СОВЕСТЬ

Рассказ

Глава 1

- Отец, ты рассказывал в детстве о мальчике с пальчик, добром, готовом броситься на помощь любому. Рассказывал и об Айоге, предупреждая, не смотрись часто в зеркало, чтобы свое лицо не закрыло остальные. Рассказывал о Данко, спасшем людей, но забыл рассказать о тех, которые в знак благодарности растоптали его сердце. Кругом пустота, я задыхаюсь, - Борис подошел к окну, открыл форточку, подышал и продолжил. - Ложь, она всюду. Она стала нормой нашей жизни. Врут все: начиная от великих мира сего и кончая мелкой сошкой – чиновником, а народ, что дышло, куда начальник повернул, туда и вышло. Вот она, правда, сегодняшнего дня! Пустота, кругом пустота. Все мы опустошены. В тебе сидит постоянный страх увольнения и возможности оказаться на обочине жизни.  Воровать ты не можешь, торговать не научили. А мать? Она робот, пущенный по кругу: работа, магазин, дом, и так до тех пор, пока не свалится. – Посмотрев на отца, сын изменил тон. - Вам в детстве было проще, родитель даст пятачок на мороженое - вы довольные. В школе равенство, никто не высовывался, не хвалился одеждой, родителями, машинами. Вы чем-то увлекались, знали праздники и будни. Кончая институты, обеспечивались работой, жильем. Вы хлопали в ладошки и открытыми глазами смотрели на горизонт коммунизма. «Поднять целину!" - «Есть поднять!" «Построить Братскую ГЭС!» - «Есть построить!». Пришли мы. Вы испугались прыти собственных детей, в бизнесе видите спекуляцию. Да, можно жить красиво, не наживая горба, а это дается за счет умелого владения мозгом и руками. Ты даешь обществу и от него бери дивиденды, ключа от квартиры, где деньги лежат, никто не принесет. Это теперь я стал таким умным, а в Афгане мыслил иначе. Там я воевал за Отечество, но оно теперь отвернулось от пацанов. Прощаться с юностью тяжело, еще тяжелее к ней возвращаться. Я хочу жить без унижения. Я еще полон сил, и институтские знания не растерял.

Павел Андреевич не перебивал сына, чувствуя, что он дошел до критической точки и подвернулся какой-то повод высказаться. Сын сел верхом на стул, оперся подбородком об его спинку, закрыл глаза. Некоторое время мужчины сидели молча, по-своему переживая момент откровения.

- Я не все рассказал, остальное доскажу при случае, - и, не открывая глаз, он добавил. – Матери о нашем разговоре ни слова. Сам вляпался, сам буду отмываться. Впрочем, время подошло ужина. Пожарим картошку?

«Кухня - лицо хозяйки» - коронные слова Ольги Сергеевны. Действительно, кастрюли начищены подобно киверам накануне парада, набор разделочных досок сверкает лаком, кофейный сервиз притягивает белизной. Вадим достал из ящика  картошку, взял нож и начал раздевать один клубень за другим. В коридоре раздался звонок.

- Пап, я открою.

В прихожей говорили тихо.

- Пап, это Галка!

- Здравствуйте, Павел Андреевич.

- Галя, проходи, садись. Кстати, ты читала у Александра Блока?

Она пришла с мороза,

Раскрасневшаяся,

Наполнила комнату

Ароматом воздуха и духов….

- Пойдем ко мне, - вмешался Борис, - а то нас спросят, о чем писал Шекспир в 133 сонете.

- Иди, я помогу отцу и приду.

Павел Андреевич и Галя остались одни.

- Галя, что происходит с Борисом?

- Вроде ничего, - и пожала плечами, - но если присмотреться, стал не таким, как месяц назад: молчаливый, скрытный, раздражительный.

- Вы давно были в ресторане?

Вопрос смутил девушку.

- Нет. Недавно заскочили в «Прагу», потом посидели в кафе «Валдай», а что?

- Извини, на какие деньги? По теперешним меркам накладно посетить в один вечер два таких дорогих заведения.

- Говорит, удачно что-то продал. Не волнуйтесь, сейчас все торгуют,- улыбнулась девушка. - Наш институт давно зовется торговым домом «Мышка норушка и К˚» В нем все можно купить, от интимных женских вещей до пиломатериалов.

- Спасибо, успокоила. Иди к нему. Ужин будет готовым, позову.

