|
ГОЛГОФА МИХАИЛА БУЛГАКОВАГлава 1 Путь к мастерству Михаил Афанасьевич Булгаков относился к разряду литераторов, которые не любили писать свои автобиографии, и потому, одна из них, написанная в марте 1931 года, напоминает скупые телеграфные строчки, в которых заключен талант, энергия и необыкновенная трудоспособность. Дневники – мгновения открытой души. Счастливая судьба у дневников Ф.М.Достоевского, Л.Н.Толстого, которые почти полностью дошли до нашего времени, чего не скажешь о булгаковских. Сейчас мы имеем возможность что-то узнать о писателе лишь из части сохранившихся их или дневников жен, или из воспоминаний близких друзей. То, что написала последняя жена Михаила Афанасьевича, Елена Сергеевна, с 1933 по 1940 год, носят элементы субъективизма, некоторых неточностей, но главное их достоинство – откровенность в описании жизненного и творческого пути Мастера. 15 мая 1891 года в семье преподавателя Киевской духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова и его жены Варвары Михайловны, урожденной Покровской, родился первенец – Михаил, со временем семья пополнится тремя сестрами и двумя братьями. В 1907 году от заболевания почек, скончался глава семьи, и воспитание детей взяла на себя энергичная, добрая Варвара Михайловна. Несмотря на определенные материальные трудности, а жила она на государственную пенсию, сумела привить детям любовь к труду, книгам, музыке. В десять лет Михаил пошел в Первую киевскую Александровскую мужскую гимназию, которую закончил 1909 году. За год до окончания он познакомился с гимназисткой Лаппа Татьяной Николаевной, приехавшей в Киев на каникулы из Саратова, которая приходилась дальней родственницей декабристу Лаппа М.Д., осужденного в 1826 году Верховным судом к лишению чина прапорщика лейб-гвардии Измайловского полка с записью в солдаты с выслугой. 25 апреля 1913 года молодые люди обвенчались. По окончании гимназии Михаил поступил на первый курс медицинского факультета Киевского университета. Учеба шла неровно, второй курсе пришлось слушать дважды, но, несмотря на это, в 1916 года получил диплом с утверждением «в степени лекаря с отличием всеми правами и преимуществами, законами Российской империи сей степени присвоенными». Осенью молодой врач начал работать в Никольской больничке Сычевского уезда Смоленской губернии и увлекся морфием, ставшим причиной семейного разлада. Спустя время, Булгакова перевели в Вязьму заведовать кожно-инфекционным отделением. Медицина отнимала много времени, но находилось оно и для занятий литературой, в том числе и «Записками юного врача», одним из рассказов которых стал - «Морфий». Татьяна Николаевна вспоминала: «Когда мы после Никольского попали в Вязьму, Михаил начал регулярно по ночам писать. Сначала я думала, что он пишет пространные письма к своим родным и друзьям в Киев и Москву. Я осторожно спросила, чем он так занимается, на это он постарался ответить уклончиво и ничего не сказал. А когда я стала настаивать на том, чтобы он поделился со мною, Михаил ответил приблизительно так: "Я пишу рассказ об одном враче, который болен. А так как ты человек слишком впечатлительный, то, когда я прочту это, в твою голову обязательно придет мысль, что в рассказе идет речь обо мне". И, конечно же, не стал знакомить с написанным, несмотря на то, что я очень просила и обещала все там понять правильно…». В феврале 1918 года с аттестатом, что «выполнял свои обязанности безупречно», врач оставил больницу. «Когда приехали из земства, - далее вспоминала Татьяна Николаевна, - в городе были немцы. Стали жить в доме Булгаковых на Андреевском спуске... Михаил все сидел, что-то писал. За частную практику он не сразу взялся». Второй муж матери, доктор И.П.