РОМАНОВ НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ I

(1796 – 1855)

Двадцати пяти лет от роду, император Всея Руси, вершитель судеб дворян - декабристов, процарствовавший тридцать лет. Об этом времени так отозвался полковник Генштаба, адъютант цесаревича Александра Николаевича, И.Ф. Савицкий: “Тридцать лет это страшилище в огромных ботфортах с оловянными пулями вместо глаз безумствовал на троне, сдерживая рвущуюся из-под кандалов жизнь, тормозя всякое движение, безжалостно расправляясь с любыми проблесками свободной мысли, подавляя инициативу, срубая каждую голову, осмелившуюся поднять выше уровня, начертанного рукой венценосного деспота. Окруженного льстецами, лжецами, не слыша правдивого слова”.

О том, как проходил финал казни, рассказал начальник кронверка: "Когда отняты были скамьи из-под ног, веревки оборвались и трое преступников… рухнули в яму, прошибив тяжестью своих тел и оков настланные под ними доски. Запасных веревок не было, их спешили достать в ближайших лавках, но было раннее утро, все было заперто, почему исполнение казни промедлилось. Однако операция была повторена и на этот раз совершилась удачно". Генерал – губернатор Голенищев – Кутузов послал с фельдъегерем государю отчет в Царское Село: "Экзекуция кончилась с должной тишиной и порядком, как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы при первом разе трое, а именно: Рылеев, Каховский и Муравьев – сорвались, но вскоре были опять повешены и получили заслуженную смерть. О чем вашему величеству всеподданнейше доношу". Генерал забыл внести в рапорт последние слова Муравьева – Апостола: "Бедная Россия, и повесить-то у нас порядочно не умеют".

Гробы с телами казненных на телегах отвезли на остров Голодай и захоронили в не известном месте. В полдень, протоиерей Казанского собора Мысловский отслужил панихиду в память Кондратия, Павла, Сергея, Михаила и Петра.

Через несколько часов после казни, император издал манифест, в котором говорилось: "Дело, которое мы всегда считали делом всей России, окончено; преступники восприняли достойную казнь… туча мятежа взошла как бы для того, чтобы потушить умысел бунта… Наконец склоняем мы особенное внимание на положение семейств, от коих преступлением отторгнулись родственные их члены. Во все продолжение сего дела, сострадая искренне прискорбным их чувствам, мы вменяем себе долгом удостоверить их, что в глазах наших союз родства передает потомству славу деяний, предками стяжанную, но не омрачает бесчестием за личные пороки их преступления. Да не дерзнет никто вменять их по родству кому - либо в укоризну: сие запрещает закон гражданский и более еще претит закон христианский".

Николаю I доложили о том, с каким пренебрежением и сарказмом декабристы выслушали приговор и восприняли гражданскую казнь. Возмущенный "недостойным" их поведением, император вечером 13 июля написал матери: "Презренные и вели себя как презренные - с величайшей низостью… Подробности относительно казни, как ни ужасна она была, убедили всех, что столь закоснелые существа и не заслужили иной участи, никто из них не высказал раскаяния". Императрица вторила супругу: "Чернышев говорил мне, что большая часть этих негодяев имела вызывающий и равнодушный вид, который возмутил как присутствующих, так и войска. Были такие, которые даже смеялись".

Моряков – декабристов отвезли в Кронштадт и на флагманском корабле адмирала Кроуна произвели разжалование. Сорванные мундиры и эполеты были брошены в воду. В.И.Штейнгель в своих воспоминаниях напишет: "Можно сказать, что первое проявление либерализма старались истребить всеми четырьмя стихиями: огнем, водою, воздухом и землею".

Дела мятежных нижних чинов разбирала Особая комиссия, которая постановила: 178 прогнать сквозь строй, 23 подвергнуть другим видам телесных наказаний; из остальных, более трех тысячи, сформировать сводный полк и отправить на Кавказскую линию фронта. По замыслу Николая I перед виселицей с телами повешенных должны для острастки пройти солдаты, осужденные на шпицрутены. Кто–то из приближенных отсоветовал этот злодейский марш.

