Глава 2
Голос свободы
Декабристы предполагали осуществить революционное переустройство в России к 1826 году, но внезапная смерть Александра I в Таганроге 19 ноября 1825 года внесла коррективы в задуманное.
Поскольку император не имел детей, то скипетр власти должен был перейти к его брату – Константину, жившему наместником в Варшаве и женатому на польской графине Иоанне Грудзинской, а это не соответствовало закону о престолонаследии. И хотя в честь Константина отлили монеты, и армия присягала ему, он отрекся от престола в пользу своего брата – Николая. Отказ держался в тайне, началось семнадцатидневное междуцарствие. Николай, заняв монарший кабинет в Зимнем дворце, заявил преданному окружению: "Завтра я – император или без дыхания… Если я буду императором хоть на час, то докажу, что был того достоин… Не уступать, бороться за престол отцов и дедов и – никого не щадить"… Надо быть объективным, Николай Павлович имел право бороться не только за престол, но и жизнь своей семьи… Призвав личного адъютанта Адлерберга, историка Карамзина и статс-секретаря Сперанского, Николай велел им составить Высочайший манифест. Карамзин написал его, Сперанский отредактировал.
14 декабря 1825 года Сенатская площадь Петербурга стала местом общественно-политической драмы России, местом первого революционного выступления против царизма.
В ночь перед восстанием квартира Рылеева бурлила. Диктатором восстания выбран князь С.П.Трубецкой – полковник, участник войны 1812 года. Капитану А.И.Якубовичу надлежало занять Зимний дворец и арестовать царскую семью, полковнику А.М.Булатову захватить Петропавловскую крепость. Поручик П.Г.Каховский согласился убить Николая… Все было расписано, продумано. С.П.Трубецкой, В.И.Штейнгель и К.Ф.Рылеев написали "Манифест к русскому народу", который должен был зачитан сенаторам до принятия присяги Николаю Павловичу.
В семь часов утра 14 декабря будущий император со своим манифестом отправился в Сенат для зачтения. Закончив читать, добавил: "Сегодня я вас прошу, а завтра буду приказывать". Сенаторы беспрекословно поддержали будущего самодержца. Очередь была за армией, но часть восстала, отказавшись присягать новому императору. Генералитет разъехался по казармам города, призывая недовольные полки и подразделения к смирению. В Зимний вернулся генерал от артиллерии Сухозанет и доложил о критическом положении петербургского гарнизона. За ним генерал Нейгард доложил, что Московский полк уже восстал и мятежники идут к Сенату. Николай Павлович приказал готовить усиленную охрану для вызова семьи в Царское Село, а преданные войска выстроить на Адмиралтейской площади, взяв командование ими на себя.
14 декабря 1825 года стояла промозглая погода, с моря дул ледяной ветер. Первое каре Московского полка выстроилось у памятника Петру I. Командир Бестужев точил саблю о гранит, ожидая подхода остальных частей. Показались моряки гвардейских экипажей, лейб - гренадеры… Восставшие ждали команды к дальнейшим действиям, но Якубович отказался от захвата Зимнего дворца, П.Г.Каховский отказался убивать Николая Павловича.
В это же время (начало десятого часа) диктатор Трубецкой срочно вызвал к себе Рылеева и И.Пущин в пустой Сенат. Уточнив план дальнейших действий развития восстания, собравшиеся разошлись. Рылеев и И.Пущин были уверены, что Трубецкой явится на площадь с приходом туда мятежных войск. Этого не произошло. Он, находясь в канцелярии генерального штаба, изредка выходил наружу, чтобы из-за угла посмотреть на происходящее. Потом на следствии князь "простодушно" объяснил отказ от руководства восстанием: "Я не имел довольно твердости, чтобы просто сказать им (Рылееву и И.Пущину), что я от них отказываюсь".
Наступило замешательство среди восставших. Им воспользовался Николай, послав на переговоры с ним авторитетного среди войск генерал-губернатора Милорадовича. "Вы должны немедля пасть на колени перед Николаем!" - заявил генерал. Декабрист Оболенский, поворачивая обратно его лошадь, ранил парламентера штыком, а пуля Петра Каховского, посланная вдогонку, оказалась смертельной для генерала. Царю немедленно доложили о произошедшем, и он повелел выдвинуть артиллерию из 36 пушек, пехоту, кавалерию и создать дополнительный резерв из десяти тысяч против трех тысяч восставших.