Воскресенский, помог Михаилу избавиться от мучительной зависимости наркотика и открыть частный кабинет для лечения венерических заболеваний. Не бросал доктор и занятий литературой, продолжая трудиться над «Записками юного врача» и рассказами «Недуг» и «Первый цвет». Впечатления от увиденного, как под ударами Красной армии бежали из Киева немцы, петлюровцы и белые, войдут в роман «Белая гвардия», пьесу «Дни Турбиных» и «Бег». В 1919 году доктора Булгакова мобилизовали в армию Украинской Народной Республики, из которой он дезертировал и временно служил врачом у красных, но и от них ушел и оказался у белых во Владикавказе. Оставив их, поступил корреспондентом в «Кавказскую газету», в которой появились его несколько статей и фельетонов. Текст «Дань восхищения» хранится в литературном архиве писателя. Во Владикавказе Михаил Афанасьевич переболел тяжелой формной возвратного тифа. После болезни и освобождения города Красной армией, навсегда отказавшись от медицинской практики, сотрудничал в подотделе искусств ревкома, побывал на должности декана факультета Горского народного художественного института, работал в русском драматическом театре и написал для национального осетино-ингушского театра несколько пьес: «Парижские коммунары», «Самооборону», «Братьев Турбиных», "Сыновья муллы", дошедшая до наших дней. Писатель Ю.Л.Слезкин вспоминал: «... во Владикавказе Булгаков поставил при моем содействии... «Братьев Турбиных»... Действие происходит в революционные дни 1905 года, в семье Турбиных - один из братьев был эфироманом...». Из дневника Булгакова. Владикавказ 1 февраля 1921 года: "...работаю днями и ночами. Эх, если бы было где печатать!.. Пишу роман, единственная за все это время продуманная вещь". Через две недели еще запись, связанная с квартирой на Андреевском спуске, дом, 13. 6 февраля: "У меня в письменном столе две важных для меня рукописи: "Наброски земского врача" и "Недуг" (набросок) и целиком на машинке "Первый цвет". Все эти три вещи для меня очень важны... Сейчас я пишу большой роман по канве "Недуга"… в Киеве у меня остались кой-какие рукописи - "Первый цвет", "Зеленый змий", а в особенности важный для меня черновик "Недуга". Вскоре русский театр закрылся и, надеясь продолжить литературную работу, он уехал в Тифлис, однако и там оказался не у дела. Созрело решение перебраться с женой в Батум, а оттуда за границу, но попытка эмигрировать не осуществилась. Владикавказские впечатления будут описаны Михаилом Афанасьевичем в "Записки на манжетах", а в автобиографии появляется краткая запись: «… писал фельетоны, изредка помещаемые в газетах, изучал историю театра, иногда выступал в качестве актера». В конце сентября 1921 года Михаил Афанасьевич приехал в Москву. В столицу 20-х годов прошлого века со всей России стремились, и завоевать жизненное пространство маститые и малоизвестные литераторы, к последним, относился и тридцатилетний Михаил Булгаков. О том, как ему жилось в Москве, Ю.Л.Слезкин вспоминал: «По приезде своем в Москву мы опять встретились с Булгаковым, хотя последнее время во Владикавказе между нами пробежала черная кошка... Жил тогда Миша бедно, в темноватой, сырой комнате большого дома на Садовой... Читал свой роман о каком-то наркомане и повесть о докторе - что-то очень скучное и растянутое..." 1 октября Михаила Афанасьевича зачислили секретарем Литературного отдела (ЛИТО) Главлитпросвета, в котором проработал до закрытия его в ноябре, а затем перешел в «Торгово-промышленный вестник», но и он вскоре закрылся. Приходилось браться за любую работу, и некоторое время заведовать издательской частью в Военно-воздушной академии им. Н.Е.Жуковского. Несмотря на хроническую нехватку времени, Михаил находил время на письма матери. 17 ноября 1921 года писал: «По ночам урывками пишу «Записки земского врача». Может выйти солидная вещь. Обрабатываю «Недуг». Но времени, времени нет! Вот что больно для меня». 