ДОРОГИ ЖИЗНИ ИВАНА БУНИНА

"Выньте Бунина из русской литературы, и она потускнеет, лишится живого радужного блеска и звездного сияния его одинокой страннической души…" М.Горький.

В одном из стихотворений Эльдара Рязанова есть строки:

Меж датами рожденья и кончины,

А между ними наши имена,

Стоит тире, стоит черта,

Стоит знак минус

И в этом знаке жизнь заключена…

Именно в этой черточке заключена мятежная и противоречивая душа добровольного эмигранта, прозаика, поэта, переводчика и публициста, первого русского лауреата Нобелевской премии в области литературы Ивана Алексеевича Бунина.

В своем очерке я сделал попытку осветить некоторые дороги, по которым прошел Иван Алексеевич. Если мне это удалось и читатель устремится на аллеи его необыкновенного по силе, краскам и содержанию творчества, длинной почти семьдесят лет, значит, работа достигла цели.

1

Род Буниных, как считают историографы, начинается с выходца из Литвы Симеона Бунковского, служившего в XV веке Великому русскому князю Василию Темному. Если взять нам более близкое время и обратиться к родословной книге XVIII века, хранящейся в Орловском архиве, то можно найти запись относительно другого потомка - Якова Бунина. Она гласит: "По грамоте царя Петра Алексеевича 1706 года велено отказать поместье в разных деревнях и пустошах, он же Яков Бунин по приказу правительствующего сената 1722 года внесен в список московских дворян".

Алексей Николаевич Бунин (1824 – 1906), отец будущего писателя, владел поместьями в Орловской и Тамбовской губерниях, образования, кроме домашнего, не имел, добровольцем участвовал в Крымской войне. Вернувшись, вел обычную жизнь для помещиков средней руки: охота, вино, карты, в которые проиграл часть наследства свого и жены.

Об отце Иван Алексеевич позже скажет, что он был "… человек необыкновенно сильный и здоровый физически… Уныние овладевало им в самых тяжелых положениях на минуту, гнев – он был очень вспыльчив – и того меньше. До тридцати лет, до похода в Крым, он не знал вкуса вина. Затем стал пить и пил временами ужасно, хотя не имел, кажется, ни одной типической черты алкоголика, совсем не пил иногда по нескольку лет (я рожден как раз в один из таких светлых промежутков) и не соединял с этой страстью никаких других дурных страстей… Ум его живой, образный, - он говорил всегда удивительно энергетическим  и картинным языком, - не переносил логики, характер – порывистый, решительный, открытый и великодушный… Все его существо было столь естественно и наивно пропитано ощущением своего барского происхождения, что я не представляю себе круга, в котором он смутился бы. Но даже его крепостные говорили, что "во всем свете нет проще и добрей" его. То, что было у матери, он тоже прожил, частью даже раздарил, ибо у него была какая-то неутолимая жажда раздаривать. Постоянная охота, постоянная жизнь на воздухе много помогла тому, что этот хороший, интересный и по натуре даровитый человек умер восьмидесяти лет легко и спокойно".

Мать, Людмила Алексеевна, из дворян, урожденная Чубарова, на 9 лет моложе супруга. В противоположность ему была образованной, религиозной, чувствительной, любила читать Жуковского, Пушкина. "Характер у нее был нежный, - вспоминал Иван Алексеевич, - что не исключало большой твердости при некоторых обстоятельствах, - самоотверженный, склонный к грустным предчувствиям, к слезам и печали. Преданность ее семье, детям, которых у нее было девять человек, из которых она пятерых потеряла, была изумительна, разлука с ними – невыносима. В пору же моего детства старшие мои братья были вдали от нее, отец все отлучался в тамбовское имение, пропадал на охоте, жил не по средствам, и, значит, немало было и существенных поводов для ее слез… Она подолгу молилась перед своими темными большими иконами, ночью часами простаивала на коленях, часто плакала, грустила…"

В семье Буниных были старшие мальчики: Евгений, Юлий и дочери: Мария и Александра. Иван родился 10 октября 1870 года в Воронеже, куда семейство переехало, чтобы дать образование старшим сыновьям. В 1874 году семейство перебралось в небольшое родовое поместье – хутор Бутырки, Елецкого уезда Орловской губернии. Леса, раздолье полей возбудили ответную красоту в душе будущего прозаика и поэта.