Борис сидел в кресле. Из-за света торшера, что стоял позади, лица его не было видно. Гале стало не по себе, да тут еще странный вопрос.

-Скажи, сколько мы знакомы?

- Без малого два года, - присев на краешек дивана, ответила она.

- Я тебе нужен?

- О чем говоришь? Конечно.

- Значит нужен? В каком плане? Любовника, телохранителя, ресторановодителя?

- Чудак, в отцовском.

Испугавшись признания, она ждала реакции Бориса. Съежившись, напомнила сидящую на жердочке птицу, готовую в любую минуту взмахнуть крыльями и улететь. Он посмотрел на подругу и, словно, увидел впервые ее брови, изогнутые над серыми глазами, нос коротышку и губы, сладкие при поцелуях.

- Тебе еще скальпель и посмотришь, что внутри. Что-то хочешь сказать? Скажи. Я ко всему готова.

- Поясни, что значит в «отцовском»?

- Хорошо, садись рядом и слушай.

Борис сел, провел ладонью по ее светлым волосам, поцеловал в щеку. Галя уловила, что его губы дрожат, как и рука, погладившая голову.

- Помнишь Иссык – Куль, где в двери турбазовской столовой мы буквально столкнулись лбами? Вместо извинения ты предложил самодеятельный поход на гору, куда и отправились после ужина. Лезли медленно. Камни острыми зубами торчали из травы, приходилось их обходить. Угорело носилась саранча, от шума ее крыльев дрожал воздух. Будто бы старую подружку ты толкал меня в спину. «Силен, - подумала я тогда, - на такого можно положиться». С турбазы доносился «Эскадрон моих мыслей шальных». Я ошалела от высоты, избытка простора, воздуха и тебя. Смеркалось быстро, понесло холодом. Твоя куртка согрела, а больше, конечно, внимание. Ладони тишины закрыли мне уши, я слышала только свое сердце. Захотелось необыкновенного. Почувствовав это, ты сграбастал меня и стал дуть в лицо. Я хмурилась, но было приятно. Ты нашел мои губы…. Земля отдавала тепло, пахло травами. Мы лежали и смотрели в небо, где успела уже появиться часть луны, а Млечный путь указывал мне направление во что-то новое. Спускаясь, ты поинтересовался, не боюсь ли я заиметь ребенка? Отвечаю на твое тогдашнее любопытство.

- Не боялась, и теперь не боюсь, твой детеныш уже дает вот здесь о себе знать.

С нежностью погладив свой живот, она пристально посмотрела Борису в глаза.

Он не отвел взгляда, не испугался.

- Ты да…ешь, зе…леная, - растягивая слова, осмысливал сказанное. При этом внешне оставался спокойным, и только в глазах мелькнул огонек радости.

- Правда?

- Этим не шутят, - сказала Галя.

И, будто бы освободившись от душевной тяжести, улыбнулась.

Зажав ладонями ее щеки, он поочередно целовал лоб, глаза, нос, губы и счастливо уткнулся в тепло ее шеи. Потом, скомандовал

- Встать! Доложим отцу, что мы муж и жена!

Однако голос его, что ужин готов, остановил их намерение.

- Боренька, давай воздержимся от заявления. Без подготовки такое не заявляют. Моих родителей хватит удар.

- Хорошо! Но не надолго.

Свежая зелень украшала картошку, сало кусочками золотилось в ней. Борис и Галя ели с аппетитом. Казалось, между ними серьезного разговора не произошло.

- Как картошка? – поинтересовался Павел Андреевич.

- Отличная, в один голос ответили едоки.

- Вы настоящий кулинар! – Воскликнула Галя. - Важно не то, что подать, а как это сделать! Век живи, век учись. Ваш опыт непременно пригодится мне в хозяйстве.

Зазвонил телефон. Борис, не отрываясь от еды, сказал.

- Отец, это, наверное, тебя.

- Нет, вас просят, - вернувшись, сказал он.

- Папа, извини, нам надо идти. Галя, вперед! Нас ждет вечеринка!

Молодежь ушла. Павел Андреевич допивая чай, задумался над откровением сына и решил, что он во многом прав. Новое время рождает новых людей, более практичных, не желающих жить по-старому. Но во что он «вляпался»? Парень прошел войну и вряд ли мог совершить что-то безрассудное…

- Благоверный, почему сидишь в потемках? Где сын? – прервала размышления жена, вернувшись с работы. – Хоть бы свет включил, - и щелкнула выключателем.

