ЕГО ВЕРШИНА

Рассказ

Моему внуку.

На неделю приятель увез меня на мыс Фиолент под Севастополь. Это место славится не только близостью к знаменитому Херсонесу, археологическими раскопками, с новыми открытиями древней культуры, но и скалой – кольцом, пробитым ветром, морем, временем.

Уютные домики базы приютились недалеко от обрыва, под которым плескалось море, а чтобы подойти к нему над спуститься по металлической лестнице в двести сорок ступеней. Сентябрь уходил, погода стояла бархатная: нежное солнце, ласковый ветерок, и сине – зеленое море – лучшего не придумаешь.

Узкую полоску берега с крупной галькой трудно назвать пляжем, тем более, что часть ее занимал огромный валун. Вероятно, в стародавние времена здесь произошло землетрясение, он отвалился от берега и теперь служил волноломом и пристанищем для чаек. Вытянутый кверху, с небольшой ровной площадкой, был выше моего среднего роста. Обросший водорослями, мхом, казался неприступным. От безделья, я попробовал забраться на него, но сорвался, оцарапав колено, и больше попыток не делал.

Как и любой отдыхающий, я с трудом отрывался от моря и, чтобы продлить удовольствие, купался по ночам.

Ночь густая, плотная. Волны меланхолично накатывают на берег и, прошелестев галькой, отступают назад. Сбросив одежду, вступаю в теплую, будто бы маслянистую воду. Стараясь не нарушать тишины, бесшумно плыву; на губах чувствуется горьковато - соленый привкус. Далеко от берега, переворачиваюсь на спину и всматриваюсь в небо. Оно живое, бурлящее. Звезды перемигиваются друг с другом вспышками огоньков. Вот одна сорвалась, прочертила небо и пропала во тьме. Волны раскачивают меня, стараясь усыпить. Чтобы не поддаться гипнозу, ныряю в глубину, выныриваю и снова ныряю. С легким головокружением возвращаюсь к берегу и попутно глажу воду ладонями. Она вспыхивает под ними тысячами огоньков. Темная стена берега кажется неприступной, сверху доносятся трели цикад.

В тот день на пляже было малолюдно. Я лежал на своем месте и под шумок волн задремал, но глуховатый женский голос вывел из дремы. Он обращался к Никите Дмитриевичу с наказами: надеть панаму, долго в воде не сидеть, не увлекаться загаром. Не открывая глаз, мысленно представил себе обладательницу голоса в виде крупной дамы, барашками рыжих волос, тонкогубой, курящей, а мужа, Никиту Дмитриевича, худым, с залысинами, послушным.

Любопытство оказалось сильнее желания поспать и, приподнявшись на локтях, понял ошибку. Женщина оказалась молодой, стройной, с аккуратным «каре» светлых волос. Приятный овал лица, слегка полноватые губы, вызывали симпатию, но в темных, слегка подведенных глазах, промелькнуло что-то холодное, беспечное. Наверное, такие женщины, зная свои достоинства, претендуют на особое внимание. Вот и она, слегка подняв подбородок, осмотрела пляж, сморщила нос, провела ладонями по бедрам и еще раз позвала Никиту Дмитриевича. Я огляделся, но нигде мужчину не увидел. Она окликнула снова. Из–за валуна показался мальчик лет пяти – шести. Беленький, с высоким лбом и ямочкой на правой щеке. Темные глаза его были серьезными, в крепкой фигуре уже чувствовался мужичок и это, очевидно, давало повод называть его по имени и отчеству. Вперевалочку он подошел к матери, уткнулся в ее живот, указывая рукой на валун. Она покачала головой и надела на сына панаму. Поцеловав в щеку, отпустила, вздохнула, достала из сумки книгу и села на яркий коврик.

Мне показалось странной легкость дать ребенку свободу. Море есть море. С чувством неприязни к ней, переключил внимание на мальчишку.