Иван, любимец матери, рос импульсивным, любознательным. Она много рассказывала ему о своей молодости, читала Пушкина Жуковского, Лермонтова, Полонского и других "дворянских" поэтов, сочинения которых оставляли в душе слушателя глубокий след. Потом Иван Алексеевич запишет: "Ничего для моих детских, отроческих мечтаний не могло быть прекрасней, поэтической ее молодости и того мира, где росла она, где в усадьбах было столько чудесных альбомов с пушкинскими стихами, и как же было не обожать мне Пушкина и обожать не просто, а как бы еще и своего, нашего?"

В воспоминаниях о детской поре Иван Бунин писал: "Все, помню, действовало на меня, новое лицо, какое-нибудь событие, песня в поле, рассказ странника, таинственные лощины за хутором, легенда о каком-то беглом солдате, едва живом от страха и голода и скрывавшемся в наших хлебах, ворон, все прилетавший к нам на ограду и поразивший мое воображение особенно тем, что жил он, как сказала мне мать, еще, может, при Иване Грозном, предвечернее солнце в тех комнатах, что глядели за вишневый сад, на запад".

Впечатлительного подростка ошеломила смерть пастушонка, который вместе с лошадью сорвался в глубокую воронку, затем смерть сестренки Саши и бабушки. В силу этого две противоположности: жизнь – смерть владели его сознанием все годы, порождая двойственность натуры: с одной стороны - жажду жизни, света, а с другой, страх умереть, боязнь темноты, грусть, переходящую в глубокую меланхолию.

Истоками творчества И.Бунина была не только природа, окружающая его с детства, забота матери, но и то, что называется даром свыше, который проявился необычным путем, о чем он скажет в своих воспоминаниях: "… я был в детстве и отрочестве правдив необыкновенно. Как вдруг случалось со мной что-то непостижимое: будучи лет восьми, я вдруг предавался ни с того ни с сего страшной бесцельной лживости; ворвусь, например, из сада или со двора в дом, крича благим матом, что на гумне у нас горит рига, или бешеный волк примчался  с поля и вскочил в окно людской кухни, - и уже душой всей веря и в пожар и волка. И длилось это с год, и кончилось столь же внезапно, как и началось. А возвратилось, - точнее говоря, начало возвращаться, - в форме той сюжетной "лжи", которое и есть словесное творчество, художественная литература, ставшая моей второй натурой с той ранней поры, когда я начал писать как-то совершенно сам собой, став на всю жизнь писателем".

2

Гувернером Вани оказался студент Московского университета Н.О.Ромашков. Несмотря на определенные странности в поведении, парик и старенький сюртук, он хорошо разбирался в литературе, живописи, музыке, владел английским, немецким, французским. Свои знания он старался передать подопечному. Результат не заставил долго ждать: первыми книгами ученика стали "Английские поэты" и "Одиссея" Гомера. Не без влияния учителя, проба поэтического пера у Вани состоялась в пять лет. Учитель зародил в ученике страсть к рисованию. "Я весь дорожал, - вспоминал Бунин, - при одном взгляде на ящик с красками, пачкал бумагу с утра до вечера, часами простаивал, глядя на дивную, переходящую в лиловое, синеву неба, которая сквозила в жаркий день против солнца в верхушках деревьев, как бы купающихся в этой синеве, - и навсегда проникся глубочайшим чувством истинно-божественного смысла и значения земных и небесных красок".

В августе 1881 года Алексей Николаевич написал прошение на имя директора Елецкой гимназии: "Желания дать образование сыну моему Ивану Бунину во вверенном вам учебном заведении, имею честь покорнейше просить распоряжения вашего о том, чтобы он был подвергнут надлежащему испытанию и медицинскому освидетельствованию и помещен в том классе, в который он, по своим познаниям и возрасту, может поступить, при чем имею честь сообщить, что он подготовлялся к поступлению в первый класс и до сего времени обучался у меня дома. Желаю, чтобы сын мой, в случае принятия его в заведение, обучался в назначенных для того классах новым иностранным языкам…"

Выдержав экзамен, одиннадцатилетний Иван Бунин стал учеником 1"б" класса. Жить ему пришлось в Ельце на разных квартирах. Одна из них, у скульптора местного кладбища, запомнилась надолго. В свободное время гимназист помогал хозяину замешивать, мять глину и лепить из нее маску Иисуса Христа или череп Адама., и в лепке достиг такого уровня, что по его глиняным формам отливали из чугуна пластины к крестам с изображениями этих персонажей.

