рассеянность. Он отшучивался или переводил разговор на другие темы, и в то же время боялся самого себя, а вдруг каким-то образом выдаст неравнодушие к Зое, хотя даже мысленно не допускал возможности переступить барьер их дружеских отношений.

Встречи продолжались все в том же составе, но взглядов со стороны Зои Глеб больше не ощущал. "Вот и хорошо, надо остепениться и не принимать желаемое за действительное", - решил он твердо. Однако, невольно наблюдая за ней, отметил, что, несмотря на общительность, непринужденность в ее глазах стало меньше задора, радости. Нерешительность заняла их место.

Как-то, чтобы сократить путь с работы, Глеб шел мимо кирпичного завода. Узкая дорога от недавних дождей еще не просохла, и лужи приходилось обходить по траве стороной. Поднявшись на край карьера, он увидел девушку, медленно идущую впереди. В ней узнал Зою. Окликнул. Она остановилась, устало вытерла ладонью вспотевший лоб и о траву очистила туфли от налипшей глины.

- И ты оказались заложницей короткого пути? Иногда сокращение на много затягивает путь к цели. Как считаешь?

- Смотря у кого какая. Бывает, что и торопиться не стоит, тем более, если дорога ведет к распутью.

В ее словах звучала не только неуверенность, но и тревога.

- Ты чем-то встревожена?

И, не дождавшись ответа, предложил ей идти в след. Гуськом вышли на тропу, усыпанную листвой. Поравнявшись с зарослями боярышника, Зоя сорвала несколько ягод и одну протянула Глебу. Он подставил губы. С улыбкой, слегка дрожащими пальцами, она вставила в них ягоду, но не такую сладкую, как прикосновение. Внезапная мысль вместе убежать к озеру, показалась Глебу нереальной, но, словно угадав желание, она схватила его за рукав куртки и повлекла к воде. На берегу остановились. Что-то влекущее показалось Глебу в глазах Зои. Поддавшись импульсу, не давая отчета в действиях, обнял её и хотел поцеловать. Она не открыла губ навстречу, а с усмешкой выскользнула из кольца его рук. Смутившись, он что-то сказал в оправдание невнятное, а она подошла, прижалась и поцеловала в губы так, что что-то необыкновенное, до этого никогда не испытанное, почувствовал Глеб.

На том берегу, кто-то громко закашлял. Зоя отстранилась и, подойдя к воде, набрала в ладошку, освежила разгоряченное лицо и улыбнулась. В улыбке не было раскаяния и смущения. В ней было то, что люди называют счастьем. Поправив волосы, попросила оставить одну. Глеб, было, запротестовал, но она настояла. Перед тем, как спуститься в лощину, он оглянулся. Зоя помахала ему рукой. Домой идти не хотелось. Ощущения её губ волновали Глеба, и, чем ближе подходил к своему дому, тем неотвязнее вставал вопрос: "Что дальше?".

Все решилось само собой. Спустя время, Зоя по телефону назначила ему свидание у озера. Он пришел заранее. Ветерок шелестел золотом берез, с кленов нет-нет да срывались охряные листья – трезубцы, ягоды боярышника отражали солнце, а дубы, вопреки глубокой осени, еще оставались зелеными. Рассматривая флотилию листочков-парусников приставших к берегу, Глеб не услышал шагов Зои.

- Привет! Не заждался?

- Нет! Ты ходишь бесшумно, как заправская охотница. Вот только ружья не хватает к твоей амуниции, - ответил, любуясь девушкой.

Она стояла розовощекая, сияющая и, как казалось, - беззаботная. При попытке поцеловать, она оттолкнула Глеба и побежала, касаясь ладонями веток деревьев. Запыхавшись, встала на пенек и скрестила на груди руки. Постояв, сморщила нос, глубоко вздохнула и медленно, шурша листвой, пошла по просеке. У дуба, подняла два желудя.

- Возьми сувенир, - сказала тихо, – и себе на счастье оставлю вот этого, голопузенького в шапочке.

Посмотрев вверх, словно там загорелась звезды, почитала.

Ты светишь где-то далеко,

Тебя понять мне нелегко.

Ты светишь для других планет,

На мне одной лежит запрет.

Звезда, звезда, дай мне ответ:

Бывает счастье, или нет?

Но не дала звезда ответ,

Молчанью, сохранив обет.

- Конечно, звезда ответа не даст. А ты что скажешь о счастье, бывает оно или нет? – обратилась к Глебу.

Подбросив желудь в руке, он поймал, потер между ладонями и пожал плечами. Понимая, что ответа не будет, взяла его под руку и без вступления спросила.

- За кого мне выходить замуж?

От странности вопроса Глеб вздрогнул.

- У тебя много соискателей?