Отойдя от матери, он положил панаму на берег, и для солидности погрозил ей пальчиком. Прищурив глаза, подтянул желтые плавки и с криком папуаса побежал по краю воды, поднимая множество искр. Мужчина погрозил шалуну пальцем, а его жена, улыбаясь, закрыла лицо руками. Добежав до конца бухты, Никита вскарабкался на подошву скалы – кольцо и, не задумываясь, прыгнул. Я знал, что там мелко, но посмотрел на реакцию мамаши. Она читала.

Тем временем, малыш вышел, снял плавки, деловито отжал и снова надел. Светлые волосики прилипли к ушам, лбу, на едва заметных бровках сверкали капли воды. Довольный прыжком, остановил взгляд на валуне. Заложив руки за спину, неторопливо обошел вокруг, постучал кулачком по глыбе и задумался.

«Неужели полезет?», - подумал я. Словно отвечая на мой вопрос, Никита отошел, на сколько позволил берег, и с разбегу попытался оказаться наверху. Не тут – то было! Мальчонка ростом не вышел. Соскользнув, ощупал камень. Найдя уступ, поставил туда ногу, прижался телом, а руками зацепился за что–то над головой. Он весь напрягся, ноги дрожали, пальцы кистей побелели. Это длилось мгновение. Отыскав другой ногой еще опору, перенес центр тяжести туда, и попытался перехватить руки, но нога не устояла и, незадачливый скалолаз, оказался на гальке. Однако неудача не остановила его желание оказаться наверху. Почесав затылок, мальчишка потер руки, подул на них, прошелся по берегу и опять полез. Начало подъема было уверенным, но потом начались поиски надежной опоры.

«Для чего пацан лезет? Почему такой неуемный?», - задался я вопросами. И тут же ответил себе: «Сам же ходишь в горы. Не сидишь дома».

Пока отвлекся, Никита одолел половину высоты, я обрадовался такому успеху. Солнце припекало, море шумело, люди наслаждались покоем, а мальчишка штурмовал свою высоту.

В очередной раз, нащупав ногой зацепку, оперся, но произошла осыпь. Царапая в кровь живот, Никита скатился вниз. Я подскочил и хотел пожалеть, но взгляд его остановил мое намерение. Он посмотрел на мать с надеждой, что она оценит его старания, посочувствует неудаче, но ей не до сына. Книга интересней.

Размазав выступившую кровь из царапин, он сел в воду, поджал ноги и положил на колени голову. Плечи вздрагивали. Никита плакал, но, наверное, не потому, что больно, а от обиды, что сорвался, когда до желанной победы оставалось совсем немного.

Он сидел, а я предположил, что мальчишка оставит затею. В это время его окликнула мать и предложила гроздь сизого винограда. Сын даже не повернулся. Она махнула рукой и поднесла ко рту ягоды. «Ну и мамашка!», - возмущался я про себя.

Спустя время мальчишка успокоился, искупался и снова осмотрел валун. Новая попытка борьбы с заколдованным камнем оказалась неудачной. Падая, ушиб левое колено и прибавил царапин на животе. В эту минуту надо было видеть его лицо. Оно было не шестилетнего ребенка, а зрелого скалолаза, решившего: вершина или жизнь.

«Упорный, так и Эверест в одиночку покорит», - с удовлетворением отметил я.

Никита снова полез. С передышками, осторожно докарабкался до края плато и, не найдя зацепки для руки, закачался, но в последнюю секунду нашлась трещина. Пальцы втиснулись в нее, а вторая рука уже лежала наверху. Подтянувшись, он лег животом на плато. Ноги героя болтались в воздухе. Отдышавшись, покоритель встал, потрогал царапины на животе, поднял руки вверх и победно закричал. В глазах его плясали бесенята радости. Она невольно передалась мне. И вспомнилась вершина Хамар – Дабана, которую штурмовали несколько раз, и вспомнился такой же крик радости.

Оказывается, не один я следил за упорством скалолаза. Многие на пляже с одобрением захлопали в ладоши.

С улыбкой Никита начал, было, спускаться. Я подошел и хотел подать руку, но мать опередила.

- Мой мальчик, я все видела. Ты настоящий мужчина! Царапины заживут до следующих вершин, - сияя, потянулась к сыну.

- Мамочка, лови меня!

Обвив ей шею руками, он затих, как медвежонок коала.