- Поужинали, и ушел с Галей.

- Куда не спросил? Ты никогда не интересуешься, где и с кем он бывает. Разве можно быть таким безразличным?

- Дорогая, у него не тот возраст, чтобы бегать по пятам. За его плечами пережитого больше, чем у нас с тобой.

- Конечно, ты всегда так, лишь бы остаться в стороне. Пойду позвоню.

- Это звонит Борина мама, - послышалось из другой комнаты, - скажите, пожалуйста, он не у вас? Извините. – Снова затрещал диск…

«Какая неуемная, - думал Петр Петрович, - объяснил же, что ушел с девушкой, так нет, надо названивать. А если предать разговор с сыном, придется вызывать скорую помощь».

- Очнись, чем уши забил? Третий раз повторяю, что происходит в доме? – раздраженно настаивала Ольга Сергеевна.

- Ничего. Все нормально…

                                                  Глава 2

Жизнь в доме Гали напоминала стеклянный лабиринт, где все видят друг друга, а выйти на одну дорогу не могут.

- Дочура, ты как почка весной, не собираешься лопнуть? – поворачивая ее за плечи, с усмешкой заметила мать.

- Маман, весной все пухнет, кроме сухой палки.

- Ты ядовитая,- поправляя на голове парик, отпарировала мать.

- Маман, ты любила по-настоящему? – остановившись у зеркала, поинтересовалась дочь.

- Странный вопрос, мы не о том говорим.

- Тебе еще шаль и ты – Клавдия Шульженко, вот только голосом не вышла.- Помолчав, добавила. – А если серьезно?

- Галя, ты заняла позицию квартирантки – это больно нам с отцом. Правда, в последнее время меньше дерзишь и даже взялась за стирку… Вот и пятна на лице появились… Меня трудно провести. Ты выросла из детских штанишек, но опытом родителей пренебрегать не стоит.

- Опять за свое, - махнула дочь рукой,- Я конкретно спрашиваю, ты любила когда-нибудь?

- «Любить лишь можно только раз…».

Чувствуя, что ответа не добиться, дочь зевнула.

- Ты задала интересный вопрос, волнующий меня до сих пор. Слушай и не осуждай.

Их похоронили рядом, - начала мать без вступления, - моего отца и его, который мог бы стать твоим отцом. Поставили тумбы – памятники красного цвета, отцу с самолетом, а ему с красной звездой. Один носил ордена, а Вадим только начинал летать. Он учился в параллельном классе. Среднего роста, физически развитый, с ленцой в движениях, но с бесенятами в темных глазах. Учился как все мальчишки, но мог бы и лучше, способности были.

Девчонки нашего класса не водили амуры с мальчиками одноклассниками, а смотрели в сторону «бэшек», а их девчата в сторону наших мальчишек. На этой почве вражды между классами не было, зато было соревнование – кто лучше? Мы придумали такой КВН, что вся школа ахнула, а наша отличница Алка на смотре чтецов  поэмой Есенина «Анна Снегина» выбила слезу у завуча. У «бэшек» был несравненный хор. Его солисты Нина Минеева и Лешка Аничкин выступали даже в Москве. В общем, школа бурлила, каждый из нас находил применения своим силам и желаниям.

В нашем «бабьем царстве», как говорил отец, главенствовала мать. Её купеческие гены держали всех в руках. Правда, младшая сестра закатывала истерики, но мать быстро укрощала строптивую. Бабушка, добрая тень в доме, часто говорила мне: «Лаурочка, учись все делать сама, родители не вечные, а то чужие люди будут учить. Горьким бывает такое учение».

Девчонки нашего класса давно дружили с мальчишками а я, боясь мать, обходила их стороной. К десятому классу отец вышел на пенсию и работал в парке на парашютной вышке. «Вот разобьется кто, тебя первого посадят, бросай чертову вышку, иди в аэропорт!» - возмущалась мать. Отцу нравилась работа, и он обещал меня спустить с небес, на что получил категорическое возражение: «Очумел, девчонку с высоты бросать!»

Я завидовала нашим, которые под «Тишину» и другие песни танцевали на школьных вечерах и в парке. «Учись, потом о танцульках будешь думать!» - твердила мать. Было воскресенье, я пошла в парк с девчонкам. Играл духовой оркестр.