1 февраля 1922 года в Киеве от сыпного тифа Варвара Михайловна умерла. Первая публикация Булгакова «Эмигрантская портняжная фабрика» появилась в Москве в газете «Правда» 4 февраля 1922 года. В начале следующего года его приняли репортером в газету «Рабочий», а затем в «Гудок», где были напечатаны первые главы «Записок на манжетах». Фельетоны и статьи Михаила Афанасьевича печатали и журналы: «Медицинский работник», «Россия», «Возрождение». Одновременно он опубликовал в просоветской газете «Накануне», выпускавшейся в Берлине, первую часть «Записок на манжете», отрывок из романа «Алый мах» и рассказ «Чаша жизни». Насколько был популярен Булгаков, можно судить по газете «Гудок», в которой за неполные четыре года (1922 по 1926) были напечатаны более 120 его репортажей, очерков и фельетонов, в которых высмеивал «накипь нэпа», обитателей коммуналок, торговок на базарах и чиновников многочисленных контор. В 1923г. он был принят во Всероссийский Союз писателей. Несмотря на популярность, удовлетворения от писательства не было. Подтверждение тому запись в дневнике 26 октября 1923 года: «В минуты нездоровья и одиночества предаюсь печальным и завистливым мыслям. Горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрек себя на неверное существование. Но, видит Бог, одна только любовь к литературе и была причиной этого. Литература теперь трудное дело. Мне с моими взглядами, волей-неволей выливающимися в произведениях, трудно печататься и жить». Пометка от 6 ноября более оптимистическая: «В литературе вся моя жизнь. Ни к какой медицине я никогда больше не вернусь... Я буду учиться теперь. Не может быть, чтобы голос, тревожащий сейчас меня, не был вещим. Не может быть. Ничем иным я быть не могу, я могу быть одним — писателем. Посмотрим же, и будем учиться, будем молчать». Среди московских знакомых Булгакова оказалась семья Крешковых, которая занималась спиритизмом у себя на квартире на Малой Бронной, 32. Михаил Афанасьевич с женой с интересом посещали сеансы, и один из них он описал в рассказе «Спиритический сеанс», напечатанный в четвертом номере журнала «Рупор». Знания спиритизма, эзотерики потом будут использованы в написании «Мастера и Маргариты» и других произведений. Конечно же, не фельетоны и репортажи были главными для писателя, его ум и время занимала работа над романом «Белая гвардия». 31 августа 1923 года, закончив его вчерне, сообщил Слезкину: «Роман я кончил, но он еще не переписан, лежит грудой, над которой я много думаю. Кое-что исправляю». В романе, а затем и пьесах «Дни Турбиных» и «Бег», описана та часть интеллигенции России, которая вначале встала на сторону белого движения, но потом большая часть перешла на сторону большевиков, став «новой интеллигенцией». Автор и себя относил к этому разряду. В фельетоне «Столица в блокаде» с присущим ему юмором отметил: «После революции народилась новая, железная интеллигенция. Она может и мебель грузить, и дрова колоть, и рентгеном заниматься. Я верю, она не пропадет! Выживет!" Да, она выжила в XX веке и продолжает выживать в XXI. Такова ее историческая судьба. Отдельные главы романа «Белая гвардия» печатались в 1924 году в одесском журнале «Шквал», в тифлисской газете «Заря Востока», в газете «Накануне» и «Красном журнале для всех». В 1925 году в журнале «Россия» вышла первая часть романа, на которую издатель Каганский З.А. заключил с автором договор. Окончание романа вышло в апреле следующего года. В декабре 1927 года парижское издательство «Конкорд» напечатало романа «Белая гвардия». В СССР он выйдет в 1966 году. По просьбе дирекции МХАТа Булгаков переложил роман в пьесу под таким же названием, ставшей в конечной редакции «Днями Турбиных». Попутно он писал «Зойкину квартиру», а также роман «Багровый остров» и закончил «Записки юного врача». 1924 год начался скорбно для России: умер Владимир Ильич Ленин. 24 января в Колонном зале Дома Союзов Булгаков прощался с ним. В 1925 году альманах «Недра» напечатали булгаковские «Роковые яйца» и «Дьяволиаду». Знакомому П. Н. Зайцеву автор сообщил, что "повесть моя "Дьяволиада" принята, но не дают больше, чем 50 рублей за лист. И денег не будет раньше следующей недели. Повесть дурацкая, ни к черту не годная. Но Вересаеву (он один из редакторов "Недр") очень понравилась". Теплая дружба связывала Михаила Афанасьевича с писателем В.В.Вересаевым, который писал Горькому 30 июня 1925 года. «Обратили ли Вы внимание на М.