ПТИЦЫ   ПЕРЕЛЕТНЫЕ

Рассказ

Зиме давно приспело сковать размытую дождями землю, укрыть, убаюкать, под снежным одеялом, но осень не унималась, будто бы зная, что еще не все живое определилось с местом, где пережить холода, и потому старалась изо дня в день зиме подливать под бока воду, чтобы не залеживалась, не морозила, не лютовала.

В один из дождливых дней, когда тучи, казалось, придавили на земле все живое, а ветер дул так, что не оставлял надежды на малейшее тепло, стая запоздавших перелетных птиц опустилась на одинокую рябину у края вспаханного поля. Ветки прогнулись под тяжестью пернатых, гвалт смолк, и ягоды - огоньки на ней вскоре были склеваны. Еда согрела птиц, дрема одолела ими. Ветер ерошил перья, капли дождя скатывались с крыльев. Птичий отдых короток. Разом взлетев, они пропали вдали.

Николай Сергеевич в свои пятьдесят четыре выглядел моложаво, спортивно. Невысокого роста, широкоплечий, медлительный, с ежиком седых волос, темными внимательными глазами и с частой улыбкой на тонких губах, производил впечатление открытого человека. В семье их было два брата, один – строитель, а он выбрал профессию защитника Родины и гордился этим. Когда начался афган, в чине подполковника, одним из первых в полку написал рапорт и, спешно освоив афганский язык – фарси, оказался на переднем крае интернационального долга. Помня суворовскую науку побеждать – "сам погибай, а товарища выручай", спасая ребят из горящего танка, получил ожоги. Хотя по званию мог бы лечиться в тыловом госпитале, но отказался и потратил не один бинт на перевязки, пока обожженные руки не затянулись розоватой кожицей.

О жене Николая, Веронике, друзья говорили, что счастливая. Так оно и было. Чуть выше мужа ростом, с правильными чертами лица, серыми, слегка уставшими глазами, тонким носом, обсыпанным пятнышками веснушек, она любила мужа так, как может любить офицерская жена – тихо, тревожно и в мыслях – нежно. С некоторых пор у нее появилась навязчивая идея – следить за диетой супруга, боясь, не набрал бы лишнего веса. Он же относился к этому с усмешкой и подчинялся капризам жены.

К тому времени, когда он мотал на себя бинты, а Вероника проявляла повышенный интерес к базарам Кабула, Славочка, их единственная дочь, заканчивала в Союзе институт и получала от отца суммы, позволяющие не только обедать в ресторанах, но иногда летать в Сочи. В письмах издалека, мать старалась убедить дочь, что это она выбивает деньги из отца, который забыл и не интересуется ее житейскими и институтскими делами – у него на первом месте – служба. Даже "каменная" болезнь почек, с приступами ужасных болей, не охладила его служебного пыла, и дождался момента, когда на бронюшке пересек вместе со всеми пограничную реку Пяндж. Уволенный в запас, стал приобщаться к гражданке: купил на берегу Хопра домик, завез кресло - качалку, книги, и читал одну за другой. Не в характере Николая покой. Уехав в город, поступил в налоговую инспекцию. Через полгода за конфликт с начальником его отодвинули от многих дел, и, в конце концов, правдолюбца уволили. У Вероники была логика: "Все берут взятки, и ты бери". И упрекала мужа за неумение жить. На этой почве часто возникали скандалы, готовые перерасти в неприязнь. Николаю не верилось, что женщина с завитушками поседевших волос и полинявшими глазами когда-то была альпинисткой, душой студенческого общежития, сочиняла стихи и сумела увлечь его, курсанта училища связи. В те времена деньги и тряпки для нее были пустым звуком. Теперь ее словно подменили. Стала суетливой, вечно куда-то спешила и не успевала.

Предстоящее замужество дочери не вызвало прилива радости у отца. Избранник отличался физической силой, многословием, склонностью к вину и пустым мечтаниями. Не вызывало радости у Николая и желание Вероники показать будущим сватам широту своих возможностей, на что требовались большие деньги, а где их мог взять пенсионер? Чтобы избежать по этому поводу очередных слез и упреков жены, он собрался, будто бы по тревоге, и улетел на Байкал, давнюю свою мечту, и оказался на турбазе "Маломорская", откуда начинался веломаршрут по острову Ольхон.

