ПРЕОДОЛЕНИЕ

Новелла

Глава 1

Тот год оказался щедрым на бруснику, и мы с коллегами поехали в тайгу.

 - Сбор в четыре часа на поляне у машины. Сверим часы. Не опаздывать. Темнеет быстро, - предупредил шофер Василий и, подхватив короб для ягод, поспешил в чащу. Остальные за ним. Я пошла отдельно, но не потому, что жадная до ягод, а захотелось побыть одной.

Деревья сомкнулись, будто бы преграждая дорогу назад. Углубившись, я огляделась. Тайга дымилась туманом. Он стелился внизу, поднимался кверху, окутывая кедры, пихты, елки и, оседая, каплями светился на иглах. В разрывах облаков виднелась холодная голубизна. Вздрогнув, поправив за плечами горбовик, пошла дальше.

Ветер - верховичок, раскачав макушки, скользнул по стволам, шепотком пробежал у ног и затих. На рябине паук, скручивая тонкую нить, подтягивался к застрявшей в его сеть мухе. Пересвист бурундуков, треск кедровок, вот и все, что напоминало о жизни. Седой бородач лохмотьями свисал с сучьев. Мои шаги казались легкими, подстилка мха пружинила. Времени в запасе было много, решила попить чай. Достав термос, бутерброды, села на поваленный кедр. Парок чая приятно щекотал нос.

Подкрепившись, набрела на брусничник, осыпанный рубинами ягод. Незаметно наполнила горбовик. Устав, разогнула спину. Странная тишина вызвала во мне тревогу. Бурундуки давно спрятались, кедровки угомонились. Посмотрела на часы. Они стояли. «Наверное, судя по солнцу, около двух. Я прошла километра три, четыре. Пора возвращаться», - подумала про себя. Выбрав наугад направление к машине, ускорила шаг. Впереди послышалось ржание лошади, скрип телеги. «Ягодники, как и мы. Они выведут на дорогу», - и с твердым намерением пошла на звуки. Спустя время все затихло. Раздумывать было некогда. «Ау! Ау!» - закричала громко, но тайга не пропустила звука и на десяток метров. Крикнула громче. Ответа нет, но скрип телеги и фырканье лошади теперь раздались за спиной. Развернувшись, пошла в их направлении, вернее – побежала, думая догнать, пока не смолкли.

Тем временем сумерки сгустились, сровняв все под ногами. В отчаянии закричала снова. Накричавшись до осиплости, прислушалась. Звон бубенчика и лошадиный топот заставили сломя голову броситься на спасительные звуки.

Горбовик бил по спине, сучья цеплялись за его ремни и куртку. Долго бежать не могла. Задохнулась, во рту пересохло. Остановилась, вытерла пот с лица, прислушалась. Ни звука. Тишина смешалась с серостью ушедшего дня. Дырявое от звезд одеяло ночи застилало небо.

Голод оказался сильнее отчаяния. Села допивать чай. «Вот влипла. Неужели друзья уехали и меня не хватились? Не могут же бросить? Как не хотелось ехать, а все благоверный – поезжай, подыши тайгой, полезно. Как бы не захлебнуться?», - теснились в голове мысли. Успокаивало то, что в детстве отец научил меня таежным премудростям и теперь, думала, все перенесу.

Усилился ветер. Его лавина, стремительно приближаясь, скрипела сухими ветками, сыпала иглами, шуршала увядшей травой. Рядом послышался хохот и тяжелые шаги. Решив, что мне наступил конец, прильнула к кедру. Внезапно все смолкло и неодолимо потянуло в сон. Спала не долго. От яркого света открыла глаза, осмотрелась. Вокруг никого и только свечка-луна, то гасла за набегавшими облаками, то вспыхивала бледным светом. Натянув на голову капюшон куртки, запрятала руки глубоко в рукава, съежилась, дожидаясь утра; оно заявило о себе стуком дятла.

"Странно, термос валяется, а горбовик перевернут на бок». Подняла термос, потрясла, колба оказалась разбитой и за ненужностью отбросила его в сторону. «Хорошо, что живой осталась, - утешала себя. – Сегодня обязательно выйду к машине. Интересно, уехали друзья или нет?"

