ОДИНОЧЕСТВО

Рассказ

Глава 1

Скоро Новый год! Когда-то праздник был любимым, а теперь я вся сжимаюсь, старясь взять себя в руки, и хотя бы внешне поддержать хорошее настроение. А вообще я стала бояться праздников, они обостряют одиночество и вызывают тоску.

Пройдя по комнате, я остановилась у окна. Деревья закованы в ледяной панцирь, отчего ветви кажутся стеклянными. Слета на тополь опустилась ворона, но, поскользнувшись, с криком сорвалась вниз, и, громко каркая, уселась на сосну. Отяжелевшие от снега тучи нависли над башнями домов, обдавая изморозью верхние этажи.

Стало зябко, в груди защемило. Сев в кресло, накинула на ноги плед, хотела вздремнуть, но память стала одолевать и я уступила ей. Почему бы ни уступить? В плохом, всегда есть место хорошему.

Вот оно – хорошее. Моя свадьба. До глупости счастливые лица, робкие поцелуи под звуки Мендельсона, слезы матери, застолье в студенческой столовой, огромный торт, бесконечные поздравления и пожелания счастья на всю оставшуюся жизнь. Разве такое забудешь? Дни промелькнули бабочкой махаоном, нарядной, беззаботной, легкой.

Родилась дочь. Я была в то время автоматом, безжалостно заведенным чьей-то рукой. Отстранив от дочери всех, и мужа в том числе, жила комочком моей плоти, занявшим все жизненное пространство. В суете не заметила, как осталась одна. Муж приходил домой выпивши, перестал интересоваться ребенком, а потом вообще пропал. Я закусила губы, надеясь на чудо, но чудеса бывают только на небе, и лишь скудные элементы напоминали о существовании благоверного супруга. Дочь и учеба в институте скрашивали пустоту и не будь их, загремела бы на психу. С тех пор боюсь одиночества, и стараюсь быть на людях, дома включаю радио, стираю, навожу глянцевый порядок. Мне надо было выжить!

Войдя в роль брошенки, все же надеялась, что доля моего счастья еще лежит где-то нетронутой, и она обязательно найдет меня. Нашлось такое "счастье" с дачей, машиной, готовностью бросить семью, но я взрывалась от его разговоров о шмотках, ремонтах дачи, а главное от жадности и виртуозного умения на ощупь карманах отсчитывать деньги и лакейски ждать мелкой сдачи от лакеев. Меня раздражали его торопливые поцелуи в холодных постелях друзей, которые давали нам пристанище, и постоянные взгляды на часы, боясь опоздать домой. Какая здесь могла быть любовь! Он быстрее быстрого остыл ко мне, узнав, что на моих плечах больная мать и дочь-подросток. На этом ожидания лично счастья закончились, но жизнь заставляла крутиться.

В круговерти окончила институт, подросла дочь и медленно ушла из жизни мама. После получения диплома решила «гульнуть». Зашла в кафе «Московское», заказала шампанское, мороженое, орешек и апельсинов в сахарной пудре. Сев у окна, забылась шумом машин, записью хриплого голоса Высоцкого, и неуловимой жизнью вечернего сборища людей, у которых бились свои сердца, разваливались и возникали надежды. Я почувствовала легкость от сброшенной тяжести учебы и предстоящей материальной стабильности. На отдых уехала с дочерью в Карачарово, где окончательно успокоилась и вошла в форму.

Глава 2

В лаборатории мне определили пустующий стол между окон, а сотрудники отнеслись к моему появлению более чем сдержанно. Некоторые, не оторвав своих драгоценных задов от кресел, не глядя, кивнули головами в знак благосклонного знакомства с новоявленным инженером. Все здесь было натянуто, официально и разговоры велись только на «вы». «Боже мой, куда попала со своим характером и простой студенческих нравов?» Я не вписывались в натянутость и официальность сотрудников, и не могла «выкать», а потому больше молчала. Но работа есть работа. Надо входить в коллектив. На какое-то время тема разработки увлекла, но скоро почувствовала, что это не то. «Не то!» – кричало мое сердце. «Не то!» – душили меня отчаяние и слезы. Я хотела начать новую жизнь, забыться, найти друзей, а не этих «мэнээсов» и плешивых докторов наук, которые смотрят на тебя как на ипподромную лошадь, ставя гроши с надеждой выиграть тысячи. Я стала еще больше раздражительной, злой и по совету подруги пошла к невропатологу.

Выслушав мою сбивчивую исповедь, балбес заключил, что страдаю синдромом одинокой женщины, и кроме лечения током и валерьянки ничего не может предложить. «Сам лижи ее как кот. Ну и медицина, ну и эскулапы, за что только деньги получают?» – негодовала после приема.

