В небольшом по объему рассказе «Кот ворюга», выказано свое отношение к «братьям нашим меньшим».
Каждое слово, каждая фраза в "мещерских" произведениях Паустовского насыщены особым колоритом, содержанием. Однако это не фотография, остановившая мгновение, и которой можно любоваться как прелестной картинкой, а душа автора, то ликующая, то страдающая, но главное, не безразличная к происходящим событиям.
Автор скрупулезно всматривается и вслушивается в окружающий его мир природы. От его внимания не уходят детали, незаметные для равнодушных глаз, а, показав нюансы, в связи с действующими лицами, мир неживой природы оживает и надолго остается в памяти читателя.
Паустовский настолько верно, тонко передает настроение и красочную палитру природы, что невольно сравнивается с художником Левитаном, Саврасовым, Остроуховым, Мясоедовым, Шишкиным, Поленовым и другим мастерами русского пейзажа.
Произведения Паустовского полны музыки: то в них слышится «Лунная соната Бетховена», то «Патетическая симфония» Шостаковича, то «Песня Сольвейг» Грига, то «Времена года» Чайковского и его чарующий «Сентиментальный вальс», то вдруг звучит «Метель» Свиридова…
"И если мне хочется иногда жить до ста двадцати лет, - говорил Константин Георгиевич, - то только потому, что мало одной жизни, чтобы испытать до конца все очарование и всю исцеляющую силу русской природы".
Мещера по-прежнему привлекает к себе писателей, поэтов, ученых и просто любителей рыбалки, охоты, сборщиков ягод, грибов и целебных трав.
Глава 6
Сокровенное
В 1914 году в санитарном поезде Константин Георгиевич познакомился с сестрой милосердия Екатериной Степановной Загорской (1889 – 1968). До замужества он писал ей: «Я увидел тебя, вначале недостижимо далекую, озаренную, и я – бродяга, нищий поэт, полюбил тебя так чисто, так глубоко и больно, что даже если пройдет любовь, останется на всю жизнь жгучий след».
Летом 1916 года они обвенчались в Подлесной Слободе близ Луховиц тогдашней Рязанской губернии. В Москве в 1925 году у них родился сын Вадим (1925 – 2000). В 1936 году, после двадцатилетней совместной жизни, супруги расстались. Сын остался у матери, продолжая одинаково любить обоих.
Второй женой Паустовского стала Валерия Владимировна Валишевская (1896-1975), а третьей – Татьяна Алексеевна Евтеева-Арбузова (1903-1978). В 1950 году в селе Солотча Рязанской области у них родился сын Алексей (1950 – 1970).
Об отношениях отца с женами сын, Вадим Константинович, вспоминал: «… он был однолюбом, что все браки и увлечения только дополняли и развивали друг друга, что состояние влюбленности было необходимым условием успешной творческой работы. Он им очень дорожил и, может быть, даже провоцировал его… Как ни парадоксально, но можно сказать, что отец изменял не своим женам, а – тому облику, который столь поражал его первоначально и так стойко закреплялся в сознании. Каждый раз он женился на «литературном портрете», а разводился уже с «портретом жизненным». Но при этом, разумеется, имели немалое значение и его собственные человеческие качества …Уже после смерти отца последняя его жена, Татьяна Алексеевна, говорила мне со свойственным ей умом и откровенностью: «…Вы знаете, Дима, что объединяло нас, всех жен Константина Георгиевича? Мы все были диктаторши, но все его любили больше, чем он нас, не исключая и Валерию Владимировну. Он охотно принимал эту женскую диктатуру и даже дорожил ею. Но если что не по нему – все менялось. Что-то случилось. Или мы теряли чувство меры и зарывались, или нас «заносило», а с какой из «писательских жен» этого не бывает? Но он никогда не пытался воздействовать на нас, видимо, справедливо полагая это дело безнадежное. Он попросту старался сбегать и при этом мог проявлять немало коварства и, если хотите, даже жестокости…».
Вообще же в семейных отношениях отец всегда стремился проявить терпимость, спокойствие, понимая, что идеальных жен (как и мужей) не бывает и что женщина не в силах изменить самое себя…
Каждой из жен было свойственно явно преувеличивать степень своего влияния на него и свою роль в его внутренней жизни. Для женщин это вполне понятно и простительно. Только это не должно становиться критерием и для мемуаристов».