Пожевав бруснику, одела горбовик и, определив по лишайникам юг, пошла, вслушиваясь в тишину, попутно собирая и выковыривая из кедровых шишек орешки. Обостренный слух уловил голоса. «Эге - гей!» – заорала я во всю мочь и понеслась к мужикам, но отыскать их не смогла. От обиды и усталости легла на мох и с ужасом поняла, что брожу какими-то кругами, и им не будет конца. Пока лежала, послышался рокот вертолета. От радости подскочила, но успела увидеть только зеленое брюхо и штрихи винтов. «Улетел, стрекозел!» - со злостью вырвалось из груди. Из состояния ступора, вывела кедровка. Я знала, что эти птицы беспокойно себя ведут, когда рядом кто-то живой. Рядом, видимо, никого не было, лишь одна я – сиротина. «Дура, чем трещать, указала бы дорогу», - и погрозила птице кулаком. Она улетела, а я заковыляла, лишь бы ковылять. Ноги не слушались, подгибались, приходилось останавливаться, садиться и снова подниматься. Невзначай набрела на озеро. Медвежьи следы вызвали ужас. Бросив горбовик, напролом бросилась через заросли малинника. Страх подгонял. Бег напоминал спортсмена, готового поставить мировой рекорд, или замертво упасть на беговой дорожке.

День угасал. Набросав под ель лапника, мха, улеглась, свернулась калачиком и пожелала себе спокойного сна. Снилось, будто бы бегу по брусчатке незнакомого города, а над головой летит самолет и вот-вот зацепит меня колесами. Он пролетел мимо, но чья-то мохнатая рука сдавила мне горло. Кричу, но голоса не слышу. Просыпаюсь в поту. На ногах лежит обломок ветки. Холод пробрал до корней волос. Дрожу, а зубы стучат так, что звон бесит ночь. Чтобы согреться начала бегать на месте, махать руками, приседать, и не только разогрелась, но и разогнала остатки сна. Продолжать путь в потемках не было смысла. Присев на лапник, с беспокойством ожидала новое утро. Что оно принесет, не знала, но видела, как солнце медлило взойти и, словно нарочно, цеплялось за макушки елок, кедров. Однако перед временем, и оно оказалось бессильным. День наступил. В мыслях потянуло на кофеек. Где уж там!

В отчаянии и безнадежности прошли еще два дня и две немилосердные ночи. Замерзшая, разбитая, голодная, не имея сил двигаться, готовая умереть, поскользнулась на корне и, чтобы не упасть, рукой схватилась за пихту. Под ладонью почувствовала заплывшую смолой зарубку. Радость была такой, какой, наверное, не знал Робинзон, увидевший Пятницу. «Это спасение! Ура!» Пока ликовала, невдалеке увидела еще одну. Закон тайги не раз выручал заблудившихся. «Теперь есть шансы выйти к людям, - говорила сама с собой. – А что делается дома? Поди, волнуются? Надо благоверному купить новое пальто, пора серьезному дяде сбросить юношескую курточку, а Маринка давно зудит о новом музыкальном центре. Где взять на все деньги?».

По зарубкам прошла еще один день. Вот и он позади. За спиной, в гуще сумерек послышался свист. Повернуться не смогла, в позвоночник будто бы забили кол. Свист приближался. Сознание беспомощности и обреченности овладело настолько, что не могла сделать и шага для спасения. Наваждение пропало, но двигаться не стало легче.

Снова ночь. Она и страх заключили подлый союз против меня. Ночь развесила вокруг тряпье, а страх, не давая сомкнуть глаз, заставлял держаться за зарубку. На счастье рассвет пришел без опоздания, разорвал тряпье и подал руку надежды.

К полудню зарубки вывели к марене. Поток застывших валунов, в лишайниках кровавого цвета, казался гигантским ребром земли, оголенным неведомой силой. Громада притягивала и влекла. Взобравшись на ее гребень, увидела невдалеке конус лысой горы, охваченный всеми цветами радуги, болото с одиноким журавлем и бледную синь неба с половинкой луны. Успокоившись, спустилась с камня, насобирала у болота клюквы, поела и почти на пятой точке скатилась к реке, зажатой между горами. Вдоль берега тянулась едва заметная тропинка. Побежала вниз по течению. На одной из берез увидела запутанную веревку, а за поворотом – приземистое зимовье. Торопливо разделась и ступила в воду, она обожгла холодом. Поскальзываясь, кое-как перешла бурный поток, оделась и поплелась к избушке.

