СКИТАНИЯ
Война застала наше семейство в Калинине. Отец ушел на фронт. Матери едва исполнилось двадцать семь, и нас четверо на ее руках. Эвакуация. Налет вражеской авиации на эшелон. Обстрел. Бомбежка, пожар, паника, мы орущие. Мать, пережившая это, знала почем фунт лиха. Чудо позволило нам добраться до Москвы. В эвакуационном пункте, нам беженцам, выдали пособие: деньги, одежду, одеяла, провизию и отправили в Свердловскую область в город Туринск. По аттестату мать получила от отца гроши, а мы требовали тепла, заботы, ласки и хлеба. Трудности не сломили ее, да и мир оказался не без добрых людей, в беде не оставили. Кто дрова привозил, кто делился хлебом, картошкой, молоком. Правда, некоторые "доброхоты" советовали сдать нас в детский дом, но мать этого не сделала. Удивлюсь, как могла хрупкая женщина, не досыпая, не доедая, сохранить нас и поставить на ноги. Сестра выучилась на секретаря-машинистку, старший брат стал кандидатом геолого-минералогических наук, средний – классным шофером, а я – врачом.
Сразу же после войны мы поехали к родственникам в Донбасс, но всеобщий голод погнал дальше – в Краснодарский край. И там оказалось не сладко, возвратившись в Сталино, нынешний Донецк, поселились в бараке.
Чтобы прокормить нас, мать ходила на сельхозработы, за что получила натурой: свеклой, кукурузой, картошкой. Все равно питания не хватало и она пекла нам лепешки из лебеды, добавляя в них отруби. Самой сладкой "конфеткой" в то время был кусочек жмыха – колоба. Сестра и братья помогали матери, как могли, и я не отставал: собирал дрова на топку, стоял с продуктовыми карточками в бесконечных очередях, носил воду, мыл посуду...
Наше семейство. Сталино, 1947 год.
Запомнился мне 1947 год, когда отменили карточную систему. Бегая по улице, я заскочил домой. Мать сидела за столом, заваленным хлебом. Такого количества хлеба мне и не снилось.
– Мама, откуда столько? – спросил я робко.
– Сыночек, карточки отменили!
В тот день я от пуза наелся хлеба.
Отец до начала 1948 служил в Югославии, а затем, вместе с летной частью был переведен в город Ртищево Саратовской области. Мы двинулись к нему. Путь из Донбасса оказался сложным и трудным. Ехали с множеством пересадок почти неделю.
Квартир тогда военным не давали, и отец снял в Ртищево полдома на улице Большой Московской – дом под каштаном. Кстати, дом и каштан сохранились до настоящего времени. В этом городе я пошел в первый класс. На мне была отглаженная белая рубашка, штаны с лямками наперекрест, кирзовые сапоги, доставшиеся от среднего брата и, главная гордость - сумка из-под противогаза, заменяющая портфель. В ней – заточенный простой карандаш, тетрадь в три линейки, самодельные счетные папочки и разрезная азбука. Я шел и светился от счастья.
Офицеры – это перелетные птицы, так и наш отец, долго не задержался на месте, летную часть перебросили в Сердобск Пензенской области. Глубокой осенью 1949 года мы снялись с места. Все домашнее добро уместилось в ящиках на грузовике – ЗИС-5. Предстояло одолеть сорок километров осеннего бездорожья.
Тяжелые облака почти касались стогов соломы, разбросанных по унылым полям. Ни просвета на небе, ни надежды на солнце. Дождь, переходящий в колючую снежную крупу, заставил меня сжаться воробышком и устроится среди тюков и ящиков. Там было теплее. Машина буксовала, перегревалась, фырчала, дергалась, останавливалась. Шофер и отец злились, мать нервничала, братья, и сестра всю дорогу что-то обсуждали. Казалось, что мы никогда не одолеем бесконечных хлябей. Когда, наконец-то, показался купол сердобского собора, все облегченно вздохнули, а мне подумалось, что земля действительно круглая и теперь дорога по шарику пойдет вниз быстрее. Машина прибавила скорость. Дорога показалась ровнее, а небо приветливее. Миновали железнодорожный переезд, громыхнули на бревнах моста через Сердобу и въехали на центральную улицу города - Ленинскую. По ней подкатили к разбухшему от дождей приземистому дому в Ленинском переулке.
Два окна выходили на лужайку, одно в огород; дырявый забор и покосившиеся ворота создавали невеселое настроение. Большая комната, спаленка, кухня с русской печкой, вот и все метры, на которых нам предстояло жить вшестером
Дом стоял почти у речки, и к ней мы побежали с братом Энкой-Энгельсом сразу же после разгрузки машины. Не сговариваясь, встали на колени, помыли руки и попили прохладную воду. Прозрачная, с запахом осенней свежести, река сняла с нас дорожную усталость. Напившись, пошли вдоль берега, болтая о предстоящих летних рыбалках и кострах. Таким образом, почти шестьдесят лет назад мы стали сердобчанами.