Одно время Иван жил у двоюродной сестры по материнской линии, дом которой посещала местная интеллигенция, в том числе и актеры елецкого театра. Видя заинтересованность подростка, они приглашали его на спектакли, доставлявшие ему удовольствие.

Все хорошо, но учеба у Ивана шла плохо. Средний балл по успеваемости равнялся 2⁷/₈, по прилежанию – два, по вниманию – три. Математика вызывала внутренний протест, но по русскому, греческому языку и латыни он имел хорошие оценки. В третьем классе из-за неуспеваемости его оставили на второй год. Чтобы как-то исправить положение, отец нанял репетитора; с его помощью Иван перешел в четвертый класс.

Как и многие гимназисты, И.Бунин писал стихи. Одно из них, без подписи, как потом вспоминал он в Париже в 1929 году, напечатали "довольно лирическую корреспонденцию о двух бродягах, замерзших под нашей деревней в сильную вьюгу".

За неявку с рождественских каникул и не доплату за учебу, Ивана Бунина исключили из четвертого класса. Так, в возрасте шестнадцати лет, закончились его гимназические годы. Пришлось временно жить у старшего брата Юлия в Озерках, которые достались ему после смерти бабушки в 1881 году.

Юлий Алексеевич (1857 – 1921), кандидат университета, участник народовольческого движения, член московского революционного студенческого кружка был арестован и осужден на один год тюремного заключения, с последующей высылкой в свое имение. После революции 1917 года Юлий стал журналистом и литературно-общественным деятелем в Советской России.

Юлий стал на долгие годы преданным другом младшему брату. Писатель Н.Д.Телешов вспоминал о том, как Юлий относился к нему "… почти как отец. Влияние его на брата было огромное, начиная с детства. Ему, как человеку, широко образованному, любившему, ценившему и понимавшему мировую литературу, Иван Алексеевич очень многим обязан в своем развитии. Любовь и дружба между братьями были неразрывными".

Время, проведенное Иваном в Озерках, нельзя назвать праздным. В "Автобиографических заметках" он отмечал: "От дворовых и матери в ту пору много наслушался песен, сказок, преданий, слышал, между прочим, "Аленький цветочек", "О трех слепцах", - то, что потом читал у Аксакова, у Толстого. Им же я обязан и первыми познаниями в народном и старинном языке".

Юлий Алексеевич вплотную занялся образованием брата, а в программу самообразования рекомендовал: Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Т.Шевченко, Адама Мицкевича, Тургенева, Л.Толстого, Полонского, Фета, Шекспира, Байрона, Гете и др. писателей и поэтов. Багаж знаний Иван пополнял и за счет изучения философии, истории, социологии и др. наук.

В Озерках Иван остро испытал на себе недостаток материальных средств. Из-за того, что лишних денег семья не имела, он, чтобы пойти в гости, надевал костюмчик, подаренный братом Юлием, а на ноги отцовские сапоги, предварительно набив их носки бумагой, чтобы не натирались ноги. Юноше казалось, что все обращают внимание на его бедность, а он в ответ "надевал" маску гордого и самолюбивого человека, в которой пойдет по дорогам жизни, мучаясь сомнениями. "Я не знаю, - рассуждал он, - что называется хорошим человеком. Верно, хорош тот, у кого есть душа, есть горячее чувство, безотчетно рвущееся из глубины сердца. Я не знаю, что называется искусством, красотою в искусстве, его правилами. Верно, в том заключено оно, чтобы человек, какими бы словами, в какой бы форме не говорил мне, но заставлял меня видеть перед собою живых людей, чувствовать веяние живой природы, заставлял трепетать лучшие струны моего сердца…"

3

Иван по природе своей был гуманитарием, много читал, и суждения о прочитанном отсылал в журнал "Неделя" и "Книжки недели". Напечатанные статьи, оригинальностью и четкостью, поражали Юлия.