Обстановка на площади накалялась, но ни с одной из сторон не предпринимались активные действия. Между тем кольцо царских войск вокруг мятежников сужалось. С призывом к Богу и покаянию к восставшим были посланы два священника, но они вернулись ни с чем. Ничем закончились и переговоры младшего брата царя – Михаила. На его предложение присягнуть к царю и разойтись Кюхельбекер выстрелил, но произошла осечка. Николай Павлович бросил на мятежников конницу, те ответили оружейным огнем. Чтобы покончить с бунтом и не дать ему перекинуться на городскую чернь, царь отдал приказ артиллеристам стрелять. Многие канониры ослушались. Офицер Бакунин, вырвав запал у одного из артиллеристов, дал залп картечью… "Народу было убито так много, что Нева, набережные и улицы были усеяны трупами. Сразу, как прекратилась стрельба, новый государь приказал обер-полицмейстеру Шульгину к утру убрать трупы и пятна крови", – записал очевидец этой бойни. Итог кровопролитию на площади подвел чиновник Министерства юстиции С.Н.Карсаков. Он насчитал погибшими 1271 человека, в том числе 1 генерал, 1 штаб – офицер, 17 офицеров, 93 солдата Московского полка, 69 – Гренадерского, 103 матроса гвардейского Морского экипажа, 17 конногвардейцев, 39 "во фраках и шинелях", 9 – "женского пола", 19 "малолетних" и 903 – "черни".
Монарх - победитель отправил фельдъегеря в Варшаву к брату Константину с признанием: "Я стал императором, но какой ценой! Ценой крови моих подданных". Кстати, коронация Николая II в 1895 году унесла на ходынском поле 1389 жизней.
Восстание 14 декабря 1825 года потерпело поражение. Всего шесть часов длилось оно. Как сказал на следствии декабрист Г. Батеньков: "Глас свободы раздавался не долее нескольких часов, но и то приятно, что он раздавался".
Принц Евгений Вюртенбергский увидел пять причин поражения восстания: "1) хотя существовали поводы к неудовольствию Имп. Александром, но, тем не менее, он все-таки пользовался любовью; 2) нельзя отрицать, что многое в русском государственном устройстве и во внутреннем управлении страною оставляло желать лучшего. Но это обстоятельство не влияло на привязанность к Императорскому Дому; 3) направление всего предприятия было настолько позорно, бестолково и бессодержательно, что каждый осторожный рассудительный человек должен был отклонить от себя участие в подобном деле; 4) заговорщики не имели в своем распоряжении человека, который пользовался бы решительным влиянием на войска; и 5) во главе заговорщиков не находилось лица, которое, занимая влиятельное и высокое положение в государстве, подобно гр. Палену в 1801 году, (с согласия сына Александра, Пален организовал убийства его отца, императора Павла I) могло бы руководить предприятием, содействовать успеху дела, выбором соответствующих мер и охранять участников заговора".
С выводами принца в основном можно согласиться, но всеобщую любовь к Александру I он явно преувеличил, и не увидел основной причины поражения декабристов: отсутствие в восстании главной движущей силы – народных масс, без которой любое выступление, любая революция обречены на крах.
В адрес декабристов граф Ф.В.Растопчин зимой 1826 года высказал недоумение: "Во Франции понимаю революцию: сапожники захотели в князья. В России – не понимаю: князья – в сапожники". Граф не понял причин, а далекому от симпатии к декабристам журналисту Н.И.Гречу, они были ясными. Он писал: "Едва ли случалось в мире какое-либо бедствие или возникало какое-либо вредное учение и ложное, которое не имело бы в начале хорошего повода, благой мысли, так и у нас бедственная и обильная злыми последствиями вспышка 14 декабря 1825г. имела зерном мысли чистые и добрые намерения. Какой честный человек и истинно просвещенный может равнодушно смотреть на нравственной унижение России, на владычество в ней дикой татарщины! Государство, обширностью своей не уступающее древней Римской Монархии… представляет с духовной стороны зрелище грустное и даже отвратительное. Честь, правда, совесть у него почти неизвестны и составляют в душах людей исключение, как в иных странах к исключениям принадлежат пороки. Крепостное состояние у нас составляет только особую форму подчинения и бедности, в которых томится более половины жителей всякого и самого просвещенного государства. У нас злоупотребления срослись с общественным нашим бытом, сделались необходимым его элементом. Может ли существовать порядок и благоденствие в стране, где из 60-ти миллионов нельзя набрать восьми умных министров и 50 честных губернаторов, где воровство грабеж и взятки являются на каждом шагу, где нет правды в судах, порядка в управлении, где честные и добродетельные люди страждут и гибнут от корыстолюбия, бесчеловечия злодеев; где никто не стыдится сообщества и дружбы с негодяями и подлецами, лишь бы только у них были деньги; где ложь, обман, взятки считаются делом обыкновенным, ни мало не предосудительным; где женщины не знают добродетелей домашних, не умеют и не хотят воспитывать детей своих и разоряют мужей своих щегольством и страстью к забавам; где духовенство не знает и не понимает своих обязанностей, ограничиваясь механическим исполнением обрядов и поддерживанием суеверия в народе для своего обогащения; где народ коснев в невежестве и разврате".