- Лаура, пойдем на танцы? Я билеты взял.

Увидев мои округлившиеся глаза, Вадим испугался, и, чтобы скрыть неловкость, небрежно бросил.

- Нашлась танцорка. Я пошутил, - и, повернувшись, скрылся за кустом роз.

После этой встречи я целую неделю приходила в себя, представляя его горячие руки на своем плече и талии. Потом перебрала случайные встречи с ним, их оказалось больше, чем ожидала. «Ты в последнее время, задумчивая, как Татьяна Ларина, только вензель остается нарисовать на стекле, - мимоходом отметила мать.

- Лаура, - как-то сказал отец за ужином, - из вашей школы Вадим Никитин двадцать раз прыгнул с парашютом, я дам ему справку. Парень настырный, такой в летное училище поступит обязательно.

 «Вадик летчик, а я его жена, здорово!» - подумалось мне тогда.

Я любила свой парк, его розы, пруды, тихие аллеи и, незадолго до выпускного вечера, забрела в одну из них. За спиной послышались торопливые шаги. Я оглянулась. Это был Вадим.

- Ты куда после школы? – спросил, пристраиваясь рядом.

- В медицинский, в Сибирь – ответила автоматически.

- Посидим, - и указал на скамейку под платаном.

В разговоре вспомнили школьные курьезы, друзей. За внешним спокойствием я почувствовала, его волнение. Посмотрев мне в лицо, спросил.

- Будешь писать?

- Куда?

- В Рязань.

- Надо вначале поступить.

- Обязательно поступлю! Представляешь, по радио объявляют – космонавт номер тринадцать вышел в космос!

- А почему тринадцатый?

- Это мое число. Ты без ума от радости, дочь прыгает рядом и припевает: папка – штапка – космонавт… - не окончив фразы, поцеловал меня мимо губ и убежал.

На выпускной мне накрутили чудо – прическу, надели платье из розового шифона, а белые туфли на шпильке – сделали королевой. Отец в парадном мундире, при орденах, мать в коричневом панбархатом платье, и разодетая сестренка, сопровождали меня на бал. Вадим стоял у двери актового зала. Черный костюм – тройка, белая рубашка и темный галстук сделали его взрослее. Он посмотрел на меня таким взглядом, что я вспыхнула от счастья.

Начали вручать аттестаты, и не помню, как ребята вытолкали меня на сцену. Под туш духового оркестра и гром аплодисментов я стала зрелой. Запомнились счастливые глаза отца и слезы матери. «Под звуки вальс плавные»…, который мы станцевали с Вадимом, закончилось наше детство.

Лето прошло за учебниками. Пришел вызов из института. На вокзале что-то не давало мне войти в вагон. Когда мать почти силой повела к двери, показался Вадим с фиолетового цвета розами. Мать от неожиданности застыла в изумлении.

- Вот тебе на, тихоню провожает парень, - невольно вырвалось у неё. – Ладно, прощайтесь, а то поезд уйдет порожним, - добавила миролюбиво и отошла в сторону.

- Я люблю тебя. Пиши по этому адресу, - торопливо сказал Вадим, протягивая листок бумаги.

Четверо суток колеса поезда отбивали мне: «Люблю, люблю, люблю».

Я поступила и была уверена, что поступил и Вадим. Перед отправкой  на картошку, написала ему короткое письмо: «Привет, как дела? Я студентка, буду жить на квартире, а пока уезжаю на месяц в колхоз».

Вернувшись, хозяйка отдала мне письма от родителей и Вадима. Я их читала, перечитывала. Мне, тепличному растению, было трудно привыкать к самостоятельной жизни, а письма поддерживали, помогая входить в новое русло. Вадим писал обо всем, но не о своих чувствах, однако между строк они проявлялись все больше и больше, и, в конце концов, вылились в предложение выйти за него замуж. Я чуть не захлебнулась от счастья и, не раздумывая, тут же написала матери обо всем. Пока шла переписка с Вадимом и родителями, наступила весенняя сессия. Все сдано, билеты домой взяты. С необъяснимой тревогой в душе я подъезжала к вокзалу города своего детства. Издалека заметила мать, отца и сестренку. Вадима не было, он уехал на сборы под Оренбург. В это лето нам не пришлось с ним встретиться, но переписка и желание быть вместе стали частью нашей жизни. Родители упрашивали меня закончить хотя бы еще курс, а потом выходить замуж. Мы с Вадимом согласились.