Первый роман, написанный в 1887 году Иваном Буниным, назывался "Увлечение", который так и остался в столе автора. Не менее чем прозой, он в то время увлекался и стихами. Его "Деревенский нищий" напечатал столичный журнал "Родина", а 22 февраля 1887 года - стихотворение "Над могилой С.Я.Надсона". Стихи показались молодому сочинителю мелким жанром, и он замахнулся на масштабное – поэму "Петр Рогачев" – подражание "Евгению Онегину", но закончил лишь первую ее часть.

Когда сочинение стихов вызывало скуку, И.Бунин писал статьи на различную тематику, литературные обозрения, отсылая их в журналы. Редактор "Недели" Гейденбургов прислал автору письмо, в котором звучным оказались заключительные слова: "… есть несомненные задатки поэтического творчества".

"Задаткам" необходим простор, а не прозябание в орловской глуши. По этому поводу Иван писал Юлию: "Прежде всего, скажу тебе, что пишу письмо едва не со слезами. Тоска такая, что грудь даже ломит… но вчера и нонче, - как дьявол по мне проехал… Ничего не могу с собой сделать: вчера целый вечер едва сидел. Просто видеть никого не могу из этих скотов. Нонче то же самое…"

В январе 1889 года И.Бунин получил приглашение занять должность помощника редактора губернской газеты "Орловский вестник". Перед тем как согласиться, он уехал к брату в Харьков, чтобы там найти работу, но подходящей не оказалось. Тогда, без определенной цели, купил билет на поезд до Севастополя. "Охота к перемене мест" станет одной из характерных черт будущего писателя.

Осенью 1889 года Бунин вернулся в Орел, снял квартиру у издательницы "Орловского вестника" Н. А. Семеновой и приступил к работе, исполняя по сути, роль редактора газеты с жалованием 15 - 20 рублей в месяц. Об этой работе Иван Алексеевич потом скажет: "Восемнадцатилетним мальчиком я был уже фактически редактором "Орловского вестника", где я писал передовицы о постановлениях Священного Синода, о вдовьих домах и быках-производителях, а мне необходимо учиться и учиться по целым дням". Кроме банальных статей и заметок в газете он печатал свои стихи, рассказы и литературно-критические статьи.

Тяжко жилось И.Бунину в период редакторства. Об этом можно судить по строкам письма к отцу в сентябре 1891 года: "… ты знаешь, что я уже давно привык думать, что я должен жить своим трудом, и если я и взял у тебя 25 рублей, то я был вынужден, потому что я и теперь хожу без теплого пальто и в обтрепанных штанишках". Позже Иван Алексеевич добавит к этому: "Кажется, не было писателя, который так убого начал, как я".

В конце 1891 года приложением к газете "Орловский вестник", вышел сборник стихов Бунина, который не имел успеха, поскольку стихи, будто бы вышли из-под штампа подражательства.

С рассказами было иначе. С просьбой дать отзыв о нескольких из них, Бунин в январе 1891 года обратился к А.П.Чехову с довольно-таки смелым для начинающего литератора письмом. В нем говорилось: "… Вы самый любимый мною из современных писателей. К вам я решил обратиться со следующей просьбой: если у вас есть свободное время для того, чтобы хоть раз обратить внимание на произведения такого господина, как я, - обратите, пожалуйста. Ответьте мне, ради бога, могу ли когда-нибудь прислать вам два или три моих (печатных) рассказа и прочтете ли вы их когда-нибудь от нечего делать, чтобы сообщить мне несколько ваших заключений".

4

"Жены человеческие, есть прельщения человеком". Этому изречению следовал по жизни Иван Алексеевич. Влюблялся он с юношеских лет. В "автобиографическом конспекте" за 1883 – 84г. отмечал: "В начале осени мой товарищ по гимназии, сын друга моего отца Цветков, познакомил меня в городском саду с гимназисткой Юшковой. Я испытал что-то вроде влюбленности в нее и, кажется, из-за нее так запустил занятия, что остался на второй год в третьем классе".

Следующей любовью стала девица Дуня. "…Рассвет, гуси через дорогу…,- вспоминал Иван Алексеевич, - не помня себя, осмелился – поцеловать едва Дуню в щеку. Неизъяснимое чувство, уже никогда в жизни не повторившееся, - ужас блаженства".