Ольхон – удивительный остров и удивляться есть чему: песчаным дюнам, беломраморным скалам в бархате и шелке лишайников, россыпям пахучего чабреца, царю горных цветов – эдельвейсу и множеству других природных чудес, которых больше нигде не встретить. Главная же достопримечательность – шаман - камень – Бурхан, который как нос корабля выдвинулся вперед, чтобы рассекать воду Байкала и сдерживать ветры, которые временами будоражат озеро. В прошлые времена на вершине мыса горели шаманские костры, звучали бубны, отгоняя от людей зло и болезни, а теперь камень стал местом поклонения туристов.

На маршрут съехалось семнадцать человек, в основном молодежь. Только пятеро из них достаточно хорошо владели велосипедом, а остальным пришлось азы вождения осваивать в процессе. Перезнакомились быстро. Выбрали старосту, завхоза, распределили обязанности между остальными членами группы. Прежде чем выпустить людей на маршрут, инструктор провел смотр техники и устроил пробный выезд на выносливость. Все выдержали испытание, и с вечера собрали рюкзаки, чтобы ранним утром высадиться на Ольхоне, отделенном от материка узким проливом.

Утро стояло прелестное: воздух свеж, неподвижен, звонок. Красное солнце выплывало из пены тумана, подкрашивая отдаленный лес, горы, кучки облаков в малиновый цвет. Паром ждал у причала. Группа не мешкая, загрузилась, и тронулись. Хвост воды за кормой казался то зеленым, то темным. Жемчуг воздушных пузырей, взбитый работой винта, еще долго качался на волнах. Налетевшие откуда-то чайки настойчиво требовали от людей подкормки.

Николай имел опыт велосипедиста и старался при случае помочь кому по технической части, а кого подбодрить. На одном из крутых подъемов он оглянулся. Оксана одной рукой держала машину, а другой пыталась накинуть цепь на звездочку. Он подъехал. Испачканное маслом лицо, губы и отчаяние в глазах, вызвали у него улыбку. Ей было не смешно. Устранив неполадку, он сел на велосипед и прозвенел звонком…

Обед, как известно, праздник для туристов, но не для этих. Усталость, жара многих свалила с ног. Суп - лапша и гречку с тушенкой чуть ли не полностью пришлось закопать в ямку. После чая и короткого отдыха поехали дальше. Этап изобиловал крутыми подъемами, бездорожьем, завалами на узких тропках. Временами машины тащили на себе. Некоторым туристам небо показалось с овчинку. Раздались ворчания, что за собственные денежки терпят муки. Но охота пуще неволи, а коль добровольно сел на велосипед – крути педали доупада. К счастью, никто не упал и дотянул до стоянки, где предстояла ночевка.

Зажатая горами поляна напоминала дно колодца, покрытого изумрудом зелени, сбоку которого бил фонтанчик воды. Запах разнотравья, особый дух ревеня и смолистый воздух через некоторое время взбодрили людей, а родниковая вода оказалась выше всех похвал. Мужчины дружно поставили палатки, заготовили дрова, развели костер, проверили велосипеды. Девушки варили ужин и варенье из ревеня. Пока ужинали, сажа ночи сгустилась так, что пламя едва маячило. Миша принес гитару. Аккорд за аккордом увлек группу. Пели все подряд. Со стороны могло показаться, что поют не уставшие люди, а только что отдохнувшие. Разбуженный ворон сделал над поляной круг, другой, каркнул, что, мол, не даете спать, и уселся на вершину сосны. Никто на птицу не обратил внимание. Инструктор заикнулся о скором рассвете и предстоящей трудной дороге, но певчих не остановить. Когда в костре остались тлеющие головешки, было съедено варенье и допит очередной котелок чая, туристы сдались.

Николая сон не брал. Бесшумно покинув палатку, наугад вышел к Байкалу и увидел тени скал, опрокинутые на глянец воды, белые росчерки на небе от падающих звезд, даль мерцающего горизонта и удивился тишине. Но вдруг до его слуха долетел шелест и звон гальки у ног. Вода тронулась рябью и, набежавшая волна, хлынула на берег. Он отскочил, чтобы осмотреться, но кто-то больно вцепился в плечи. Вывернувшись, сжался, готовый к обороне. Перед ним стояла девушка, в которой узнал Оксану. В ее глазах застыл испуг.