Последние девять лет жизни теплая дружба и переписка связывала шестидесятисемилетнего Константина Георгиевича с молодой ленинградкой Елизаветой Аркадьевной Лыжиной, которая первой написала ему письмо. Он ей отослал фотографию с надписью: «Леле Лыжиной, - заочному другу – от благодарного писателя». О характере дальнейших отношений можно судить по их переписке, так похожей на строки из стихотворения Федора Тютчева.
… Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, -
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..
2 декабря 1959 года. Ялта. «Вас я не видел, но у меня такое ощущение, будто я Вас хорошо знаю и потому хочу, чтобы Вы собрали все силы своего милого сердца и победили болезнь. Я верю Грину, - он был глубоко убежден, что человек может делать чудеса. Весной, в мае, я, должно быть, буду в Ленинграде, и если Вы захотите и это будет возможно, и Вы не будете стесняться меня (мое несчастье в том, что многие меня стесняются, и это меня приводит в отчаяние), то я приду к Вам и буду Вам рассказывать всякие удивительные истории… Я уже несколько дней в Ялте, врачи опять отправили меня сюда из-за астмы. В Ялте я пробуду приблизительно до февраля. Писать мне можно и в Москву (оттуда мне всю корреспонденцию пересылают) или сюда, в Ялту: ул. Кирова, 9, Дом творчества писателей. Если Вы пришлете мне хоть несколько слов - будет хорошо. Будьте спокойны, мужественны. Ваш К.Паустовский».
Май 1960 год. Таруса. «... Есть вещи, о которых очень трудно говорить и писать. Они лежат где-то на границе сознания, в той области, где живет поэзия и где рождаются чудеса (хотя в них принято не верить). Одна из таких вещей - чувство родственности у людей, совершенно не знающих друг друга. Я совсем не знаю Вас, но между тем часто испытываю тревогу за Вас и ловлю себя на том, что Ваша жизнь непонятным образом связалась с тем, что я пишу. Когда я работаю, я всегда думаю о людях, ради которых пишу. И теперь среди этих людей - Вы... До сих пор я еще не написал ни одной своей книги в полную силу. Мне кажется, что я смогу написать еще несколько хороших книг. И сознание даже отдаленного Вашего присутствия в этой жизни мне очень поможет. Так я чувствую - это не пустые слова».
Октябрь 1960 года. Таруса. «... Я остался в Тарусе совершенно один, и буду жить в этом одиночестве, вероятно, до Нового года. Сейчас стоит туманная, рыжая осень. В лесах горечь и тишина. Я много брожу по реке и лесам, думаю о всяческих событиях... уверен, что мы увидимся, и тогда я расскажу Вам кое-что в свое оправдание. Моя жизнь совсем не такая, как обычно ее представляют. Мне часто бывает очень трудно, почти невозможно трудно... В ноябре я, должно быть, приеду в Ленинград на «Блоковские дни»…».
Их встреча состоялась.
Декабрь 1960 года. Москва. «...Я никогда не забуду тот вечер в Пушкинском Доме и рояль, за которым Вы стояли, и два Ваших слова: «Я – Леля». В тот вечер, несмотря на многие тяжести, моя жизнь подошла к небывалому, почти невозможному счастью, к чуду. С тех пор я не перестаю благодарить судьбу за то, что встретил и хоть немного узнал Вас. Мне все это кажется незаслуженным счастьем. В это трудно сразу поверить. Как? Человек с большой известностью, писатель, испытавший очень бурную и интересную жизнь, благодарит судьбу за встречу с молодой, прелестной, взволнованной женщиной, почти девочкой. Да, благодарит, и нет, по-моему, для меня большей награды за все, что мне удалось сделать в жизни, чем Вы, Леля...».
Дни, проведенные вместе в Ленинграде, после блоковского вечера, молодая женщина назвала «днями Паустовского», записав в дневнике: «Все сбылось и свершилось, рядом со мной человек, который понимает меня не только с полуслова, но понимает лучше и вернее, чем я сама».