Еще одна влюбленность. "На Рождество приехал домой… Эмилия Васильевна Фехнер, гувернантка у Тубе. Тот час влюбился…Сердце мое чуть не выскочило из груди! Она моя! Она меня любит! О! с каким сладостным чувством я взял ее ручку и приложил к своим губам! Она положила мне головку на плечо, обвила мою шею своими ручками, и я запечатлел на ее губках первый, горячий поцелуй…"

Эти, казалось бы, мимолетные увлечения потом войдут прекрасными страницами в "Темные аллеи" и другие бунинские произведения.

Глубокие чувства пробудила в душе Ивана Алексеевича Варвара Владимировна Пащенко, с которой он познакомился 28 августа 1890 года в редакции "Орловского вестника". Варвара Владимировна одногодок Бунина, была из богатой мещанской семьи, имела восемь классов Елецкой гимназии.

Впечатлением о новой знакомой Иван поделился с братом Юлием: "… Вышла к чаю утром девица высокая, с очень красивыми чертами лица, в пенсне. Я даже сначала покосился на нее: от пенсне она мне показалась как будто гордою и фатоватою". Это впечатление оказалось обманчивым. Вскоре молодые люди подружились и вместе проводили свободное время. Так, у общих знакомых Бабаковых они: "Проговорили часов пять без перерыву, гуляя по садочку. Сперва она играла на рояле в беседке все из Чайковского, потом бродили по дорожкам. Говорили о многом; она, честное слово, здорово понимает в стихах, в музыке… Уходя и ложась спать, я думал: "Вот милая, чуткая девица". Но кроме хорошего, доброго и, так сказать, чувства удовлетворения, потребности поговорить с ней когда-нибудь, ничего не было… Потом мы вместе поехали в Орел…", - строки из письма к брату.

Увлечение перешло в любовь. Бунин стал частым гостем в доме у Варвары. Вскоре они объяснились. В письме Юлию Иван приводит слова признания, сказанные Верой ему при встрече ночью: "… я вас ужасно люблю… и не так, как друга; только я еще сама не знаю. Словно весы колеблются. Например, я начинаю ревновать вас… Я тебя страшно люблю сейчас, страшно… Но я еще не уверена… Но сейчас… Может быть, ввиду этого мне не следовало так поступать, но все равно… Зачем скрываться? Ведь сейчас, когда я тебе говорю про свою любовь, когда целую тебя, я делаю все это страшно искренне… "

После этой ночи их отношения стали походить на весы: чья любовь перетянет чашу. Об этом Варвара писала Ивану: "Да пойми же, что весы не остановились, ведь я же тебе сказала. Я не хочу, я пока, видимо, не люблю тебя так, как тебе бы хотелось, но, может быть, со временем я и полюблю тебя. Поверь и не сумасшествуй. Этим сделаешь только хуже. Со временем, может быть, и я сумею оценить тебя вполне. Надейся. Пока же я тебя очень люблю, но не так, как тебе нужно и как бы я хотела. Будь покойнее".

Иван оказался более откровенным и определенным в своих чувствах, о чем и сообщал Варваре 9 апреля 1891 года: "Драгоценная моя, деточка моя, голубеночек! Моя душа переполнена безграничною нежностью к тебе, весь живу тобою. Варенька! Как томишься в эти минуты! Нет, я хочу сейчас стать перед тобою на колени, чтобы ты видела сама все, - чтобы даже в глазах светилась вся моя нежность и преданность тебе… Ради Христа, люби меня, я хочу, чтобы в тебе даже от заочной ласки проснулось сердце…"

Встал вопрос о вступлении в брак. Однако средства Бунина не позволяли этого. К тому же, родственники его не могли оказать материальной помощи, потому что сами почти бедствовали. "… мать и отец дошли до того, что по целым дням сидят совершенно без хлеба; в стенах детской – щели, так что везде светится", - писала Мария Алексеевна Ивану. Главным же препятствием против брака стали родители Варвары, считавшие жениха слишком бедным.

В поисках прибыльного места работы Иван Алексеевич переезжал из Орла в Полтаву, в Москву, не найдя ничего подходящего, вернулся к невесте. Отношения между влюбленными подошли к рубежу, за которым следовал разрыв.