- Что с вами?

- Подержите меня за руку, мне страшно, - и протянула холодную ладошку. – Мне не спалось, - заговорила неуверенно после паузы, - и вышла на берег посмотреть на спящий Байкал, а он напугал меня, - глубоко вздохнув, высвободила руку и перешла на полушепот. – Когда нагнулась освежить лицо, берег задрожал, вода будто бы закипела и потом, словно, кто-то ударил меня по ушам, звон и сейчас продолжается. Но не это главное, а главное – страх, охвативший меня. Я не знала что делать, куда бежать и хотела крикнуть, но увидела человека. Было все равно, друг он или недруг и бросилась за защитой, и рада, что это вы. Теперь я спокойна.

Николай по ее виду понял, она не играла в страх или в желание завоевать его расположение. Указав на путь впереди, пояснил, что они стали свидетелями отдаленного землетрясения, сопровождаемое инфразвуком, он-то и вызвал такую реакцию. В подтверждение рассказал о Бермудском треугольнике, где частые штормы вызывают инфразвук, а команда судов, попавшая в его зону, со страха бросается за борт.

– Нам это не грозит. Мы на суше, – с облегчением сказала девушка и посмотрела вверх, где ночь готовилась встречать утро.

Звездную пыль оно подмело на дорожку Млечного пути, созвездия притушило, а колыбель месяца за ненужностью отправило за гору. Пораженная красотой, Оксана не слышала, что говорил Николай, и, лишь у лагеря, поняла, что прощается и желает доброго дня.

Вопреки опасениям инструктора, подъем был дружным, а еще дружнее – завтрак, сборы. Видимо, энергетика острова положительно сказывалась на велотуристах.

Все хорошее кончается быстро, еще быстрее пробежали километры намеченного маршрута. Место для последней стоянки выбрали в дюнах, неподалеку от Бурхана. Николай отправился после ужина побродить. Оксана догнала его. Поднявшись на дюну, они остановились.

– Смотрите, Коля, шаман-камень пылает!

Действительно, огонь заката коснулся его вершины. Перегретый за день воздух качался над ней, создавая иллюзию дыма. Парящие чайки казались огненными. Миллионы красных пятен обрушились на воду и перескакивали с одного гребешка волны на другой. Одинокая яхта, казалось, вот-вот вспламенится.

– Красотища! – вырвалось у Николая.

Гуляли долго. Никто в последнюю ночь не ложился, даже Валерий, будучи жаворонком, в эту ночь превратился в сову. Подводили итоги пути, вспоминали курьезы, пели, танцевали. Рассвет не заставил себя ждать. Если бы не расписание парома, никто бы не спешил покидать благодатный остров. С борта кидали монетки в воду, с надеждой сюда вернуться еще раз. Переночевав на турбазе, обменялись адресами, заняли места в "Метеоре" и под "Славное море, священный Байкал…", в исполнении культмассовика на гармони, отвалили от причала. Через три часа показалась Листвянка – дальше туристов ждал автобус до Иркутска. В этот же день они разъехалась, разлетелась по домам.

Во время путешествия по Ольхону, Николай не переставая, думал о своей жизни. От прошлого он не открещивался, не менял убеждений и оставался верный Родине и присяге, данной народу, но в душе засела заноза никчемности в настоящей жизни и она не давала покоя. Власти отвернулись от них – афганцев. Часть его однополчан спивается, часть занялась теневым бизнесом, а большая часть, как и он, болтается в проруби ненужными обществу щепками. Он не претендовал на лавры победителя, но и отвергнутым быть не хотелось и оттого, метался из стороны в сторону, не зная, что делать? Поиски смысла жизни привели к выводу, что ветры афгана выдули из него все, и если бы жизнь начал сначала, то не нашел бы чувств, способных привлечь воображение другой женщины, которая пойдет за ним, бросив все, спросив: "Кто вы?" Но такое бывает только в сказке, и оттого решил на себе поставить крест и наладить отношения в семье.

Пока турист разбирал рюкзак, жена с завистью смотрела на его загоревшее лицо, руки и, не сдержавшись, обняла, поцеловала в губы.

- Ты мой, только мой, - прошептала она.