- Всего два.

В одном из них Глеб, без сомнения, увидел себя.

- Не пугайся, дорогой, ты в двойку счастливчиков не входишь. Один - летчик, а второй - учитель. Помоги разобраться в них. Ты единственный, кому доверяюсь без опаски разглашения и с надеждой, что не воспользуешься тайной во вред мне и во благо себе.

Не видя своей роли в этом спектакле, Глеб хотел, было, отказаться, но ее молящие глаза заставили воздержаться от намерения, и он вступил в роль судьи.

Повязкой на глазах правосудия оказалось незнание претендентов. Это облегчало, а с другой стороны усложняло принятие решения, от которого зависел жизненный путь Зои, и не только ее, но и кого-то из любящих ее мужчин. Без тени смущения она рассказала о достоинствах и недостатках женихов. Не имея права на симпатии, судья, однако вставал на сторону то одного, то другого претендента, и чем больше входил в курс отбора, тем больше путался сам. В конце концов, из путаницы мыслей сделал для себя вывод: летчик оставался в городке, а значит, есть шансы видеть Зою хоть изредка, а учитель собирался увезти ее в другую область. Этот аргумент и был высказан вслух.

- Буду летчицей, - заключила Зоя с безразличием.

Склонив голову набок, она спокойно пошла впереди, но руки выдавали волнение: срывали макушки трав, ломали веточки, поднимали камешки и бросали по сторонам. Внезапно она остановилась, а Глеб, задумавшись, не успев нажать на "тормоз", натолкнулся на ее спину. Какое-то время стояли молча. Повернув ее лицом, осыпал поцелуями. Она отмахивалась, закрывала лицо руками, но снова и снова уступала, принимая поцелуи, как раз и навсегда влюбленная женщина… Они не давали отчет своим чувствам и не желали уступать их никому: она жениху, а он - жене…

- Видимо, этому суждено было случиться. Теперь прощай и впредь не касайся наших отношений. У них нет будущего. Мы с тобой люди эмоций, а не разума, а на них далеко не уедешь. Не провожай, дойду сама, - и протянула руку.

По выражению лица и решимости сказанного, Глебу ничего не оставалось, как проститься. Резко повернувшись, она скрылась за осинником.

Свадьба прошла на высоте. В числе желающих счастья молодым был Глеб с женой, и когда говорил тост, взглянул на невесту. Она не опустила глаз, а лишь зажмурила на мгновение. Сославшись на нездоровье, незаметно от всех, Кондратовы оставили веселье.

Ничто не изменилось в жизни Глеба, кроме того, что Зою видел редко. С трудом, но привыкал к этому. В начале ноября ударили морозы, а потом зачастили метели. Перед очередной встречей друзей он у балконной двери наблюдал за вихрями снега и парой, которая шла через пустырь к дому. В ней узнал Зою с мужем. Волнуясь, вышел на лестничную площадку встречать. Внизу хлопнула дверь, послышались шаги, смех. С Василием хозяин поздоровался как со старым другом. Зоя же подставила щеку для поцелуя. Следом за ними пришли и остальные гости.

За шахматной партией Глеб почувствовал исходящую от Зои тревогу и, под пение компании, хотел выяснить причину, но она положила своего короля на доску, мол, дальше продолжать игру нет смысла, и поблагодарила победителя. Все в той же задумчивости встала, взяла со стола чашку кофе и села рядом с мужем. Тот, напевая, обнял жену за плечи. Глеб старался не смотреть в сторону Зои, но ее взгляды нет - нет, да касались его.

Зима прибавила забот семье Глеба: сын часто болел, да и супруга не блистала здоровьем, поэтому встречи переместились в Зоину квартиру, но побывать там Глебу не пришлось, поскольку в начале февраля уехал в Москву на учебу. Домой писал часто, вспоминая друзей, ни одной строкой не коснулся Зои.

Как-то, возвращаясь после оперетты "Сильва", Глеб шел по улице Горького. В голове вертелось: "Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось?.." Около почтамта две девушки взяли его под руки и предложили весло провести время. Не без усилий он освободился от них и открыл дверь здания почтамта. Достав из бокового кармана пиджака записную книжку с адресами и телефонами, отыскал Зоин и заказал разговор. Ждать долго не пришлось. Объявили кабинку. Глеб струсил, а вдруг трубку поднимет муж? и хотел отказаться от разговора, но приглашение повторилось. Закрыв стеклянную дверь, сел на скамеечку. В трубке прогудело раз, другой, третий. Теперь ему захотелось, чтобы никто не ответил, но гудки прекратились, и послышался бодрый голос Зои.

- Слушаю.

- Здравствуй, это я.