19 мая 1892 года Иван писал Юлию: "… С Варварой мы расходимся окончательно… Я писал тебе, что мы съездили к ее отцу; она осталась, была с ним, разговаривала и после меня  и вернулась совсем больная и расстроенная с предложением, чтобы мы разъехались на год… Расставаться с любимым человеком еще на год, когда уже дело тянулось два года – это не любовь. Но я этого не могу – я уже несколько раз сказал, что мы расстанемся, но только навсегда. Богом клянусь, это уже лучше! "

Варвара Владимировна делилась с Юлием Алексеевичем своими переживаниями: "… За последнее время особенно часты и резки стали наши отношения с Ваней; сначала я и сама придерживалась пословицы" милые бранятся", и каждая наша ссора кончалась хорошим миром, теперь же эти ссоры участились и мы, буквально, миримся для того, чтобы вновь поссориться… Поверьте мне, что я его очень люблю и ценю, как умного и хорошего человека, но жизни семейной, мирной у нас не будет никогда. Лучше, как мне ни тяжело, теперь нам разойтись, чем через год или полтора. Это, согласитесь, будет и труднее и тяжелее… Он мучает меня самоубийством, потому я бы очень хотела, чтобы высказали ему это: вы не допустите его ни до какого сумасбродства, если только это отчаяние искренно в нем, в чем он заставил меня сомневаться…"

Несмотря на характер Ивана и недобрые предчувствия Варвары, Юлию Алексеевичу удалось их примирить. Радостные, они уехали в Полтаву. Иван устроился на работу в библиотеку, а Варвара в сельскохозяйственное общество.

В полтавской тиши у Ивана Алексеевича появилось время для самообразования, поездок по губернии и для сочинительства. Несколько своих стихов и статей он отнес в газету "Полтавские губернские ведомости", и как опытного литератора его приняли в редакторский совет. Время от времени стихи Бунина появлялись и в "толстых" столичных журналах, а благодаря поэту А.М.Жемчужникову, даже в солидном издании - "Вестник Европы". Протеже, сказал автору при личной встрече: "Из вас может выработаться изящный и самобытный поэт, - если вы не будете давать себе поблажки. Пишите не как-нибудь, а очень хорошо. Это для вас вполне возможно. Я в этом убежден". Действительно, Жемчужников не ошибся в своем предсказании. Изящество, необыкновенная красота, как стихотворного, так и прозаического бунинского слова, по-прежнему вызывает у читателей восхищение.

В Полтаве Бунин увлекался Л.Н.Толстым и его учением. В начале января 1894 года в Москве он встретился с Львом Николаевичем. Память об этой встречи осталась у Бунина на всю жизнь. Будучи толстовцем, Иван Алексеевич одно время распространял неугодный власти журнал "Посредник" с учениями своего кумира. Распространителя арестовали, судили и приговорили к годичному тюремному заключению. 20 октября 1894 года в Ливадии скончался император Александр III, а взошедшей на престол Николай II, объявил амнистию, под которую попал и распространитель. На этом его толстовство закончилось, но не закончилось любовь к Толстому, как к писателю.

Внешне казалось, что отношения между Иваном и Варварой восстановлены. На самом деле трещина отношений между ними достигла критической величины. Оставив записку: "Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом", - Варвара уехала к отцу.

Родные опасались за его жизнь Ивана. С окончательно расстроенными нервами, в сопровождении братьев Юлия и Евгения, он сумел доехать из Полтавы до Ельца. Здесь его ждал еще один удар. Он узнал, что Варвара Владимировна вышла замуж за его друга А.Н.Бибикова.

Брату Юлию Иван в отчаянии сообщал: "…совсем зашумело в ушах и голова похолодела, и почти бегом бегал часа три по Ельцу, около дома Бибикова, расспрашивая про Бибикова, где он, женился ли…. Я хотел ехать на Воргол, идти к Пащенко… собрал все силы и ума и на вокзал, потому что быть одному мне было прямо страшно. На вокзале у меня лила кровь из носу, и я страшно ослабел. А потом ночью пёр со станции в Огневку, и, брат, никогда не забуду я этой ночи! Ах, ну к черту их – тут, очевидно, роль сыграли 200 десятин земельки".

5

В январе 1895 года Бунин переехал в Петербург, где познакомился с редактором популярного журнала "Новое время" писателем А.М.Федоровым, через месяц был в Москве, но и здесь не задержался надолго, потянуло в орловскую тишину, в имение Огневку.