Николай погладил ее мягкие волосы и ответил поцелуем в лоб. За обедом Вероника напомнила о предстоящей свадьбе дочери и протянула листок с возможными расходами. Почти не глядя на цифры, он сморщился и с досадой отодвинул бумагу. Жена поняла – отказ и стала громко доказывать необходимость указанной суммы. Он слушал, постукивая пальцем по столу. Его спокойствие окончательно вывело Веронику из себя; слезы покатились по впалым щекам, нос покраснел, губы подергивались. Смяв листок, бросила в угол и ушла, хлопнув дверью. Неделю они не разговаривали. За это время дочь переехала к будущему мужу; ей надоело быть буфером между отцом и матерью. Вероника, оставшись один на один с Николаем, поняла, что одной ей воз свадебных забот не осилить, затихла и, получив согласие мужа, отнесла в ломбард каминные часы – гордость их семьи.

Свадьба прошла с шиком. Все остались довольными. Николай надеялся, что теперь найдет общий язык с Вероникой, в доме наступит мир, и они поедут куда-нибудь подлечить нервы. Не тут-то было. Жена, словно, обрела второе дыхание и мчалась неизвестно куда на предельно большой скорости. Дом забросила и, лишь активное вмешательство в жизнь молодоженов, владело ею. Николай понимал, что за происходящим прячется желание Вероники заполнить душевную пустоту, связанную с замужеством дочери, и мало-помалу входил в колею, однообразия своей жизни.

Ольхон были дорогими для него. Доставая фотографии, до мелочей восстанавливал в памяти хронологию и события похода. Не мог упустить и встречу с Оксаной на ночном берегу Байкала, ее страх, доверчивость, симпатию. Она разбередила в Николае смутную надежду на душевное тепло, в котором так нуждался в последнее время и не потому, что был слабым человеком, а потому, что с годами некоторые мужчины становятся подобно детям, которым необходима ласка. По фото даже вывел определенную закономерность – вначале похода он с Оксаной стояли по разным сторонам группы, а к концу – рядом.

Николай не имел привычки засматриваться на женщин. Зная, что порок так же привлекателен, как и добродетель, ему не стоило труда бороться с соблазнами. Ловя в походе взгляды некоторых туристок, отворачивался, предпочитая одиночество. У него была одна любовь – Вероника, и на Оксану он смотрел редко, больше из любопытства, чем из внутреннего зова. И она мелкие знаки внимания с его стороны принимала не более, чем дружеские. Теперь же, спустя два года после поездки, он вспоминал ее глаза, цвета яшмы, соломенные волосы и умение создавать вокруг себя ауру доверия и тепла. Рассматривая в очередной раз снимки, у него возникло желание написать Оксане, но здравый смысл останавливал. Во-первых, не договаривались, во-вторых, боялся выглядеть смешным в ее глазах, в-третьих, забыл, где лежит книжка с адресами, и на этом успокоился.

Как-то вечером он возвращался с прогулки. Сеял дождь. Фонари, с плафонами молочного цвета, казались тусклее обычного и оттого, кем-то оброненный на дорожке белый конверт, привлек внимание Николая и вызвал неодолимое желание как можно быстрее засесть за письмо Оксане. Желание оказалось настолько сильным, что, не разбирая дороги, почти влетел домой. Возбужденный, торопясь мимо кухни, он не заметил жену. Письмо владело его сознанием. Наконец-то найдена бумага, ручка, конверт. Николай сел и… осекся. Из множества мыслей не было главных, чтобы толково рассказать о цели обращения. "Оксана здравствуй!" - даже это вступление пришлось переписывать несколько раз. Испортив еще один лист, отложил ручку, задумался. Так и не написав ни строчки, лег спать и уснул только под утро.

Через две недели короткая записка, больше с извинениями, чем с надеждой получить ответ, была отправлена Оксане. Время шло, ответа не было. Николаю стало неловко появляться у окошечка "до востребования" и, получив очередное: "Пока нет", - решил на почту больше не ходить.

Квартира по-прежнему отдавала холодом. Как-то жена мимоходом бросила, что дочь готовится стать матерью. Весть обрадовала Николая, и он устыдился отправленному письму. С заботами о предстоящем новорожденном у Вероники возникли новые проблемы, не остался сторонним наблюдателем и Николай, стараясь во всем помогать жене и дочери. Преждевременные роды мертвой девочкой смешали все: дочь впала в депрессию, зять запил, в Веронику будто бы вселился бес. Обвинения посыпались на Николая. Одинокий, измученный непониманием, он много раз вызывал на разговор дочь, старался помочь зятю, а Веронику уговаривал объединиться в горе. В одну из таких попыток она высказала мужу давно наболевшее.