Отвалив бревно от двери, раскрутила на кольцах проволоку, заменявшую замок, вошла. Самодельный стол у окна и подстать ему две лавки, не задержали моего внимания, как и нары с давно высохшим на них лапником, зато котелок, висящий на гвозде под потолком, вызвал оживление. Дрожащими руками сняла его и не поверила глазам. Сухари, сахар, соль, спички, свечка, кулек пшена и заварка чуть не утонули в потоке моих слез. Живот заурчал, голова закружилась. Блаженство вызывал каждый положенный на язык сухарик, каждая щепотка сахара. Боясь проглотить запас сразу, отодвинула в сторону и занялась печкой.

Она не капризничала. Пламя с лучин быстро перекинулось на смолистые поленья. Покончив с печкой, с котелком пошла за водой. Пшенка сварилась быстро, еще быстрее настоялся чай. Наевшись до отвала, закрыла дверь на крючок и завалилась на нары.

Холод выходил из меня так, что казалось, печка перестала греть. Сну не надо было тратить силы, только укрылась курткой, как полностью овладел мною, но не надолго.

Необъяснимый страх взбудоражил и выгнал наружу. Ночь тряслась от ветра, холода и каких-то звуков. Свет Млечного пути не давал тепла. Я понимала абсурдность бегства, но вернуться назад не могла, страх встал у двери часовым. Утро разоружило его и освободило вход. Пошла за водой. Сварила поесть и легла досыпать. Разбудил лай собаки. «Нет, на эту удочку не клюну. Хватит, на лошадях опростоволосилась», - сказала вслух и на всякий случай приподнялась на локтях. Лай приближался. Послышался басовитый голос.

- Малыш, на кого сердишься? Мы здесь одни.

Не успев испугаться, а вдруг беглый зэк, как в зимовье вбежала лайка. Вильнув кренделем хвоста, скрылась. Снова раздался лай и спустя время в проеме двери, с ружьем наизготовку, появился плечистый мужчина с седой бородой, в фуфайке, подпоясанной солдатским ремнем, в ватных штанах, заправленных в охотничьи сапоги. Увидев меня, удивленно поднял брови, улыбнулся, поставил ружье в угол, снял шапку и сел на лавку. Собака опустилась у ног хозяина.

- Малыш, гля, баба. Ты видел такое? У нас водятся медведи, рысь, волки встречаются, а вот бабы здесь отродясь не водились. Дела, во дела, - и поглядел на меня с сожалением. – Знать лихо привело сюда?

Почувствовав в его голосе сочувствие и доброту, предложила кашу и чай. От каши отказался, а чай пришелся ему впору. Назвавшись Захаром, протянул широкую ладонь для знакомства.

Мое имя вызвало в нем какую-то неловкость.

- Мила, так Мила, а все же мило здесь видеть женщину. Как ты здесь очутилась? Я, например, леспромхозский, а ты как попала сюда?

- За брусникой приехала из города.

Захар оживился, хлебнул чай. Упреждая следующие вопросы, рассказала о блужданиях. Он слушал молча, не перебивая, и лишь изредка восклицал.

- Дела, во дела! Знаешь, - он встал, поставил кружку на стол, почти подошел вплотную, - ты оказалась крепким орешком. Другой бы на твоем месте с копыт слетел, а у тебя ни в одном глазу. Дела, во дела! Малыш, - обратился он к собаке, - оставим ее шишковать или выведем в люди?

Завиляв хвостом, Малыш отвернул морду.

- Вишь, говорит, где баба, там не жди удачи. Значить ты из города? Скоро Ванька, мой напарник по шишкобою, подвезет по лежневке провиант, мешки, инструмент. Так и быть, уговорю его подбросить тебя до большака. Там проголосуешь, и любой шоферюга докатит до города, – и, прицениваясь, взглянул на меня. - По тайге, до лежневки, без малого ходу эдак часика два-три. Успеешь за нами? Мы с Малышом легки на ход.

- Я теперь за самим чертом успею, - обрадовавшись предложению, спросила в свою очередь. – А вообще, здесь другие дороги есть, чтобы на лошадях ездить?

- Милочка, окстись. Какие дороги, лошади? – и громко рассмеялся, покачивая головой. – На полста километров глухомань несусветная, а ты, лошади. Дела, во дела!

- Я своими ушами слышала скрип телеги, ржание лошади и разговор мужчин, - возразила несмело.

Захар положил мне на плечо руку и ухмыльнулся.

- Мало ли что слыхала. У страха глаза велики. Видать, ты не опытная. Это проделки лешего. Хорошо, так кончилось. Могло быть хужее. Вон, Серега, классный охотник и то чуть в болоте не утоп. Лешак мудрил, мудрил, водил, водил кругами по тайге, да вовремя Серега очухался, а то бы с водяным встречу имел. Дела, во дела!