По случаю завершения дела декабристов 19 июля 1826 года в московском Успенском соборе Кремля Николай Ι выслушал "очистительное молебствование", где присутствовала вся его семья, различного рода государственные мужи и гвардейцы. Среди присутствующих был и Александр Герцен. Свое суждение об увиденном, потом изложил на страницах "Былого и дум": "Победу Николая над пятью торжествовали в Москве молебствием. Средь кремля митрополит Филарет благодарил бога за убийство. Вся царская фамилия молилась, около нее – Сенат, министры, а кругом, на огромном пространстве, стояли густые массы гвардии, коленопреклоненные, без кивера, и тоже молились; пушки гремели с высот Кремля.

Никогда виселицы не имели такого торжества: Николай понял важность победы!

Мальчиком четырнадцати лет, потерянным в толпе, я был на этом молебствии, и тут, перед алтарем, оскверненным кровавой молитвой, я клялся отомстить казенных и обрекал себя на борьбу с этим тираном, с этим алтарем, с этими пушками…".

Спустя годы, будучи политическим эмигрантом в Лондоне, Александр Иванович напишет о расправе над декабристами: "Этот тупой тиран (Николай I) не понял, что именно таким образом виселицу превращают в крест, перед которым склоняются целые поколения. Безмолвию, немому бездействию был положен конец; с высоты своей виселицы эти люди пробудили душу у нового поколения: повязка спала с глаз".

Обреченные на гибель, декабристы разбудили Россию от летаргии унижения и рабства. Восстание в Петербурге и на Украине имели определенные последствия. Начал подниматься народ, наслышавшись об отмене крепостного права. Главнокомандующий генерал Витгенштейн доносил императору: "… Наиболее неповиновений мужиков в С.Петербургской, в Нижегородской, в Псковской, Рязанской и еще некоторых других губерниях. Правительство берет меры в некоторых местах и усмирило оных".

12 мая 1826 года Николай I, в связи с участившимися волнениями крестьян, издал манифест. Бунтарям предписывалось: "… беспрекословно повиноваться установленным над ними властями под страхом наказания ослушников по всей строгости законов…". "Строгость" подразумевала расстрелы. Высочайшая бумага читалась по городам и весям Российской империи в течение шести месяцев. Манифест жестокостью вызвал новые крестьянские волнения… 

18 февраля 1855 года император скоропостижно скончался. Имеет право жить версия самоубийства, о чем писал в наше время доктор исторических наук А.Ф.Смирнов в статье "Разгадка смерти императора". "Скоропостижная смерть Николая I, - писал автор, - породила версию об его самоубийстве после получения 13 февраля сообщения о поражении русских войск в районе Евпатории". В подтверждении этого факта в статье имеется ссылка на воспоминания разговора генерала И.Ф.Савицкого с императором. Обращаясь к нему, он сказал: "…Был ты всегда мне преданным, и потому хочу с тобой  поговорить доверительно – ход войны раскрыл ошибочность всей моей внешней политики, но я не имею ни сил, ни желания изменить и пойти иной дорогой, это противоречило бы моим убеждениям. Пусть мой сын после моей смерти совершит этот поворот… Дай мне яд, который позволил расстаться с жизнью без лишних страданий, достаточно быстро, но не внезапно (чтобы не вызвать кривотолков)…"

По настоятельно просьбе императора личный доктор немец Мандт дал ему яд. Далее Смирнов писал: "Цесаревич, узнав о случившемся, поспешил к отцу и, обливаясь слезами, упал ему в ноги. Врач оставил их двоих. Николай I слег и уже больше не вставал. Последней волей императора был запрет на вскрытие и бальзамирование его тела, он опасался, что вскрытие откроет тайну его смерти".

Поэт Ф.И.Тютчев в 1855году на Николая Павловича написал эпиграмму.

Не богу ты служил и не России,

Служил лишь суете своей,

И все дела твои, и добрые и злые, -

Все это ложь в тебе, все призраки пустые:

Ты был не царь, а лицедей.