Булгакова и «Недрах»? Я от него жду очень многого, если не погибнет он от нищеты и невозможности печататься». В сентябре Викентий Викентьевич советовал: «Михаил Афанасьевич! Когда Вам будет приходиться туго, обращайтесь ко мне. Я бы так хотел, чтобы Вы это делали так же просто, как я это предлагаю! Помните, - я это делаю вовсе не лично для Вас, - а желаю обречь хоть немного крупную художественную силу, которой Вы являетесь носителем». Потом они будут вместе писать пьесу «Пушкин». Дружил Булгаков и с М.Волошиным. Летом 1925 года по приглашению Максимилиана, он с супругой в течение месяца жил в Коктебеле – литературной «Мекке» Крыма. Перед отъездом Волошин подарил гостю одну из своих акварелей с надписью: «Дорогому Михаилу Афанасьевичу, первому, кто запечатлел душу русской усобицы, с глубокой любовью». Если литературная жизнь писателя шла в гору, то семейная лодка разбилась об быт. В 1924 году он развелся с Татьяной Николаевной Лаппа, с которой прожил девять лет. Детей у них не было. В одиночестве Михаил Афанасьевич пребывал не долго. На вечере, устроенном издателями "Накануне" в Бюро обслуживания иностранцев в особняке Денежного переулка, он познакомился с недавно вернувшейся из-за границы Любовью Евгеньевной Белозерской, в замужестве Василевской, которая стала его второй женой. Ей он посвятил роман «Белая гвардия». В апреле 1925 года их брак был оформлен официально. За первые два месяца 1925 год Булгаков закончил и прочитал друзьям на квартире Н.С.Ангарского, главного редактора альманаха «Недра», неоднозначную повесть «Собачье сердце». Выведенный в ней Полиграф Полиграфович далеко неновый образ в русской литературе, таких шариковых описывал в екатерининские времена Радищев, во времена Николая I - Гоголь, далее Достоевский, Салтыков-Щедрин и другие писатели. Тем не менее, булгаковский персонаж вызвал у видного деятеля партии Л.Б.Каменева неадекватную реакцию и в мае, при обыске квартиры писателя, ОГПУ изъяло машинописные тексты повести и дневники. На вопрос работника этого органа, почему автор любит изображать в своих произведениях интеллигенцию, был дан ответ: "На крестьянские темы я писать не могу потому, что деревню не люблю. Она мне представляется гораздо более кулацкой, нежели это принято думать. Из рабочего быта мне писать трудно. Я быт рабочих представляю себе хотя и гораздо лучше, нежели крестьянский, но все-таки знаю его не очень хорошо. Да и интересуюсь я им мало и вот по какой причине: я занят. Я очень интересуюсь бытом интеллигенции русской, люблю ее, считаю хотя и слабым, но очень важным слоем в стране. Судьбы ее мне близки, переживания дороги. Значит, я могу писать только из жизни интеллигенции в советской стране. Но склад моего ума сатирический. Из-под пера выходят вещи, которые порою, по-видимому, остро задевают общественно-коммунистические круги. Я всегда пишу по чистой совести и так, как вижу. Отрицательные явления жизни в советской стране привлекают мое пристальное внимание, потому что в них я инстинктивно вижу большую пищу для себя (я - сатирик)». Из дневника Михаила Афанасьевича от 1 сентября 1933 года. Спустя три года дневники возвратили, выборочно сделав выписки, благодаря неоднократным заявлениям автора, ходатайств А.М.Горького и Е.П.Пешковой, которая писала: «14. VIII.28. Михаил Афанасьевич! Совсем не «совестно» беспокоить меня – о рукописях Ваших я не забыла и два раза в неделю беспокою запросами о них кого следует… Как только получу их, извещу Вас. Жму руку. Ек. Пешкова». Интересно складывалась судьба пьесы «Дни Турбиных». 5 октября 1926 года во МХАТе состоялась ее премьера, но вскоре ее сняли с показа и лишь по распоряжению секретаря ЦИК СССР А.С.Енукидзе вернули на сцену, правда, на непродолжительное время. Администратор МХАТа Ф.Н.Михальский рассказал Елене Сергеевне такой эпизод: «На премьере «Страха» (24 декабря 1931 года) Сталин спросил: «А почему у нас не идут «Дни Турбиных»? – «Да запретили… и даже декорации уничтожили…». Назавтра позвонил Енукидзе: «Сколько вам нужно времени, чтобы восстановить спектакль?» - Ну, тут, конечно, сами понимаете… Одним словом, через месяц спектакль шел». Из дневника Елены Сергеевны. 