После отдыха в Мордовии у родственников, потом в Гагре, поехала учиться дальше. Письма от Вадима приходили регулярно, и в одном из них обещал выкроить время и приехать ко мне. Я не представляла такого, чтобы курсант училища среди учебного года отлучился бы на неделю, но из письма в письмо поддерживала его стремление. Внезапно он перестал писать. Я недоумевала, почему? И продолжала писать регулярно.

Была осень, она плакала дождями, и я ревела слезами. Помню, как пришла с занятий, разделась. Тут же вошел хозяин квартиры и молча протянул телеграмму. Я подумала от Вадима. Оказалось, умер мой отец.

В большой комнате, обтянутый крепом, стоял гроб. Рядом, на четырех бархатных подушечках лежали ордена и медали отца. Мать сжалась, и сквозь слезы  повторяла: «Жизнь кончина». На следующий день после похорон я пошла на кладбище. Рядом с могилой отца выделялась тумба с красной звездой. На табличке прочитала: «Никитин Вадик. Погиб тринадцатого августа 1965 года». Что было тогда со мной, не рассказать, не описать…

Закончив говорить, мать вытерла слезы, и дочь прижалась к ней. Стеклянный лабиринт между ними рухнул, и они вышли на одну дорогу. Дочь поделилась с матерью и своей тайной: отношениями с Борисом и предстоящем ребенке.

- Почему ты молчала до сих пор? Что за люди? У них все просто! – сказала мать и руками схватилась за голову. – Горе мое горюшко…

- Никакого горя нет. Ты только что рассказала о своем несбывшемся счастье, так почему мне не желаешь добра?

- Наоборот, милая. Я сделаю все, лишь бы ты была счастливее меня. А вдруг он бросит тебя? Сейчас такое гадкое время.

- Бог с ним, значит не судьба. Воспитаю ребенка одна.

Гладя под халатом живот, Галя думала о человечке маленьком и большом, который, как ей казалось, не способен на предательство.

- Пойдем к его родителям и предъявим факты, - шагая по комнате, не унималась мать.

- В таком деле, мамуля, адвокаты не нужны. Сами разберемся.

- Ты что, каменная или безразличная к своей судьбе и ребенку?

- Успокойся и сядь, пожалуйста. Не нагоняй тоску.

Галя подошла к окну. Смешиваясь, тучи чернели и все ниже опускались к земле. Сорванные ветром листья кружились в воздухе. Из-за соседнего дома - башни вырвалась молния, треснул гром. Стекла зазвенели от ударов града.

- Надо что-то делать и чем раньше начать, тем будет лучше. Правда, доченька?

Галя молчала, зная, что перечить матери, все равно, что катить бревно в гору.

                                                  Глава 3

С детства Вадим усвоил слово «надо». Оно заставляло принимать горькие лекарства, учиться, идти в армию, присягать Родине… всюду и везде – надо, надо, надо. Сейчас он напоминал зайчишку, которого выслеживает опытный охотник, а охотником была его совесть. Она-то и напомнила недавно случившемся как,  возвращаясь ночью от Галины, он остановился покурить. В сквере послышались крики. Подошел ближе. Дрались три мужика. Вот подбежал парень с кейсом.

- Друг, подержи, помогу ребятам разобраться.

Вадим в недоумении пожал плечами и взял кейс. Пока стоял, подъехало такси.

- Шеф, куда доставить?

- На Казанский вокзал, - сказал Вадим, не давая себе отчета, и быстро сел в машину.

Пока ехал, оборачивался назад, чтобы убедиться, нет ли «хвоста». Однако не «хвост» был главным в эти минуты, а вопрос: «Зачем позарился на чужое?» Углублённым в себя, долго бродил по вокзалу. Не придумав, как отвязаться от черных мыслей, на другом такси приехал домой. Бывший сапер без труда справился с наборным замком кейса. Открыл и изумился от пачек сотенных. Чтобы поставить на место мозги, выпил чашку, другую крепкого кофе. Голова просвежала, но мысли раздвоились. Одна говорила: «Деньги впрок не пойдут. Отнеси в милицию». Другая: «Никуда не ходи. Денежки будут кстати. Дар судьбы прими с Богом». И принял, не сказав домашним и Гале ни слова.