Как-то по осени я задержалась на работе и, погрузившись в расчеты нового проекта, не заметила, как в лабораторию вошел Степан Федорович, инженер конструктор. Лет за сорок, среднего роста, глаза с васильковым оттенком и слегка навыкате, нос, обыкновенные губы, в одежде был прост до небрежности. В общем – рядовой мужчина.

Сев в углу, шумно листал каталог. В этот день у меня ничего не клеилось, да и внеурочная работа добавила желчи в настроение. Словно уловив высоту моего раздражения, он предложил помощь. Хотелось нагрубить ему и отправить к дьяволу под хвост, но сдержалась и махнула рукой. Время шло, безмолвие раздражало.

- Вы давно были за городом? Не хотите ли воспользоваться бабьим летом.

Мне бы возмутиться его настойчивостью, а вместо этого - согласилась.

Встретились на вокзале. Я была в вельветовых джинсах и бежевой кофточке, выгодно подчеркивающей мои выпуклости, а он в поношенном костюме туриста.

Кое-как втиснувшись в электричку, минут через тридцать оказались в Фирсановке. Ждать автобус до «Мцыри» не стали и за разговором незаметно прошли поселок. Пока шли, я ловила на себе его взгляды, но как только я пыталась заглянуть в его глаза, он тут же отводил их. Это не понравилось мне. Я привыкла смотреть на людей открыто.

За разговорами дошли до усадьбы "Мцыри". Остановились у начала липовой аллеи, ведущей к белому двухэтажному зданию с бельведером и колоннадой переходов, соединяющих два флигеля. Все казалось необыкновенным. Мы походили между клумбами увядающих цветов, постояли у бюста Лермонтову.

- Сейчас отважимся проникнуть в здание и подышать мятежным духом Демона.

- Туда нельзя, там больные, – пыталась возразить я. – Ничего. Иди за мной. Представимся комиссией архитекторов.

Из вестибюля повеяло запахом умирающего здания, к нему примешалась хлорка, курево. Слева начиналась лестница на второй этаж, резные перила ее крепко держались на точеных балясинах. Справа, чуть не до потолка тянулось потемневшее от времени зеркало в массивной черной раме, храня в себе отражения давно забытых старых хозяев.

Осторожно мы поднялись по скрипучим ступеням на второй этаж и не менее скрипучему наборному паркету вошли в овальный зал. Отделанный под мрамор он казался таинственным. Я взглянула на потолок и обомлела. В бездне голубого неба летел Демон, окруженный ангелами.

Потом я села за рояль, и хотя он оказался ужасно расстроенным и многие клавиши западали, все же сумела звуками свиридовской метели всколыхнуть тишину. Вдруг дверь с шумом открылась и в ее проеме появилась живописная фигура мужчины с усами Тараса Бульбы и красной повязкой на левой руке.

- Кто вас сюда допустил? – сипло спросила фигура. – Главный врач запретил всякие посещения посторонними! Уходите, иначе позову дружинников!

Извиняясь за вторжение, спустились вниз, успев заглянуть в биллиардную с камином и остатками старинных гобеленов на стенах. Поправляя прическу у зеркала, я отметила про себя: «Сегодня, Светлана Дмитриевна, вы выглядите весьма привлекательно. Ваши кучерявые волосы выгодно конкурируют с темными глазами и смуглой кожей лица, и фигура сохраняет стройность, несмотря на недавнее сорокалетие». Почувствовав на себе тяжесть взгляда, оглянулась. Степан Федорович выдержал взгляд. "Он изучает меня. А что изучать? Я как книга, открой на любой странице и читай сколько угодно, если интересно",- пронеслась у меня мысль.

Обойдя здание, мы вышли к строю лиственниц вдоль мраморной лестницы, ведущей к пруду. Шелест листвы, пересвист синиц, звонкие переливы невидимого ручья, небо с редкими белесыми облаками настраивали мою душу на покой. Спустились к озеру. От острова, рассекая серую гладь воды, плыла утка, треугольник волны от нее, не добежав до нашего берега, обратился в зеркало. Такого благолепия я еще не видела. На меня будто бы нахлынули волны радости, очищения.

Перейдя по мостику речонку, на одном дыхании взбежали на косогор, откуда открылись дали, приглашая полету. Мой спутник взял меня за руку, опасаясь, что улечу. Рука его была теплая и сильная. С тревожно бьющимся сердцем я поняла, что в моей жизни наступает что-то новое, непохожее на мое прошлое.

Я была счастливой и, казалось, что Степан моя опора и защита. Однако при этом не помышляла о замужестве, боясь, что оно разрушит мною созданный мир, тем более, в этом варианте я могла быть счастливее некоторых зарегистрированных пар. Единственно, чего Степа боялся – это моих отпусков, но если я брала с собой дочь, то покой считался обеспеченным.