На мою скептическую улыбку Захар обиделся.

- У вас в городе одни понятия, а в тайге другие. Поди, проходила марену и журболото и видела, как лысая гора горит? Ее леший запалил, чтобы видеть, где залечь на зиму. Когда ищет логово, не вздумай потревожить его. В эту пору он больно злющий. Мы, бывалые, и то стараемся ходить по зарубкам. Тебе повезло, что выкрутилась, но даром встреча не пройдет. Леший мстительный. Одолеешь его месть, жить тебе в благодати.

Мне стало не до улыбок, и прониклась правдоподобием суждений бывалого охотника.

Щелкнув пальцами, он обратился к собаке.

- Малыш, хватит спать, надо женщину проводить. - Улыбнувшись, разгладил бороду и вышел.

Глава 2

До дома добралась, как и предполагал Захар. Поднявшись на свой этаж, позвонила. Дверь тут же распахнулась, плача, дочь повисла на моей шее.

- Мариша, дай же маме войти, - сдерживая волнения, сказал муж.

В течение дня они ни о чем не спрашивали, лишь сожалеючи смотрели на меня и переглядывались. Я же, как неприкаянная, ходила по комнатам, перекладывала вещи с места на место, зачем-то двигала кресла. Надоев сама себе, решила принять ванну.

Пока набиралась вода, разделась и мельком взглянула в зеркало. В волосах, над ушами, появилась проседь, глаза вроде бы потускнели, над бровями – валик морщин, щеки впали, губы побледнели, подбородок заострился, грудь отвисла, живот втянулся. «Ничего себе, погуляла, девочка, - подумала про себя. – Ты стала как ободранная кошка, впрочем, нет, - поставив руки на бедра, покачала ими, - я стала изящной и не надо сбрасывать лишние килограммы», - закончив осмотр, погрузилась в тепло.

Таежные блуждания стали предметом шуток мужа и сослуживцев. Особый смех вызывал рассказ о проделках лешего и предупреждения Захара.

Время шло. Мне редко, но продолжал сниться падающий самолет. Он – цветик, а вот закаты – горькая ягодка. Лишь солнце склонялось к горизонту, как на меня нападала тоска. Мне казалось, солнце уйдет, и я помру. Вечером не выходила из дома, занавешивала окна, включала всюду свет. Иллюзия дня скрашивала тревогу. Муж, друзья, видя, что странности обретают болезнь, всячески старались помочь. Советовали больше двигаться, не поддаваться унынию, взять себя в руки и, на худой конец, обратиться к психиатру. Рук, в которые я могла бы себя взять, не имела, а о психиатре и мысли не допускала. Я же, здоровая! Бабки, экстрасенсы, лечение травами и даже собственной мочой, результата не давали. Отчаяние усиливалось, самолет падал на меня, страх сделался двойником.

Что-то навело на мысль, сходить в церковь. После службы разговорилась с пожилой женщиной и откровенно рассказала о болезни. Собеседница посоветовала уйти в монастырь. Монастырь, так монастырь. Уход был воспринят мужем и дочерью, как очередная странность.

- Поживи, осмотрись, может господь Бог и тебе поможет. В жизни всякое бывает, - глуховато сказала настоятельница, выслушав меня.

Тишина обители быстро сказалась на нервах. Работа укрепляла физически, а молитвы дух.

Однажды, я проснулась от пламени зарниц. Монашки спали, а одна, молоденькая, в одной ночной рубашке стояла у окна и незряче протягивала руки к сполохам, как бы прося у них помощи. От далекого удара грома она заплакала. Слезы, падая на пол, звенели колоколами и почему-то напомнили тайгу, лешего, страхи. Слепо монашка легла, укрылась с головой одеялом и затихла. Я металась по келье. Как только монастырь проснулся, поблагодарила матушку-настоятельницу и ушла домой.

Чем больше было отчаяние, тем больше хотелось жить. Махнув на себя рукой, решила, если без болезни жить нельзя, то с нею существовать можно и превратилась в поденщицу: прожила день, получила плату и радуюсь, если наступит еще один.

Как-то на улице меня встретила приятельница и, ужаснувшись моего вида, посоветовала сходить к доктору «Чебурашке» в медсанчасть. Вид у него неказистый, но спец - отличный.

Надежда затеплилась в груди. На следующий день пошла на прием. В отличие от других кабинетов, у его - очереди не было. Постучавшись, вошла. Накрахмаленная шапочка на маленькой голове с оттопыренными ушами, круглые темные глаза под линзами очков действительно напоминали персонажа сказки.