Безделье, неотвязность черных мыслей, доводили Ивана Алексеевича до отчаяния. Брату он жаловался: "Ужасно однообразно проходит время. Целый день что-то хочется делать, а делается все вяло и лениво… Будь они прокляты, эти большие города!.. Если бы были средства, все бы ничего, а то совсем пропадать буду! Учусь по-английски, читаю Липперта, да все это ни к чему – противно, отрывочные клочки знаний ни к черту не нужны".

Несмотря на меланхолию, молодой человек находил в себе силы писать стихи, переводить на русский язык "Песнь о Гайавате" Лонгфелло и сделать анализ прожитым годам. Вывод оказался мрачным: "Всякий в юности к чему-то готовится и в известный срок вступает в ту или иную деятельность, в соучастие с общей людской деятельностью. И к чему готовился я? … Я рос без сверстников, в юности их тоже не имел, да и не могу иметь: прохождение обычных путей юности – гимназия, университет - мне было не дано. Все в ту пору чему-нибудь где-нибудь учатся, и там, каждый в своей среде, встречаются, сходятся; а я нигде не учился, никакой среды не знал". Затем он писал: "Дальнейшие годы уже туманятся, сливаются в памяти – многие годы моих дальнейших скитаний, - постепенно ставших для меня обычным существованием, определявшие неопределенность его. И всего смутнее начало этих годов – самая темная душевная пора моей жизни. Внешне это пора была одна, внутренне другая: тогдашние портреты мои, выражение их глаз неопровержимо свидетельствуют, что был я одержим тайным безумием".

Глушь надоела. Потянуло в дорогу. Промелькнула Полтава, Москва, снова Полтава, Огневка, Екатеринослав, Крым. Здесь И.Бунин познакомился с А.П.Чеховым, Маминым-Сибиряком, Короленко, Бальмонтом, Брюсовым и др. писателями и поэтами. В Москве Бунин встретился с писателем Н.Д.Телешовым, ставшим на многие годы его другом. Телешовские среды привлекали творческую интеллигенцию Москвы. На одной из фотографий, сделанной на "среде", Бунин запечатлен вместе с С.Г.Скитальцем, М.Горьким, Л.Н.Андреевым, Ф.И.Шаляпиным, Н.Д.Телешовым и Е.И.Чирковым.

Оказавшись снова в Полтаве, которая притягивала Бунина размеренной жизнью, покоем и возможностью поразмышлять, он 21 марта 1896 года в состоянии депрессии написал письмо Л.Н.Толстому: "… Я ведь вполне бродяга: с тех пор, как уехала жена, я ведь не прожил на одном месте больше двух месяцев. И когда этому будет конец, и где я задержусь и зачем, - не знаю. Главное – зачем? Может быть, я эгоист большой, но, право, что часто убеждаюсь, что хорошо бы освободиться от этой тяготы. Прежде всего – удивительно, отрывочно все в моей жизни! Знания самые отрывочные, и меня это мучит иногда до психотизма: так много всего, так много надо узнать, а вместо этого жалкие кусочки собираемых. А ведь до боли хочется что-то узнать с самого начала, с самой сути!.. Потом в отношениях к людям: опять отрывочные, раздробленные симпатии, почти фальсификация дружбы, минуты любви и т.д. А уж на схождение с кем-нибудь я и не надеюсь". Такое отчаянное письмо мог бы написать убеленный сединами старец, а не человек в двадцать шесть лет.

В 1898 году вышла книга стихов И.Бунина – "Под открытым небом", на которую автор получил благоприятный отзыв от Максима Горького. Через несколько месяцев они встретились в Ялте и подружились надолго. В горьковских изданиях: "Новая жизнь", "Знание" и "Сборниках знания", печатались первые книжки Бунина.

6

Одессу Бунин полюбил не только за море, а за особый колорит, за людей, не лишенных юмора, шумный Привоз, погребок Гамбринус, а главное, за живущих в ней писателей, художников и поэтов, среди которых он нашел много единомышленников. Одним из них стал начинающий писатель Александр Иванович Куприн, которому Иван Алексеевич помог устроить его рассказы в "Мир божий" и Одесские новости". В воспоминаниях о Куприне, Бунин писал: "В то чудное лето, в южные теплые звездные ночи мы с ним без конца скитались и сидели на обрывах над бледным летаргическим морем, и я все приставал к нему, чтобы он что-нибудь написал, хотя бы просто для заработка".  