Глава 3

В этот отпуск я ехала одна. С тревогой в душе заняла место в купе и уставилась в окно. Проезжая мимо Андронниковского монастыря, где со Степаном часто смотрели древние иконы, слезы самотеком побежали из глаз.

Вот и море. Ласковое, бархатное, теплое. Я могла часами плавать или лежа на спине наблюдать за полетом чаек, или бродить по берегу с надеждой отыскать среди гальки «птичьего» бога. Но в эту беззаботность врывались нотки внутреннего дискомфорта, звуки безвозвратно уходящего времени и боязнь не успеть к чему-то в жизни. С другой стороны мне надоело держаться в постоянном напряжении, ходить по острию ножа, зависеть от настроения сослуживцев и друзей, быть человеком с содранной кожей и хоронить в душе не сбывшиеся мечтания и быть, как мне казалось в последнее время, для Степана девчонкой до востребования. Мне надоело все, и я искала уединения.

В метрах пятистах от базы я облюбовала маленькую бухту, скрытую скалами. Каменистый спуск к воде делал ее непригодной для общего плавания, но какое удовольствие я получала, пройдя между скользких валунов к чистой воде. Не хочу показаться сумасшедшей или психопаткой, но в меня вселялся бес: я ныряла, безумно била по воде руками, или, набрав ее в рот, выпускала  сверкающей струйкой. Уставшая,  выходила на берег и ложилась на теплый огромный валун. Тело ныло от напряжения, истома пробегала по жилочкам, в голове стучали молоточки, перед глазами проносились разноцветные круги. Но особенно меня притягивала ночная вода. Луна с женским любопытством выкатывалась из-за облаков, расстилая под ногами серебряную дорожку, звезды в недоумении подмигивали голубыми глазами, удивляясь моему странному желанию. Раздевшись, я протягивала к ним руки, прося защиты от ночных страхов. Прохлада забиралась в волосы, обтекала руки, ноги, оставляя после себя на теле полчища мурашек. Запах воды, берега, водорослей, земные и небесные флюиды делали меня сильной и бодрой. Так, занимая саму себя, прошла первая неделя отпуска.

Пошла вторая, оказавшаяся более, чем неожиданной. Во мне открылось второе дыхание. Я забыла о доме, дочери и о Степане.

Володя, был моложе меня. Рослый, сильный, уютный. Хороший рассказчик и знаток французского юмора, он вошел в мое сознание сразу, без остатка. Я открыла ему свою бухту. После плавания он взбирался на осколок скалы и под шум моря читал Блока. «О, я хочу безумно жить…». Строки вязались с нашим настроением. На моем теле не было мест, которые бы не ласкали его сильные руки, от них я вспыхивала, теряла рассудок. «Неужели так может быть?» – иногда проскакивало в сознании, но мысль терялась, как капля в море. Тем временем солнце нашей встречи все ниже и ниже опускалось за горизонт.

Последняя ночь была «ночью без милосердия», как он назвал ее. Через дымку рассвета мы выбрались из бухты, где-то вдали наметилась полоска солнца. На наших глаза, как в сказке, из воды показалось черное тело субмарины и мне почему-то захотелось, чтобы из нее вышел капитан Немо и увез меня с собой. Но Немо не было, а мой спутник шептал на ухо о счастье, неизбежности нашей встречи, о любви вечной, возвышенной и бескорыстной.

Провожая до автобуса, он повторял, что через месяц будет в Москве и все решится в наших отношениях.

Глава 4

На Курском вокзале меня встречала дочь.

- Мама, ты такая загорелая, красивая и, наверное, счастливая.

Я поцеловала ее, отдала сетку с фруктами и мы пошли в метро.

Привычная тишина и порядок царили в квартире: часы - кукушка отсчитывали время, на том же месте стоял валдайский колокольчик, беспомощно висел на крючке мой зеленый халат.

На работу я не торопилась и пришла впритык. Все были на местах и занимались делами. Вошла «шефуля».

- Светлана Дмитриевна, уже вернулись? Поздравляю!

Весь день я не могла найти себе место и чувствовала какую-то враждебность во всем. Спустилась на первый этаж, походила по переходу, стараясь успокоиться, и внушить себе: не размазываться и что имею элементарное право на счастье. Меня знобило от мысли, что должна сказать Степану о предстоящем замужестве. Словно что-то чувствуя, он не подошел ко мне в тот день и не стремился в последующие, всячески избегая разговоров со мной. Я изнервничалась. Из Киева от Володи не было ни писем, ни телеграмм, ни звонков. Пыталась позвонить, но трубку никто не брал. Напряжение изматывало. Решила объясниться хотя бы со Степаном.