29 ноября 1934 года: «… вчера на «Турбиных» был Генеральный секретарь, Киров, Жданов… Генеральный секретарь аплодировал много в конце спектакля». В 1934 году пьесу поставили в США на сцене городка близ Нью-Йорка, но она «для Америки мало интересна». Однако в других театрах шла с аншлагом. Посол в США А.Трояновский отметил 6 сентября 1935 года: «… постановка «Дней Турбиных» Михаила Булгакова будет, я уверен, вехой в культурном и художественном сближении наших стран». «Дни Турбиных», чаще под названием «Белая гвардия», показывали в театрах Европы. Пользовалась она успехом и у зрителей Ленинграда, Киева, Свердловска, Риги, Саратова и других городов. Речь, сказанную по радио директором МХАТа Я.О.Боярским о пьесе «Дни Турбиных», Елена Сергеевна записала в дневнике 18 октября 1938 года: «… пьеса Михаила Булгакова «Дни Турбиных» вызвала, при своей постановке, волнения из-за того, что многие думали, что в ней содержится апология белого движения. Но партия разъяснила, что это не так, что в ней показан крах и развал белого движения…». В декабре 1928 года у писателя возник замысел написать «роман о дьяволе», а уже в мае 1929 года сдал в издательство «Недра» первую главу «Магия фурибунда» из романа «Копыто инженера», подписанную псевдонимом «К.Тугай». В окончательном варианте «Копыто» станет «Мастером и Маргаритой». Публикация не состоялась, к тому же попала под запрет пьеса «Кабала святош». В отчаянии автор сжег рукопись «Копыто инженера», а вместе с ней и начало романа «Театр». Трудным выдался для Булгакова 1929 год: его не печатали, работы не было. Газета «Вечерняя Москва» дала заметку под названием «Театры освобождаются от пьес Булгакова». Ей вторили «Известия» статьей критика Ричарда Пикеля: «В этом сезоне зритель не увидит булгаковских пьес… Снятие булгаковских пьес, знаменует собой тематическое оздоровление репертуара». В Камерном театре не пошел «Багровый остров», «Зойкину квартиру» исключил Вахтанговский, «Дни Турбиных» сняли с репертуара МХАТа и прекратили репетицию «Бега», о котором А.М. Горький сказал: «… Это – пьеса с глубоким умело скрытым сатирическим содержанием. Хотелось бы, чтобы такая вещь была поставлена на сцене Художественного театра… «Бег» - великолепная вещь, которая будет иметь анафемский успех, уверяю вас». Начальник Главискусства А.И.Свидерский поддержал Горького: «Эту пьесу надо ставить… Такие пьесы, как «Бег», будят мысли, будят критику, вовлекают массы в анализ и дискуссии, такие пьесы лучше, чем архисоветские». 2 февраля 1929 года Сталин в письме Билль - Белоцерковскому так отозвался о пьесе: «Бег», есть проявление попытки вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской эмигрантщины, - стало быть, попытка оправдать или полуоправдать белогвардейское дело. «Бег», в таком виде, в каком он есть, представляет антисоветское явление. Впрочем, я бы не имел ничего против постановки «Бега», если бы Булгаков прибавил к своим восьми снам еще один или два сна…». Автор вначале отказался от дополнений, но позже, в 1933 году, в письме к брату в Париж писал 14 сентября: «В «Беге» мне было предложено сделать изменения. Так как изменения эти вполне совпадают с первым моим черновым вариантом и ни на йоту не нарушают писательской совести, я их сделал». В начале июля, а затем осенью 1929 года Булгаков написал письма И.В.Сталину, М.И.Калинину, начальнику Главискусства А.И.Свидерскому с просьбой разрешить: «… мне вместе с женой моей Любовию Евгеньевной Белозерской выехать заграницу на тот срок, который Правительство Союза найдет нужным назначить мне...». Просьба была отклонена и ограничилась беседой А.И.Свидерского с просителем. 30 июля 1929г. чиновник письменно поделился впечатлением от беседы с секретарем ЦК ВКП(б) А.П. Смирновым: «Я имел продолжительную беседу с Булгаковым. Он производит впечатление человека затравленного и обреченного. Я даже не уверен, что он нервно здоров. Положение его действительно безысходное». 28 сентября Михаил Афанасьевич сообщил А.