Штрихом в жизни Ивана Алексеевича в 1897 году прошла любовь, если так можно выразиться, к молодой дворянке, писательнице Катерины Михайловне Лопатиной, писавшей под псевдонимом К.Ельцова. О том, какие это были отношения можно судить по прощальному письму влюбленного от 16 июня 1898 года. Бунин писал: "Прощайте милая и дорогая моя, радость и скорбь моей жизни, незабвенный и мучительный родной друг! Страшную ночь переживаю я – невыразимо страшную и безысходном страдании. И порою я совсем падаю духом и, клянусь Вам тоскою своей кончины – полжизни готов отдать за то только, чтобы на мгновение увидеть Вас перед собой, как к матери кинуться и прижаться с горячим рыданием к вашим коленям и крикнуть Вам – пощадите меня!. Пожалейте и спасите меня от печалей…Если я переживу это все, может быть, измениться многое, как изменюсь, верно, и я весь, потому что такие дни не проходят даром. Но сейчас есть выше всего одно, есть чувство, которое меня переносит в Вашу комнату, к Вашей постели, у которой я стал бы на колени и сказал бы те немногие слова ласки, нежности и преклонения перед Вами, какие есть на языке человеческом и которые в тысячной доле дали бы почувствовать Вам, как безгранично и свято я люблю Вас сейчас и как я бессилен от страданий. Помните и в одном верьте мне, что каждое мое слово здесь написано кровью моего сердца".

Время меняет у людей восприятия прошлого. Так и Бунин в далеком июне 1931 года иначе посмотрел на ту, которой писал письмо "кровью своего сердца". "Мне тогда шел двадцать шестой год, но, конечно, в сущности, мне было двадцать… Однако Катерина Михайловна вовсе не была "взрослей" меня, хотя ей было 32 – 33 года… Она была худая, болезненная, истерическая девушка, некрасивая… Следовало бы как-нибудь серьезно на досуге подумать о том, как это могло случиться, что я мог влюбиться в нее. Обычно при влюбленности, даже при маленькой, что-нибудь нравится: приятен бывает локоть, нога. У меня же не было ни малейшего чувства к ней, как к женщине… Она мне нравилась потому, что нравился ее дом…"

Непредсказуемые зигзаги жизни Ивана Алексеевича продолжались. Сотрудничая в одесской газете "Южное обозрение", он печатал в ней свои стихи, рассказы, литературные заметки и критику. Небогатый издатель этой газеты, Н.П.Цакни, пригласил его войти в издательский совет. Об издателе новый сотрудник писал: "Русский грек Николай Петрович Цакни, революционер, женатый на красавице еврейке (в девичестве Львовой), был сослан на крайний север и бежал оттуда на каком-то иностранном пароходе и жил нищим эмигрантом в Париже, занимаясь черным трудом, а его жена, родив дочь Анну, умерла от чахотки. Аня только двенадцати лет вернулась в Росси, в Одессу, с отцом, женившимся на богатой гречанке Ираклиди, учившейся пению и недоучившись оперному искусству у знаменитой Виардо…"

Дочь Цакни – девятнадцатилетняя красавица Анна Николаевна, явилась двадцатисемилетнему Ивану Алексеевичу, "как мимолетное виденье, как гений чистой красоты". Ухаживаний не было. Об этом в письме Юлию Иван писал в начале сентября 1898 года: "… С Анной Николаевной, - которая мне очень мила, я говорил только с ней, но еще не очень определенно. Она, очевидно, любит меня, и когда я вчера спросил ее, улучив минуту, согласна ли она, - она вспыхнула и прошептала "да". Должно быть дело решенное, но еще не знаю. Пугает меня материальное положение – я знаю, что за ней дадут, во всяком случае,  не меньше 15 – 20 тысяч, но, вероятно, не сейчас, так что боюсь за первое время. Думаю, что все-таки лучше, если даже придется первое время здорово потрудиться – по крайней мере, я буду на месте и начну работать, а то я истреплюсь. Понимать меня она навряд будет, хотя от природы умна… Страшно ведь…".

Свадьбу сыграли 23 сентября 1898 года. В конце ноября молодые укатили в Петербург, а затем в Москву. Домой Анна Николаевна ехала одна, а через некоторое время возвратился и Иван Алексеевич.

Недолгим оказалось счастье, если так можно назвать отношения молодоженов. Это были два совершенно противоположных человека. Она не имела жизненн