Относительно успокоившись, нажала на пипку звонка его квартиры. Много раз я приходила сюда, но никогда сердце так тревожно не стучало, как в этот. Мне захотелось, чтобы хозяина не было дома, но дверь открылась.

- Проходи, раздевайся. Твои шлепки под тумбочкой. Поставить чай? – спросил он, спокойно, словно мы и не расставались.

«Он что, играет мною или я стала настолько безразличной, чтобы так холодно встретил любимую женщину? Впрочем, чего жду?» - спросила себя мысленно.

Молча, он обдал кипятком заварник, положил в него щепотку мяты, высыпал  из пачки остатки чая «Килиманджаро», поставил на стол чашки с блюдцами, вазочку с вишневым вареньем и наколол орехов. Его медлительность раздражала.

- Я не голодная, не беспокойся. Шла мимо, и потянуло на огонек. Мы ведь не виделись тысячу лет.

Он странно посмотрел на меня, долил чайник кипятком, и, насыпал выждав время, разлил по чашкам чай.

- Так и будем молчать? – вырвался у меня вопрос.

- ТАСС уполномочен что-то заявить? Я готов выслушать.

От такого тона у меня перехватило горло, со мной так никто не разговаривал. Взяв чашку, сделала большой глоток и обожгла во рту. Слезы невольно навернулись на глаза. Закашлявшись, ушла на кухню. Он следом.

- Света, не надо слов и оправданий. Я все понимаю. Успокойся. – Взяв меня за плечи, повернул к себе лицом. – Жизнь, как спелый помидор, не знаешь где укусить, и на кого он брызнет. Наши отношения рано или поздно должны были закончиться, тем более, никаких обязательств мы не давали друг другу. Нам было хорошо, но если бы стали мужем и женой я бы не смог тебя, мятежную, удержать рядом. Ты бы не выдержала ограничений. Пойдем, допьем чай и, если захочешь, продолжим разговор.

Все в его словах было продумано и логично. Он включил магнитофон. Ануфриев пел.

Призрачно все в этом мире бушующем,

Есть только миг, за него и держись.

Есть только миг, между прошлым и будущим

Именно он называется жизнь…

Слушая, пили молча. Мне хотелось, чтобы он что-либо сказал, пусть даже обидное. Допив, Степан встал из-за стола и направился в коридор, давая понять, что визит закончился. И опять во мне все закипело, я не привыкла, чтобы последнее слово было за кем-то и, чувствуя себя уязвленной, быстро оделась и, не прощаясь, ушла.

Дома, меня прорвало, и поняла, что никакой любви нет и не было, а курортный роман - лопнувший мыльный пузырь, брызги от которого, сверкнули радугой и пропали бесследно. Я дурма проревела весь вечер, благо, дочь была у родственников.

Между тем время шло. В лабораторию на место Степана взяли нового сотрудника, меня повысили в должности, один мэнээс защитился. Самое главное, весной, без предупреждения, замуж вышла дочь. В церкви, когда на ее голову одели венец, я попросила Богородицу, чтобы хранил ее от моих ошибок.

Молодые поселились у меня. Поначалу было чудовищно. Чужой человек, вдруг ставший родным, меня называет «мамой», вызывал во мне двойственные чувства. Какая я для него мама, если собственная дочь еще нуждается в опеке, и он, несмышленыш, свалился на мою голову с многочисленными родственниками, требующие внимания. Однако мало -помалу все утряслось. Волнения оказались напрасными, молодые живут дружно и мало доставляют мне хлопот.

Глава 5

Судьбе было угодно еще раз посмеяться надо мной. Весной в «Доме молодежи» проходила выставка Ильи Глазунова, наделавшая много шума. Для одних он был коллажистом, конъюнктурщиком, другие напротив, хвалили и называли выставку эпохальной. Очереди занимали с ночи, репродукции двух картин шли нарасхват. Но не большие полотна поразили меня, а маленькое под названием «Море». Бескрайняя водная синь, по золоту берега бежит девчонка, гибкая, светящаяся, доступная, а у нижнего обреза картины в ужасе уходящего времени замер озябший мужчина, у него все позади и ему никогда не догнать эту Ассоль. Представив себя на месте мужчины, расстроенная, спускаясь по лестнице, столкнулась с Владимиром. Он вел за руку девочку лет пяти, а рядом шла миловидная женщина, рассказывая что-то веселое. Я перевела взгляд с его растерянного лица на ноги. Мне показались его туфли огромного размера. «Так вот почему он так прочно стоит на земле», - вспыхнула в голове мысль, но тут же погасла, не дав разыграться эмоциям.

Со Степаном я больше не виделась и лишь изредка произносила его имя в холодном одиночестве ночи.