Потерев пальцем между бровями, указал мне на стул. Села и опустила голову, чтобы скрыть невольную улыбку, вызванную сравнением.

- Что вас привело ко мне?

Подняла глаза. Взгляд упал на большой календарь с изображением мыса Бурхан, что на байкальском Ольхоне. Я его узнала сразу! Еще бы, два года назад мы остров объездили на велосипедах, а с Бурхана наблюдали за закатами. Ах! Какое было время. Мое оживление и улыбка не осталась без внимания доктора.

- Вы были на Ольхоне? – заинтересовался он. – И я был там. Мы пешком исходили остров.

Поправив волосы, забыв цель прихода, я сбивчиво вспоминала свою поездку. Он слушал заинтересованно, живо, а когда делала передышки, вставлял что-то свое, тем самым подталкивал к дальнейшему откровению. Рассказ о таежной одиссее, как мне показалось, не вызвал в нем особой реакции и это чуточку задело мое самолюбие. Я оказалась не права в своей оценке.

Извините, Мила Степановна, но Захар-таежник отчасти прав. Вашу болезнь, внезапно нахлынувших впечатлений, лекарствами не излечить. Мы живем в мире Космической энергии и функционируем с ней в единой амплитуде Космоса и тела. Стоит биоритмам дать сбой и посыпятся болезни. Вам необходима подкачка новой энергией. Я понятно объясняю?

- Вполне. Я уже слышала об этой теории.

- Это не теория, а практика. Подойдите к Бурхану и поднесите руки.

Так и сделала. Сосуды запульсировали и кожа ладоней покрылась влагой.

Потрогав их, доктор заключил, что идет разлад моей нервной системы, особенно вегетативной, и продолжил вариант лечения новым стрессом, новым источником энергии, которые восстановят мою энергетику. Лучшего места, чем Алтай не найти, тем более там искали шамбалу когда-то Рерихи, Блаватская, да и сегодня многие ищут ее. Высказав надежду на выздоровление, пожелал мне удачи.

Поблагодарив, словно на крыльях, вылетела на улицу. Солнце садилось. В небе застыл белый хвост дыма от пролетевшего самолета. Его отдаленный гул не будил во мне ничего страшного. В сознании крепло решение поехать на Алтай.

Глава 3

Все шло, по сценарию. В турбюро оказалась путевка на пешеходный маршрут до Телецкого озера. С билетом на поезд до Барнаула трудностей не было. До Бийска доехала на автобусе, а до одноименной турбазы дотопала пешком.

Группа собралась отовсюду и, как всегда, женщин оказалось больше, чем мужчин. Их пять, не считая инструктора Максима, а нас десять.

На первой стоянке он объявил, что тот, кто нес палатку, тот в ней и спит, а остальные ищут свободные места. Все быстро разобрались по тройкам, а я осталась одна и растерялась.

- Девушка, поддержите веревку, я вобью колышек, - попросил меня парень в вылинявшей энцефалитке и поинтересовался, - вы определилась с местом? Если нет, то прошу к моему шалашу.

Ему на вид было около тридцати. Ладно сбитый, с шапкой темных, котротко подстриженных  волос, с правильными чертами лица и уверенный в движениях . Несмотря на шутливый тон, выражение его серых глаз были далекими от веселья. В них стояло что-то серьезное. Наверное, оно и подсказало мне выбор для ночлега. Но усомнилась в том, что будет ли удобен такой вариант и поймут ли остальные нас правильно? Что и высказала парню.

- Неудобно штаны через голову одевать. Приспичит, все позабудется. Горы есть горы. Вас звать?

- Мила Степановна, - но тут же поправила, - зовите просто Мила.

- Меня величают Георгием Победоносцем, а по-простому Гоша. Вот и познакомились.

- Как, как? Георгий Рогоносец? – будто бы не расслышав, переспросила на полном серьезе.

Вбив колышек, усмехнувшись, он обошел вокруг меня.

- Юмор хорошо, а счастье в шалаше лучше, - и почесал макушку. – Как видите, рогов нет, и не предвидятся, их некому выращивать. У вас есть муж? – и, не дождавшись ответа, добавил. - Пусть спит спокойно, я до чужих жен не падкий. Мою благоверную когда-то увел друг. Впрочем, заносите вещички в палатку и готовьте солдатский набор: ложку, кружку, чашку. Скоро ужин.

- Я в армии не служила, - буркнула в ответ.