– Я ненавижу тебя. Ты исковеркал мне жизнь. Ты всегда думал только о себе, своем благополучии, таская меня и дочь по вонючим армейским гарнизонам. У нас не было постоянного жилья, а были времянки с клопами и тараканами, да и теперь живем в хрущебе. Все мужики, как мужики, чего-то добились в жизни, ищут, а ты кротом заполз в темноту и боишься света.

Николай молча смотрел на ее уставшее, постаревшее лицо, и чувствовал некоторую справедливость сказанного, а она продолжала.

– В проклятом Афгане ты получил Красную Звезду и медали, а я седые волосы и букет болезней в придачу. Думаешь, легко было ждать тебя с заданий? – голос ее задрожал. – Ты упрекал меня базарами Кабула, не желая вникнуть в единственную отдушину того кошмара. Я ходила по базару как по театру, я общалась с людьми. Ты старался обвешать меня побрякушками, словно куклу, думая, чем бы ребенок ни тешился, лишь бы не плакал.

Сняв с себя бусы, браслет из авантюрина, положила на стол перед мужем.

– Ты просишь быть спокойной? О каком покое может идти речь, если продолжаю видеть во сне тот шальной душманский снаряд под окном. Ложусь, закрываю глаза, а он, проклятый, краснеет и вот-вот должен взорваться и мы вместе с ним. До покоя ли здесь, до крепких ли нервов? Ты понимаешь это, бездушный человек? Твоя шизофрения покоя, твоя осторожность сказываются и на мне. Я теряю себя, я пугаюсь всего и бегу, не зная куда. Ты вспомнил о нашей любви, – раздраженно продолжала говорить, покусывая кончик носового платка. – Она была на заре нашей юности, а теперь ее давно нет, осталась привычка, и та катится прочь.

Сделав паузу, с неприязнью, взглянула на мужа и заговорила о дочери.

– Ты обвиняешь Славочку в неспособности жить? А ты научил ее жизни? Не деньги определяют способность жить, а совесть, умение видеть в человеке – человека. Я рада, что она не растеряла врожденное чутье к этому. Да, она потребитель, как ты любишь выражаться, да, просчиталась с мужем. Что, теперь надо от нее отвернуться? Она потеряла в тебе опору и отошла настолько, что перестала называть тебя отцом.

После откровения Николай понял, что Веронику и Славочку он потерял навсегда и жить в одной квартире с женой не может, и стал хлопотать о выделении жилья. Неожиданно, власти пошли навстречу.

Съезжал Николай по-джентельменски: не стал делить черепки-ложки, а взял необходимые для мужчины вещи. Обойдя квартиру, посидел на диване, оставил на тумбочке ключи и тихонько затворил дверь. У почты, на всякий случай, решил зайти. Работница взглянула на знакомое лицо, покопалась в ящичке и протянула конверт. Долгожданный всколыхнул сердце Николая.

Факт ухода мужа, вроде бы, остался незамеченным Вероникой, но это внешне. Приходя домой, ее охватывала жуткая тоска, от которой готова бросить все, поступиться обидами, лишь бы находиться рядом с Николаем. Смутно надеясь на его возвращение, изо дня в день писала ему письмо, в котором шаг за шагом переживала совместные годы, отмечая в них больше хорошего, чем плохого. В конце попросила прощения и объяснила срывы измотанными нервами, возрастом, неустроенностью дочери. Множество раз перечитывая написанное, что-то добавляла, исключала, но, зная характер мужа, так и не отправила. Дочь же меньше всего переживала за себя, а больше за мать и старалась не оставлять одну и, как опытная, внушала ей, что женщины тем хороши, что наполовину сшиты из надежды, а наполовину из любви и эти женские начала в конце концов должны сказаться. Вероника благодарила дочь за поддержку и в свою очередь старалась наладить жизнь в ее семье.