Утром, после очередного похода в ресторан, Вадим открыл глаза. Кейс на стуле блестел в луче солнца. Наскоро одевшись, схватив его, выбежал из дома. Огляделся. Подходил троллейбус. На нем доехал да «Парка культуры». Почти бегом оказался на средине Крымского моста и посмотрел вниз: река морщилась от утреннего ветра, на волнах качались утки. «Сейчас разожму ладонь, и проклятый ящик полетит в воду», но мозг сработал иначе. Оттолкнувшись от черных перил, поднял руку, увидев такси.

- На Арбат!

- Командир, есть на Арбат, - весело отозвался водитель.

Чтобы скоротать время Вадим сел к художнику.

- За час успеешь нарисовать меня? – обратился к бородатому парню.

- Шеф, не волнуйся. Изображу в лучшем виде.

Арбат наполнялся народом. Кучка японцев столпилась у матрешек – правителей и матрешек – вредителей. Хохот вызвал ярко раскрашенный руководитель с меткой на лбу. Вадим перевел взгляд на ступеньки книжного магазина, где парень под гитару хрипло подражал Высоцкому. Мимо гитариста прошла старушка в булочную, за ней другая - в аптеку. «Мне бы их заботы. Верчусь на стуле, как черт на шиле» - опершись на кейс рукой, подумал Вадим и взглянул на часы. Резко встав, бросил несколько сотен художнику и заспешил в «Арбатский» гастроном. Купив шампанское, две коробки конфет, банку черной икры, лимоны и цветы, снова взял такси.

- Вы к кому, молодой человек? – приоткрыв на цепочке дверь, поинтересовалась Лаура Изольдовна.

- К вам, - ответил Борис.

Галя, увидев его из-за плеча матери, покраснела, засуетилась.

- Мам, это он…

- Иссык - Кульский? – и, сняв цепочку, предложила войти.

- Стыд-то какой! Зачем ты так, мама? – с обидой сказала дочь и закрылась в ванной комнате.

- Это вам, любезная Мура Изольдовна.

Протянув растерявшейся женщине все, что было в руках, пошел к ванной.

- Я не Мура, а Лаура, - сказала вслед парню с обидой.

Поджав губы, она положила все на журнальный столик, а на пол поставила кейс. Он не устоял и упал. Испугавшись, что откроется, Вадим заглянул в комнату. Все было в порядке. Лаура Изольдовна поставила кейс и, чтобы успокоиться, взяла с полки томик любимого ею Джека Лондона. Открыла наугад. Рассказ оказался «Однодневная стоянка», который перечитывала множество раз. Закрыв книгу, мысленно представила свою дочь на месте главной героини – Тэсс. Сравнение оказалось не в ее пользу. Решив - не мешать детям, захлопнула книгу.

Поправив волосы, справившись с волнением, Галя вышла к Борису.

- Право, так неудобно получилось. Ты не обижайся на мать, она хорошая. У нее иногда бывает недержание эмоций.

- Что ты, дорогая. Обиды нет, она же мать. Зови ее. Будем пить шампанское.

Двигая журнальный столик к дивану, Вадим поставил кейс за штору. Открыв бутылку, наполнил бокалы и предложил тост: «За совесть». Выпили. Пополнив бокалы, он предложил еще один: «За счастье!» Лауре Изольдовне этот тост был понятнее предыдущего. Поцеловав счастливых Бориса и Галю, мать заспешила в магазин. Борису не сиделось на месте. Галя поняла это по-своему; естественно, кто не волнуется в момент предложения руки и сердца. Прижавшись к нему, успокаивала.

- Видишь, дорогой, все прошло хорошо. Стоит ли волноваться? Ты сейчас похож на взъерошенного воробья.

Борис, обнимая Галю, взглянул на штору, за которой стоял кейс. Мысль, как можно быстрее избавиться от него, заставила оттолкнуть девушку, схватить кейс и выбежать из квартиры. Галя, было, рванулась вслед. Куда там. Силы не те. Опустившись на диван, закрыла лицо руками. Сидела бы долго, но, мать вернула ее из состояния ступора. Дочь рассказала о случившемся.

- Я же говорил, он в последний момент сбежит. Ненадежный парень. Успокойся. И такое в жизни бывает,- сказав, обессилено села рядом с дочерью.

В это время Борис был на Крымском мосту. Размахнувшись, бросил кейс в воду.

- Все, сволочь! Афганцы совесть на деньги не меняют! – и вытер руки о перилу. – Теперь пора к Гале.