М. Горькому: "Все мои пьесы запрещены, нигде ни одной моей строки не напечатают, никакой готовой работы у меня нет, ни копейки авторского гонорара ниоткуда не поступает, ни одно учреждение, ни одно лицо на мои заявления не отвечает, словом - все, что написано мной за десять лет работы в СССР, уничтожено. Остается уничтожить последнее - самого себя". Ответ не последовал. Однако жизнь продолжалась. Булгаков давно мечтал написать пьесу о Мольере - лучшем драматурге мира. Готовую работу с названием «Кабала святош» представил в МХАТ. Ее приняли к постановке, но 18 марта 1930 года сняли с репертуара. Пришлось письменно обращаться к И.В.Сталину. 18 апреля 1930 года Булгакову позвонили из секретариата ЦК: «…Михаил Афанасьевич Булгаков? Сейчас с Вами товарищ Сталин будет говорить. И тут же слышится голос с явным грузинским акцентом. После слов взаимного приветствия и обещания, что Булгаков будет по письму «благоприятный ответ иметь», Сталин задает вопрос: «А может быть, правда — Вы проситесь за границу? Что — мы Вам очень надоели?» Булгаков, несколько помедлив от растерянности, отвечает: «Я очень много думал в последнее время — может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может». «Вы правы», — говорит Сталин, — «Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?» — «Да, я хотел бы. Но я говорил об этом и мне отказали». — «А Вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам нужно бы встретиться, поговорить с Вами». — «Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с Вами поговорить». — «Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю Вам всего хорошего», - из воспоминаний Елены Сергеевны спустя двадцать шесть лет. На следующий день Булгакова зачислили во МХАТ ассистентом режиссера, и началась работа над инсценировкой «Мертвых душ» Н.В.Гоголя, которая прошла в декабре 1930 года. Несколько позже Булгаков написал сценарий для звукового фильма «Мертвые души» и отправит режиссеру И.Пырьеву, но фильм не был снят. «…С конца 1930 года я хвораю тяжелой формой неврастении с припадками страха и предсердечной тоски, и в настоящее время я прикончен. Во мне есть замыслы, но физических сил нет, условий для выполнения работы нет никаких. …Причина моей болезни — многолетняя затравленность, а затем молчание», - из дневника писателя. 31 октября 1931 года Главрепертком разрешил поставить «Кабалу святош» в МХАТе, но под названием «Мольер». Одновременно с пьесой писатель работал над романом «Жизнь господина де Мольера» для серии ЖЗЛ. В марте 1933 года рукопись была готова. А.Н.Тихонов, ведущий редактор серии, раскритиковал ее, и А.М.Горький поддержал критика. Книга увидела свет лишь 1962 году. Труден был путь «Мольера» к зрителю. С перерывами репетиции шли в течение 1932 – 34 годов, как в театре, так и на квартире К.С.Станиславского в Леонтьевском переулке. Станиславский по ходу вносил множество поправок и заставлял автора неоднократно переделывать текст. А.М.Горький оценил «Мольера» так: «… на мой взгляд, это очень хорошая, искусно сделанная вещь, …автору удалось многое, это еще раз утверждает общее мнение о его талантливости и его способности драматурга… Я совершенно уверен, что в Художественном театре Москвы пьеса пойдет с успехом, и очень рад, что пьеса эта ставится…». Иначе отозвался драматург и театральный критик О.С.Литовский: «Произведения Булгакова, начиная от его откровенно контрреволюционной прозы – «Дьяволиада», «Роковые яйца» - кончая «Мольером», занимают место не в художественной, а политической истории нашей страны, как наиболее яркое и выразительное произведение внутренней эмиграции, хорошо известной под нарицательным названием «булгаковщины». Под влиянием негативных отзывов в прессе, руководство МХАТа положило на пьесу запрет. «Копыто инженера» не выходило из головы писателя. В 1932 году он по памяти восстановил сожженные страницы, а в начале мая 1936 года у себя дома прочитал друзьям первые главы, но окончательная точка не была поставлена, правки продолжались. Автор работал над книгой одиннадцать лет, и она явилась итогом его жизни. «Мастер и Маргарита» - это фантасмагорическая смесь из реальных страниц жизни автора, в которых есть «… и жизнь, и слезы, и любовь». Неоднозначно роман воспринимается читателями: любители эзотерики - в восторге, истинные христиане видят в нем сатанизм, атеистам роман на руку, а некоторые не могут роман дочитать до конца… Может потому, как сказал Воланд в 32 главе «Прощение и вечный приют», «… его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош….». О том, как шла перепечатка готового романа, красноречиво говорят письма Михаила Афанасьевича к жене в Лебедянь, где она отдыхала с сыном Сережей: «Пишу шестую главу…». 