Оксана родилась под созвездием Рыбы и в жизни чувствовала себя ею. Любила носить неброские, но элегантные вещи, в гамме цветов отдавала предпочтение темно-красным, зеленым цветам, своим талисманом считала малахит – камень тайн и внезапных откровений. В жизни ничему не удивлялась и не соглашалась с теми, кто утверждал, что судьбы не избежать, и мир непознаваем настолько, что им нельзя управлять, к тому же была чувствительной, ранимой, склонной к самоанализу. Он и останавливал от замужества, хотя предложений было достаточно. Ее подруги давно имели семьи, воспитывали детей, и Оксана завидовала им.

После окончания института она работала в читальном зале центральной библиотеки, и среди мужских лиц обратила внимание на одно. Обладатель его был высокий, светлоглазый, улыбчивый, с залысинами у выпуклого лба и еще с чем-то необъяснимым, притягивающим. Он появлялся в зале, словно по часам, в одно и тоже время. Всегда в белой рубашке с черным галстуком, в темном костюме и блеском на туфлях. Его звали Александром, и было ему тридцать. Видимо, девушка ему нравилась. Заказывая книги или журналы, необходимые для работы над диссертацией, он подолгу изучающе смотрел на нее. От смущения Оксана спешила в хранилище за нужной литературой. Александр, с присущей ему настойчивостью, добился не только ее расположения, но и любви. Важным было для нее и то, что в ее двадцать восемь пора обзавестись семьей, детьми. При этом избранник, как считала, не разрушит ее внутреннего мира, а дополнит, расширит, увлечет. Доверившись, счастливой вышла из загса.

Все было действительно так, но счастья без детей не бывает. Вот уже пять лет, как в их квартире не звучат детские голоса. Оксана обходила возможных и невозможных докторов, экстрасенсов, лечилась на курортах – все напрасно. Она хотела оставить за собой право на сострадание мужа, но как ни странно, иногда слышала упреки. Что может быть для женщины горше, чем обида за неспособность иметь детей?

Как-то на работе сотрудницы завели разговор о бесплодии, и кто-то из них сказал, что мужики тоже страдают этим. Возникшая уверенность, что не она виновата в отсутствии детей, натолкнула на мысль, не болен ли муж? Пока добиралась до дома, подыскивала слова, чтобы, не задевая его самолюбия, предложить консультацию врача-специалиста. Александр работал за столом. Свет настольной лампы освещал половину его лица, доброго и родного. Сев напротив, начала разговор издалека и подвела к тому, что надо бы вместе сходить в андрологический центр на проверку.

- Потом, потом. Ты сомневаешься в моем здоровье? Закончу работу, поговорим.

Зная, что его работе не будет конца, и к разговору вряд ли вернется, с чувством вины, ушла в другую комнату. Кто осудит женщину за стремление иметь ребенка? Кто первым бросит в нее камень? Липкая, постоянно сверлящая мысль, захлопнуть историю болезни свою или мужа, не давала житья Оксане до тех пор, пока не стала беременной. Зачатие было не от святого духа, а от реального мужчины, симпатичного, но не настолько, чтобы уйти от мужа. Предстоящий ребенок заслонил все: и солнце, и небо, и людей. Она жила той крошкой, которая должна появиться на свет. Муж не догадывался ни о чем, а ее желание спать отдельно, поддержал, поскольку сам ложился поздно.

Время шло, а с ним росла тревога. Каждое утро, всматриваясь в зеркало, отмечала изменения присущие беременным. В западне страха быть разоблаченной, она не видела выхода и решала: либо наслаждаться своей тайной, что болен муж, и представить ему беременность за результат последнего удачного лечения в клинике, либо сделать аборт. Близкая подруга, которой Оксана доверилась, уговаривала не накручивать страстей, выбросить все из головы, признаться Александру, тем более, что повинную голову меч не сечет. А чтобы все прошло гладко, надо сходить на исповедь в церковь. Там все грехи прощают.

Оксана задумалась: "Что богу до земных дел? Кому нужны чужие заботы? Покаялся, а что дальше? От этого живот не уменьшится. Простить можно любой грех, но не против любви». Один внутренний голос ей подсказывал: «Иди по дороге, указанной подругой», но другой голос, голос страха, что вдруг настоящий отец ребенка придет и скажет: "Отдай мое дитя", ввергал Оксану в панику. Расстроившись окончательно, поняла, так жить дальше нельзя и инстинкт материнства уступил место разуму – она пошла к врачу. Едва оправившись от потрясения, с единственным желанием забыться, по случайной путевке улетела на Байкал.