- У нас спевка, поем про багульник, который на сопках цветет, к нему не хватает твоего баритона. – Понизив голос, добавила. - Приезжай скорее.

Выйдя из переговорного, Глеб несколько раз повторил Зоины последние слова.

Москве не спалось. Даже в поздний час люди не спешили по домам. И он брел по Калининскому проспекту в свое общежитие, мысленно рассуждая о любви и привязанности. В конце концов, сделал вывод: любовь – голос, а привязанность – эхо, но чей голос для него звучал последний год, жены или Зои, он четко не знал.

Вернувшись с учебы, Глеб оттягивал звонок к Зое, да и она не напоминала о себе. Когда желание увидеть стало неодолимым, пошел мимо её дома с надеждой встретить. Абсурдность решения была полной: во-первых, она могла дежурить, во-вторых, они не настолько близки, чтобы на расстоянии чувствовать друг друга, а в-третьих, дома мог быть муж. Однако сверхжелание оказалось сильнее логики. Она вышла из подъезда и торопливо указала рукой направление. Повинуясь, он шел улицей, ведущей к лесу, а она по другой стороне.

День догорал. Небо полыхало закатом. Все было во власти солнца, и лишь макушки кладбищенских тополей оставались нетронутыми его огнем. Глеб и Зоя переглянулись, и, минуя белую арку, пошли по дорожке вдоль ряда могил. Странные звуки, шорохи не вызывали у пары опасений. Время от времени, целуясь, шли в глубину. Мысли о грехе не владели ими, и они не боялись осуждения мертвых. Бог знает, может там, в темноте, они радовались их чувствам, которые не получили при жизни. Лица на памятниках, казалось, ожили, внимательно следя за намерениями пришельцев.

Глеб и Зоя оказались у пруда. Из рожка месяца лилось серебро. Вода матово блестела, вершины сосен фосфоресцировали, а самолет – памятник будто бы вот-вот взлетит со своего пьедестала.

- В этой прелести не хватает "Лунной сонаты". Как ты считаешь, Глебушка?

- Ты права, - ответил он шепотом.

- В бетховенской музыке я всегда нахожу что-то гипнотическое, вернее, сомнамбулическое, когда мозг отдыхает от рабства мыслей, сознание отключается, и первобытное чувство владеет тобой. Взмахни руками, и ты в полете.

- Твоя фантазия потрясающая. Ты необыкновенная, Зойка. Давай полетим вместе? - и в порыве чувств хотел обнять её.

Она уклонилась, строго посмотрела на Глеба и твердо сказала.

- Полет не состоится. Отлетались.

Он тогда не придал значения сказанному, а через месяц полк её мужа перевели под Рязань. Уехали как будто по тревоге, и лишь изредка присылали открытки к дням рождения и праздникам. Зримая связь с Зоей у Глеба закончилась, а душевная долго еще не давала покоя.

На совещании по организации здравоохранения Глеб оказался в Иваново. В конце устроители дали банкет и организовали экскурсию в палехский музей лаковой миниатюры. Осматривая экспозицию, он остановился у деревянной скульптуры Иисуса Христа, в скорби поддерживающего голову рукой. Глеб долго бы стоял рядом, размышляя о своей жизни, но чей-то упорный взгляд заставил обернуться. К нему спешила Зоя. Глеб опешил. Волнуясь, пожал ей руку и увлек к выходу.

Солнце было ярким, а небо белесым. Держась за руки, словно боясь потеряться, они шли мимо церкви. На шпиле колокольни блестел крест, а колокола звонили в их честь. Глебу не верилось, что Зоя снова рядом. Они посмотрели друг на друга и разом улыбнулись. Время их изменило, но души остались молодыми, и чем шире память открывала свои двери, тем ярче светились их лица и тем чаще бились сердца. Разговор, казалось, будет бесконечным, но время её экскурсии заканчивалось, и народ потянулся к автобусу. Посмотрев Глебу в глаза, Зоя торопливо подытожила.

- Вот, мой милый, и отцвел наш багульник. Кто замуж выходит без любви, днем еще может иметь крохи тепла, но ночь будет длинной и холодной. Не удивляйся, что это говорит женщина, обрученная двадцать пять лет назад. - И показала безымянный палец с тускло блестящим золотым кольцом. - Вспоминать, кого любил - слаще, чем жить с тем, кого не любишь. Дорога, предназначенная тебе, желаешь того или нет, должна быть пройденной. Я свою дорогу прошла в одиночестве, хотя и любимая мужем...

Водитель автобуса сигналами настойчиво торопил туристов занять места.

- Пойдем, не будем народ гневить, - сказала она полушепотом.

Не доходя до стоянки, она, как когда-то у озера, обжигающе поцеловала Глеба. Он понял, что и тогда поцелуй принадлежал ему.