1 июня: «… не хочется бросать ни на день роман. Сегодня начинаю 8-ю главу…». 2 июня: Мы пишем помногу часов подряд, и в голове тихий стон утомления, но это утомление правильное, не мучительное… Роман нужно окончить! Теперь! Теперь!... 14 июня: «передо мною 327 машинописных страниц под этим романом (около 22 глав). Если буду здоров, скоро переписка закончится. Останется самое важное – корректура авторская… Свой суд над этой вещью я уже совершил. Теперь меня интересует твой суд, а буду ли я знать суд читателей, никому не известно… ... «Что будет?» — ты спрашиваешь. Не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф, где лежат мои убитые пьесы, и иногда будешь вспоминать о нем. Впрочем, мы не знаем нашего будущего… вещь заслуживает корректуры и того, чтобы быть уложенной в тьму ящика...». 24 июня перепечатка романа закончена, и Булгаков уехал в Лебедянь к жене, где начал писать пьесу «Дон – Кихот». В 1941 году она была поставлена в театре им. Вахтангова. Главную роль в ней сыграл Р.Симонов. Страдая депрессией, Булгаков последнее время жил на пределе физических и моральных сил. 1 июня 1934 года Елена Сергеевна записала в дневнике: «М.А. чувствует себя ужасно – страх смерти, одиночества. Все время, когда можно, лежит… Вызвали к Мише Шапиро. Нашел у него сильное переутомление. Сердце в порядке». 60 Приступ депрессии повторился через месяц. «У М.А. очень плохое состояние – опять страх смерти, одиночества, пространства… 13-го мы поехали в Ленинград, лечились у доктора Полонского электризацией». Из дневника писателя за 1934 год: «Я чувствую себя отвратительно в смысле здоровья. Переутомлён окончательно. К первому августа во чтобы то ни стало надо ликвидировать всякую работу и сделать антракт до конца сентября, иначе совершенно ясно, что следующий сезон я уже не буду в состоянии тянуть… После всего происшедшего не только я, но и хозяйка моя, к великому моему ужасу, расхворалась. Начались дьявольские мигрени, потом боль поползла дальше, бессонница и прочее. Обоим нам пришлось лечиться аккуратно и всерьёз… Потом начнётся возня с «Блаженством». Ох, много у меня работы! Но в голове бродит моя Маргарита и кот и полёты…». Много времени отнимала для Театра сатиры пьеса «Блаженство», переименованная в «Ивана Васильевича». Первый вариант не подошел. Была сделана новая редакция, но и ее холодно воспринял режиссер и труппа, сославшись на недостаточность юмора и отсутствие в пьесе царя Ивана Грозного. 18 ноября 1935 года, после доработок началась репетиция, но дальше дело не пошло. Спустя много лет пьеса станет любимым фильмом в СССР - «Иван Васильевич меняет профессию», поставленный режиссером Л.Гайдаем. Напряженная работа требовала отдыха. Булгаков 26 апреля 1934 года писал В.В.Вересаеву: «Решили подать прошение о двухмесячной заграничной поездке: август – сентябрь. Несколько дней лежал, думал, ломал голову, пытался советоваться кое с кем. «На болезнь не ссылайтесь». Хорошо, не буду. Ссылаться можно, должно только на одно: я должен и я имею право видеть хотя бы кратко – свет. Проверяю себя, спрашиваю жену, имею ли я на это право. Отвечает – имеешь… Вопрос осложнен безумно тем, что нужно ехать непременно с Еленой Сергеевной. Я чувствую себя плохо. Неврастения, страх одиночества превратили бы поездку в тоскливую пытку… Некоторые из моих советников при словах «с женой» даже руками замахали. А между тем махать здесь нет никаких оснований. Это правда, и эту правду надо отстоять. Мне не нужны ни доктора, ни дома отдыха, ни санатории, ни прочее в этом роде. Я знаю, что мне надо. На два месяца – иной город, иное солнце, иное море, иной отель, и я верю, что осенью я в состоянии буду репетировать в проезде Художественного театра, а может быть, и писать». 