Пока ее не было дома, мать Александра часто напомнила сыну о болезни снохи и подталкивала к серьезному решению, вплоть до развода. Обещая разобраться, ненавязчиво советовал родительнице заняться другим вопросами, а не его семьей и с нетерпением ожидал возвращения жены.

- Ты у меня золотая, - не сдерживаясь, обнимая и целуя ее, сиял Александр.

Ее волосы выгорели, золотились, кожу обветренного лица приятно тронул загар и оттого глаза казались ему желаннее. После возвращения Александр стал более внимательным, уступчивым и часто напоминал, что жить без любви нельзя и за любовь надо бороться.

Вина перед мужем не давала покоя Оксане и заводила в дебри таких мыслей, что одной оттуда не выбраться. Ей стало казаться, что находится в стеклянном шаре, из которого день за днем выкачивают воздух. Шар выставлен напоказ. Мимо бегут людишки и, указывая пальцами, хохочут, плюют в ее сторону, хотя сами во сто крат грешнее. Когда состояние грозило перейти в сумасшествие, получила письмо от Николая, и ухватилась за него как за последнюю опору, способную удержать ее от напора безысходности.

Наступила очередная осень. Оксане казалось, что с деревьев опадает не листва, а ее напрасно прожитые годы, и что без радости изнашивается жизнь без жизни. Живя предчувствиями обновления, с нетерпением ожидала писем Николая и с радостью отвечала, стараясь подобрать слова, в которых еще сомневалось сердце, которым еще не верила, но они рвались наружу, просились на бумагу и под их напором первой написала ему: "Люблю". При этом давала отчет чувствам, быть может, запоздалым, но, как ей казалось – искренним. За ее признанием скрывалась не только радость, но и горечь большая, чем жить порознь с любимым, и нерешенное состояние сердец долго продолжаться не могло. Закрыв глаза, будь что будет, она объявила мужу, что покидает его навсегда. От неожиданности заявления он широко открыл глаза, лицо побледнело, покрылось потом, на висках вздулись жилки. Справившись с волнением, едва проговорил.

– По твоему совету я был у доктора, и предлагаю усыновить мальчика из дома ребенка.

По состоянию было видно, каких сил Александру стоили эти слова. Глаза молили. Даже это признание не остановило ее решение, но не потому, что была жестокой, а потому, что не могла дважды солгать этому небезразличному для нее человеку.

Лишь в купе вагона Оксана усомнилась в правильности шага и почувствовала страх, подобный тому, байкальскому. Закрыв лицо полотенцем, зарыдала. Сидящий напротив пассажир, смутился и вышел в коридор. Поезд набирал скорость, отыскивая среди путаницы рельсов нужное направление. За окном мелькали леса, реки, поля, городишки, полустанки.

Оксана заранее вынесла вещи в тамбур и пыталась рассмотреть за стеклом город, в котором ей предстояло жить. В это время, заложив руки за спину, Николай вышагивал по платформе, изредка интересуясь у встречающих, не опаздывает ли поезд? Наконец показался зеленый лоб локомотива. Пятый вагон остановился почти рядом. В распахнутой двери он увидел тревожные глаза Оксаны и в ниточку сжатые губы. Приняв чемоданы, подал руку. Не торопясь, сошла, тряхнула волосами, огляделась. Николай обнял и поцеловал в щеку; прикосновения теплых губ оказались достаточными, чтобы развеять остатки сомнений.

До дома ехали на такси. Войдя в квартиру, она почему-то решила, что в ней есть все, кроме уюта и тепла, и потому она казалась нежилой, где по ковру никто не ходил, в кресле никто не сидел, за столом никто не работал, с книг давно не сметалась пыль – на всем лежала печать лени и однообразия, позволительные одинокому мужчине. Не хватало только винных бутылок и горы немытой посуды. Предположение оказалось ошибочным.

Освоившись с ролью хозяйки, Оксана незаметно включала Николая в круг своих интересов. Не утративший былой легкости на подъем, он с радостью откликался на ее предложения, затеи, давая ей повод быть счастливой и не обращать внимание на, казалось бы, мелочи, как прописка и регистрация брака, и на то, что не знакомил со своими друзьями. В новизне чувств, в каждом прожитом дне открывала для себя что-то новое.