- Ничего, голод не тетя, заставит ложку носить на груди. Это я вывел из своего горького опыта.

 - Вы служили в армии? Что-то непохоже.

- Имел честь быть в ограниченном контингенте и исполнять интернациональный долг.

- Как интересно!

- Интересного мало, - сказал, как отрезал.

Стук миски о миску приглашал туристов на ужин. Куда-куда, а на еду повторного приглашения не требуется.

Подождав, когда все усядутся вокруг костра, Максим начал объяснять.

- Вы вступили на тропу самого трудного алтайского семьдесят седьмого пешеходного маршрута. Ползком, на четвереньках, но все должны добраться до финиша, - подняв палец вверх, многозначительно сделав паузу. - Впереди двенадцать дней пути, множество перевалов, рек, болот, альпийских лугов и прочих прелестей. Одолеем главный перевал «Уймень», считай, прибыли на Телецкое озеро. Завтра ломанем «Кызил-Чак». Перевал не высок, но сил потребует, а посему сразу же после ужина спать. Побудка в шесть, завтракаем и вперед! Посох вам в руки.

Ночь выползла из ущелья быстро, густо, высветила звезды, не стала спорить с шумной рекой, а разлеглась у ног, сидящих у костра, надеясь их сморить и разогнать по палаткам. Не тут-то было! Народ оказался бывалый. Спать не хотелось. Пламя костра едва вздыхало. Брошенный в него хворост, поднял сноп искр. Правду говорят, что не устаешь смотреть на огонь, воду и облака.

Первым ушел Гошка, но вернулся и тронул меня за плечо.

- Спать пора.

- Как ты догадался?

- Ты носом клюешь так, что видно невооруженным глазом.

- И то правда, иду, но вначале умоюсь, - и, сняв полотенце с веревки, спустилась к реке.

Лунные блики плыли по воде вместе с ее  завитками или с буравчиками пропадали в  глубине, оставив на поверхности мгновенный белый хвостик. Пена кусками прилипла к валунам. Одинокий куст в воде кланялся стремительным потокам. Горы вдалеке казались неодолимой стеной, а звезды висели так низко, что подпрыгни и схватишь одну из них. Душа моя пела.

Когда вернулась, Гошка сидел в палатке.

- Позволите войти? – и постучала пальцем по туго натянутому красному полотну.

- Разумеется, - отозвался он, - залезай и застегни вход. Вокруг полно мышей. Послушай, как шебаршатся.

Действительно, в траве шла какая-то возня. Я топнула, все прекратилось. Забравшись, застегнула молнию, разложила коврик, а сверху спальник.

Пожелав спокойной ночи, Гошка уснул.

Было душно. Подложив под щеку ладошку, не долго ожидала прихода сна, и вижу, как самолет идет на посадку. взглянула в иллюминатор, под крылом плескалась вода. Летчик громко предупредил, чтобы все одели спасжилеты и, как только сядем, прыгали в воду дальше от самолета. Началось невообразимое. «Молитесь! - закричал узбек в тюбетейке, - у всех теперь один бог!» Сбросив оцепенение, еще раз посмотрела за борт. Самолет набирал высоту. Все полетели дальше, а я оказалась в воде. Зелень ее сомкнулась над головой, дышать было нечем…

Остаток ночи просидела у тлеющего костра. Утром Гошка заметил мою бледность. Ничего не оставалось, как отшутиться и сослаться на то, что настоящий турист не должен пропускать первых лучей солнца.

Завтракали наспех. Всем не терпелось выйти на маршрут и преодолеть перевал. Боевое настроение группы передалось и мне. Чем выше поднимались, тем больше захватывало дух. Вот альпийский луг сменился зарослями чемерицы, потом причесанными ветром березками-карликами, а потом тонконогими желтоголовыми маками – последними украшениями перед вершиной. Вот и она, долгожданная.

- Подтянись, блин горелый! – покрикивал Максим. – Рассупонивайся, отдых! Мы на высоте 2600 над уровнем моря! - и дал распоряжение завхозу выдать пачку какао, банку сгущенки для мороженого, а Валентина попросил набрать в котелок с ледника снега и все смешать.

Пока готовилось мороженое, остальные разбрелись кто куда. Я подошла к обрыву и застыла изумленная. Везде горы, горы, горы с пятнами ледников. Одинокие вершины в пелеринах облаков. Я увидела их зарождение: вот из ничего возник белый комочек. Он раздулся в сверкающий ком и, подхваченный ветром улетел вдаль. За ним еще один и еще, целая стая. Солнце зажмурилось, чтобы не растопить их до времени.