1 мая с просьбой о поддержке выехать за границу на два месяца обратился к А.М.Горькому: «Хорошо помня очень ценные для меня Ваши одобрительные отзывы о пьесах «Бег» и «Мольер», я позволю себе беспокоить Вас просьбой поддержать меня в деле, которое имеет для меня действительно жизненный и чисто писательский смысл. Собственно говоря, для моей поездки нужен был бы несколько больший срок, но я не прошу о нем, так как мне необходимо быть осенью в МХАТ, чтобы не срывать моей режиссерской работы в тех пьесах, где я занят (в частности, «Мольер»). Я в такой мере переутомлен, что боюсь путешествовать один, почему и прошу о разрешении моей жене сопровождать меня. Я знаю твердо, что это путешествие вернуло бы мне работоспособность и дало бы мне возможность, наряду с моей театральной работой, написать книгу путевых очерков, мысль о которых манит меня». В письме к Вересаеву от 11 июля Булгаков поделился впечатлением о том, как «получал» паспорт. «17 мая лежу на диване. Звонок по телефону, неизвестное лицо, полагаю, служащий: «Вы подавали? Поезжайте в ИНО Исполкома, заполняйте анкету Вашу и Вашей жены». К 4 часам дня анкеты были заполнены. И тут служащий говорит: «Вы получите паспорта очень скоро, относительно Вас есть распоряжение. Вы могли бы получить сегодня, если бы пришли пораньше. Получите девятнадцатого»….. наступило состояние блаженства дома. Вы представляете себе: Париж! Памятник Мольеру… Рим! – здравствуйте, Николай Васильевич, не сердитесь, я Ваши «мертвые души» в пьесу превратил… Средиземное море! Батюшки мои!... 19-го паспортов нет, 23-го - на 25, 25-го – на 27-е. Тревога. Переспросили: есть ли распоряжение, - Есть. Из Правительственной комиссии, через Театр, узаем6 «дело Булгаковых устроено»… Дали список курьеру – катись за паспортами. Он покатился и прикатился. Физиономия мне его сразу настолько не понравилась, что не успел он еще рот открыть, как я уже взялся за сердце. Словом, он привез паспорта всем, а мне беленькую бумажку – М.А.Булгакову отказано.Об Елене Сергеевне даже и бумажки никакой не было. Очевидно, баба, Елизавета Воробей! О ней нечего и разговаривать. Впечатление? … Пожалуй, правильней всего все происшедшее сравнивать с крушением курьерского поезда. Правильно пущенный, хорошо снаряженный поезд, при открытом семафоре, вышел на перегон – и под откос! Выбрался я из-под обломков в таком виде, что неприятно было глянуть на меня». В июне 1934 года Булгакова приняли в Союз советских писателей. Дневник Елены Сергеевны от 13 октября 1934 года: «У М.А. плохо с нервами. Боязнь пространства, одиночества. Думает, не обратиться ли к гипнозу». Следующая запись в конце октября: «решил лечиться гипнозом от своих страхов у доктора Берга». Запись через шесть дней: «После гипноза - у М.А. начинают исчезать припадки страха, настроение ровное, бодрое и хорошая работоспособность. Теперь – если бы он мог еще ходить один по улице». 22 ноября: В десять часов вечера М.А. поднялся, оделся и пошел один к Леонтьевым… Полгода он не ходил один». 20 марта 1935 года Елена Сергеевна записала в дневнике о трудностях с «Мольером»: «Станиславский предъявляет совершенно нелепые требования - пытается исключить лучшие места… Всего не упишешь. Доходило до того, что мы решили с Мишей вопрос – не написать ли письмо Станиславскому с отказом от поправок, взять пьесу и уйти». В тексте письма к Станиславскому были такие строки: «Если Художественному театру «Мольер» не подходит в том виде, как он есть, хотя Театр принимал его именно в этом виде и репетировал в течение нескольких лет, я прошу Вас «Мольера снять и вернуть мне». Елена Сергеевна вспомнила рассказ Александра Николаевича Тихонова, ведущего редактора серии ЖЗЛ, который ехал с Горьким к Сталину хлопотать за эрдмановского «Самоубийцу». Сталин сказал Горькому: - Да что! Я ничего против не имею. Вот – Станиславский тут пишет, что пьеса нравится театру. Пожалуйста, пусть ставят, если хотят. Мне лично пьеса не нравится. Эрдман мелко берет, поверхностно берет. Вот Булгаков!... Тот здорово берет! Против шерс… Продолжение » |
© В.М.Передерин |