Молчаливый, склонный больше слушать, чем говорить, Николай иногда загорался желанием узнать, в кого мятежный характер у Оксаны?

Откликаясь на просьбу, с увлечением рассказала о далеком предке – донском казаке – Афанасии и его супруге – Глафире. Голосом Оксана владела достаточно хорошо и увлекла Николая настолько, что забывалось время.

– Когда Екатерина II усмирила пугачевцев, Афанасия, как участника бунта, клеймили, порвали ноздри и на аркане, подобно дикому зверю, привели на базар в Яик и продали князю Долгорукому. Пращур был гордым. Соблазнив прелестью свободы крепостную прачку Глашку, они вдвоем бежали за Каменный пояс. Как ни отговаривала Глафира Афанасия не соваться в демидовский край, парень не послушался. Казаки выследили, его заковали в кандалы и бросили в шахту добывать малахит, а ее отдали в няньки к детям управляющего Исетским заводом. Однако жажды свободы и любви оказались сильнее неволи. В одну из цыганских ночей они бежали в Сибирь. На берегу речки Басандайки выжгли для дома и пашни участок тайги, срубили избу и,  нарожали детей. К концу своей долгой жизни Глафира не утратила блеска угольных глаз, ясности ума и густоты пшеничных волос. За умение лечить, снимать порчу и сглаз ее в округе называли "колдушей". Афанасий был добрым, смекалистым, за что ни брался, все ладилось в его руках и ни одна заимка, деревня не обходилась без его бочек, хомутов, телег…

– Ты вся в Глафиру, – искренне радовался он и привлек к себе. – Ты пушистая и ершистая, сладкая и горькая, ты и прямая дорога, и извилистая тропинка в моей жизни, – разбирая и наслаждаясь запахом ее волос, задумчиво сказал Николай.

Ему казалось, что окружил Оксану всем необходимым, и для полноты счастья, вопреки принципу, завел спаниеля – Черныша, рассчитывая, что собака отвлечет ее от темных мыслей и приступов одиночества, которые нет-нет да портили настроение женщине. Оказывается и в соловьином саду бывает одиноко и грустно.

Оксана была не из тех женщин, которые детей меняют на виляние хвоста собаки. Этого не мог понять, а может быть, и не желал понимать Николай, считая, что не годится в молодые отцы, что ребенок внесет в дом беспокойство, разлад и отнимет у него Оксану. Такой подход вызывал протест, и она старалась доказывать обратное.

Обладая запасом нерастраченной энергии, Оксана не страдала от ее избытка, но и не чувствовала особой сладости на губах от поцелуев Николая. Нет, она не требовала сверхъестественного и обходилась малым, как может обходиться женщина, обреченная на одиночество. Будь проще, менее ранимой, смирилась бы с положением и жила в удовольствие. Но нет. Считая, что настоящая любовь – это труд, труд сердца и души, она не замечала у Николая желания трудиться, и оттого задавалась вопросом: "Кто она: жена, любовница, приживалка, домработница? Все кто угодно, – решила, отчаявшись, - кроме жены". Вот и вышло, – оттолкнувшись от одного берега, она не пристала и к другому.

Окончательный разлад в понимании ложности своего положения внесла неожиданная встреча с дочерью Николая. Выгуливая Черныша, с ней поравнялась высокая худая девушка. Скривив красивое лицо, через густо накрашенные губы, спросила.

- Ты и есть новая жена моего папаши? Ничего бабенка, – и, прищурив карие глаза, зло добавила. – Впрочем, это не мешает папочке ходить к прежней мамочке. Будь здорова, тетя, мы еще увидимся!

Не дав времени опомниться, обидчица вошла в стоящий на остановке автобус. Бросив поводок, не помня как, Оксана оказалась дома. Краска стыда, смешанная с унижением, покрыла лицо. Досада, что не дала отпор наглой девчонке, расстроила полностью. Ей хотелось крикнуть, что не виновата ни в чем, но вместо крика повалилась на тахту, закрыла голову подушкой. В это время в коридоре раздался звонок. Поднявшись, одернула кофту, юбку, успела пробежать расческой по волосам и открыла дверь. Это был Николай. Заметив, что на месте нет Черныша, поинтересовался, гд