- Мила, пойдем за мороженым, а то мужики все слопают, - тронула меня за руку Вера.

Подобного, наверное, никто из группы не едал. Горное лакомство проглотили моментально и, не сговариваясь, посмотрели на инструктора. Он, не подавая вида, что намек понял, развел руками и предложил продолжить увлекательное путешествие.

- Ядрена вошь, когда от банок освободимся? – ворчит Митрофанович, надевая тяжеленный рюкзак.

Он в возрасте и, видимо, не так часто таскает подобное. Ворчи, не ворчи, а топать надо. На траверсе хребта остановились у тура, сложенного из камней, с веслом от байдарки в центре. Максим снял берет, и зажал в кулак. На пластинке прочитали: «Юрий Лебедев. 1936-1975 год».

- Его засыпало снежной лавиной при спуске на лыжах. Беда случилась в марте, а нашли парня в апреле. В горах и на воде много гибнет нашего брата-туриста. Весло катамаранщики воткнули в тур, чтобы вспоминали и их ребят, - с горечью закончил Максим, спеша вперед.

Услышанное вызвало в душе тоску и страх. «Вдруг со мной что-то случится? Окажут ли помощь, не бросят? На кого можно положиться?» Старясь отвлечься от назойливых мыслей, считала шаги. На тысяча первом среди камней увидела обломок подковы. «И здесь лошади», - подумав, подняла железку. Повертев в руках, сунула в карман штормовки на счастье. Валентин запел:

"Первый день без воды, все идут верблюды.

Все идут верблюды первый день без воды"…

Песню подхватила вся цепочка. Зашагали веселее, но от этого спуск с перевала не оказался для меня легче. От постоянных прыжков с валуна на валун, бродов речушек и ручьев, болот, ноги дрожали, спина ныла и к долгожданной стоянке едва дотащилась.

С чьего-то сравнения наша палатка за цвет и размер получила название «Красная корова». Ей требовалось место больше, чем обычной, такового не нашлось сейчас, и поставили «корову» на взгорке. Валентин с Митрофановичем пошли на заготовку дров, Славка, скептик и интеллигент, чистил комбинезон, Максим в бинокль рассматривал что-то на соседней горе, Володька выдавал дежурным продукты, Олег, бывалый турист, разводил костер, часть девчонок устроила постирушки, а часть ушла за жимолостью для компота. Я же не могла двинуть ни рукой, ни ногой и, примостившись на бревнышке, завидовала всем. Завидовала их здоровью, беззаботности, радости, что собрались в поход ради удовольствия, а я неизвестно зачем таскаюсь за ними в грязных, мокрых ботинках, больная и никому не нужная.

Мое озабоченное лицо привлекло Олю.

- Ничего, я тоже первый раз топаю, хотя и живу в Барнауле. Говорят, надо подождать второе дыхание и все пойдет как по маслу. Главное, не отчаиваться, худшее впереди, -  посочувствовала она.

«Успокоила, называется. Ей-то что. Здоровенькая. Сытый - голодному не разумеет. Второе дыхание. Пока дождешься, ноги протянешь. Дура, что поддалась на уговоры «Чебурашки». Он сидит в тепле, а я маюсь в поисках какой-то шамбалы. Шамбала в грязи не валяется», - думала, уставясь в землю.

За ужином не заметили, как ветер притащил из распадка тучи. Успев схватить кружки с компотом и миски с кашей, все разбежались по палаткам. Ветер завывал, ухал гром, молниям не было конца. Дождь осатанел. Я молила про себя: «Корова, милая, не выдай». Над палаткой будто бы разорвалась бомба, эхо взрыва стозвонно прокатилось по горам. Во мне проснулся первобытный страх, инстинкт любого живого существа спастись бегством. Куда бежать, если наступил конец света? Я приблизилась к Гошке с попыткой увидеть на его лице тоже страх и им оправдать свой. Ничего подобного, в глазах у парня при вспышках молний отражалось только красное полотно.

- Ты что-то хотела уяснить для себя? – снимая куртку, спросил он буднично, – не волнуйся, палатка не подведет. Проверенная. В туристов молния не попадает. Давай спать.

- Вдруг я окажусь исключением?

- Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. В данном случае я буду молниеотводом. Успокойся, спи.

Я лежала и вздрагивала от каждого удара грома, каждого света молнии. Страх смерти заставил почти в забытье протянуть руку к соседу, найти его теплую подмышку и прижаться к спине. О приличии порыва не думала, я искала спасение. Вздрогнув, он пробормотал что-то и продолжал спать, а может, делал вид, что спит.

Утром показалось, что была под жерновами, которые перемалывали всю ночь. Сил двигаться не было, но зычный голос Максима, продолжить увлекательное путешествие, призывал надеть рюкзаки. Я закачалась от тяжести мешка. Увидев, Гошка, как мне показалось, грубовато потянул за лямку, желая снять рюкзак с моих плеч. Я наотрез отказалась. «Неужели он по-своему понял прошедшую ночь? Неужели думает, что я искала любви? Наверное, оттого и ведет себя так развязано», – возмущалась я.

Когда на тропе чуть не упала, он оказался рядом. Несмотря на протесты, взял мой рюкзак и повесил на свою грудь, как парашют. От внезапно нахлынувшей благодарности, чуть не заплакала.

«Второй день без воды все идут верблюды.

Все идут верблюды второй день без воды…»

Группа пела. Невольно я втянулась в движение и с легкостью одолела намеченные километры. «Может мое здоровье пошло на улучшение и предстоящая ночь сжалиться надо мною?

Как бы ни так. Не успела закрыть глаза, как над головой послышался рев падающего самолета, а из дверей друг за другом выпрыгивали лешие и с криком вонзались в землю. Хотела закричать, но получился сип. Чтобы успокоиться, вылезла из палатки и пошла к костру. Трава, осыпанная инеем, хрустела под ногами. От света бледной луны было мало толку. Костер еще дымил. Лагерь спал под грохот реки, а я смотрела на звезды, стараясь отвлечься и не думать о плохом. Да как не думать, если чьи-то глаза следят за тобой и днем и ночью. Вот и сейчас они наблюдают из тьмы. Схватив тлеющуюся головешку, изо всех сил запустила в сторону светящихся точек. На душе стало легче. Чтобы окончательно успокоиться, начала про себя читать стихи. Это всегда помогало. Читала и ворошила палкой костер. Мало- помалу он разгорелся. Тьма отступила. Подошла Галя. Села рядом, протянула к пламени руки и размечталась о ванне, кофе с лимоном и коньяком.

От ее фантазий моя душа еще больше сникла. Казалось, что от окаянного страха нет избавления, что помру на тропе, а надо мной сложат тур с надписью: «Жила грешно и померла смешно», хотя за собой грехов не видела.

После завтрака, снова дорога. По пути мрачные мысли рассеивались. Надо было успевать за остальными. Валентин пел про верблюдов, которые вот уже четвертый день идут без воды, а я задавалась вопросом, когда же животных напоят?

Впереди был «Безымянный» перевал. Протаранив тучи, оставили сырость позади. Шаг за шагом, поднимались выше и выше. И вот вершина. «Да здравствует солнце, да скроется тьма!» Наверное, у всех бродяг-туристов бывают минуты восторга от взятия желанной вершины и из-за этого мгновения он готов на все. Внизу дымчатые тучи не поддавались солнцу. Оно жгло, а они снова собирались в кучи и разлетались по сторонам. Силы оказались неравными. Солнце победило и, как положено победителю, вывесило флаг-радугу, а поодаль вдруг засветилась еще одна. Необычное явление настолько захватило, что не расслышала Гошкиных шагов.

- Не каждому дано увидеть такое, - сказал почти шепотом.

- Ты прав. Я по радужному мостику хотела убежать домой, - и указала на одну из радуг.

- От себя не убежишь. Считается – две радуги на счастье. Тебе повезло. Почитать стихи? - предложил смущенно.

Чего не ожидала от него, так это стихов и кивком головы согласилась. Его загорелое лицо стало мягче, серые глаза теплее. Волнуясь, начал.

Снятся в горах – горы.

У моря снится – море.

В долинах снятся – реки.

Снятся в полях – цветы.

С любимой снится – небо.

С любимым снятся - звезды.

Счастливым снится – счастье.

Влюбленным снится – рай.

Он читал, а в моей голове кружились горы, реки, звезды и виделся рай. От избытка чувств, протянула руку. Он мягко сжал и тут же выпустил.

Подкрепившись сухарями и сгущенкой, дружно зашагали дальше. Только зря пели о верблюдах и воде, дождь не заставил себя ждать. Накинув, кто плащи, кто целлофан, превратились в одногорбых, но у тех четыре ноги, а у нас по две уставших. Спуск резко замедлился. От моего раду… Продолжение »