Его письмо из гостиницы «Европейская» перед самым отъездом. «…Когда я писал «Ручьи, где плещется форель», я никого в то время не любил. - Было глухое время в моей жизни. Тогда я написал, что никто не знает, что такое любовь. Может быть, это плеск форели в реке, низкие звезды за окнами, печальный голос женщины. И вот, сейчас мне дорого все, что связано с Вами, даже каждый пустяк. Все - и сырой туманный воздух, налетающий с Финского залива, Пергамский зал Эрмитажа, Куинджи в Русском музее, тот вечер, когда падал медленный снег, и я пришел к Вам на 7-й этаж и впервые ощутил страшную тревогу перед будущим и какую-то глубокую сияющую прелесть Вашего существа. Это был рок, судьба, от нее не уйти. Очевидно, недаром Вы нашли меня в Москве и недаром я, не видя Вас, все время думал о Вас, где бы ни был... Почему-то после вчерашнего вечера я все думаю о том, как мы ехали в черной и тихой машине вдоль набережной Невы и как уходили вдаль речные ленинградские фонари. Я все люблю - каждый речной фонарь вблизи и вдали, каждое дерево, каждую вещь - все, на чем хотя бы на мгновение останавливался Ваш взгляд. Я ничего не знаю, кроме того, что сердце разрывается от нежности к Вам и от горечи неизбежной разлуки. Я продал бы за бесценок свою душу черту, лишь бы вернуть свою жизнь хотя бы на 30 лет назад - и для Вас, и для своей работы, - сколько бы я тогда смог написать. Если меня не будет, то я бы хотел одного - чтобы Вы хранили память обо мне не только как о писателе, а как о совершенно своем, близком и преданном Вам человеке. Берегите себя очень и очень. Вы должны жить ясно, хорошо, спокойно. У вас есть мальчик, научите его любить поэзию жизни и хорошие книги (в том числе и мои), научите его быть человеком мира, добра и благородства».
13 декабря 1960 года. Москва. «Леля, милая, не сердитесь, что пишу на машинке, - мне просто жаль мучить Ваши глаза моим косноязычным почерком. Я получил Ваше письмо. Спасибо…Каждая моя мысль о Вас, родная девочка, пронизана величайшим счастьем и величайшей болью... Я боялся этой встречи, потому что знал, что Вы думаете обо мне гораздо лучше, чем я есть на самом деле. Я боялся этого и потому написал Вам о неизбежности Вашего разочарования. Вы мне ответили, что "никакого разочарования быть не может". Это было в апреле 1960 года. После этого я приехал. И, как видите, не скоро, - я долго еще колебался. Я говорю Вам не в первый раз и готов повторять это бесконечно, - я никогда не забуду тот вечер в Пушкинском Доме и рояль, за которым вы стояли, и два Ваших слова: "Я - Леля". В тот вечер, несмотря на многие тяжести, моя жизнь подошла к небывалому, почти невозможному счастью, к чуду. С тех пор я не перестаю благодарить судьбу за то, что встретил и хоть немного узнал Вас. Мне все это кажется незаслуженным счастьем. В это трудно сразу поверить. Как? Человек с большой известностью, писатель, испытавший очень бурную и интересную жизнь, благодарит судьбу за встречу с молодой, прелестной, взволнованной женщиной, почти девочкой. Да, благодарит, и нет, по-моему, для меня большей награды за все, что мне удалось сделать в жизни, чем Вы, Леля... Я боюсь утомить и расстроить Вас. Так много еще нужно сказать, выговориться, как это случается с одинокими людьми. Но это потом... 19-го Ваш день. День, когда еще один чудный огонек загорелся на русской земле. Поздравляю Вас, Леля. Да хранит Вас Бог, если он есть. "Да святится имя твое..." Я мог бы писать Вам без конца. Целую Ваши руки, милые, милые пальцы. Как больной палец? Как сердце? Вы лечитесь или Вы, по своему нерадению, ничего не делаете? Привет Тишке и Вашим. Ваш К.Паустовский».
Переписка продолжалась, и были встречи в Севастополе…
Глава 7
Заключительная
Почти с молодых лет Константин Георгиевич страдал бронхиальной астмой, по поводу которой неоднократно лечился в больницах и на курортах Крыма.
В средине апреля 1962 года он перенес тяжелейший инфаркт миокарда, после которого качество жизни его, как говорят современные кардиологи, заметно снизилось. Тем не менее, в конце года в составе делегации советских писателей он вместе с женой и приемной дочерью побывал в Париже.
Лев Левицкий, секретарь комиссии по литературному наследию писателя вспоминал: «В последние шесть лет своей жизни Константин Георгиевич много болел. Я часто навещал его. Последний день рождения Константин Георгиевич встретил в Переделкине. В доме творчества писателей, где не в центральном корпусе, а в одном из прилегающих к нему домиков ему были отведены две комнаты с верандой. Поздравить его пришли Каверины и Шкловские. Он был уже плох. Даже не встал в этот день с постели. Мы по очереди по одному заходили к нему. Зашел и я. Побыл у него минут 15 и, боясь утомить его, удалился. Не думая, что вижу его в последний раз. Через полтора месяца его не стало.
Скончался Константин Георгиевич 14 июля 1968 года от хронической сердечно-легочной недостаточности. В этот день, услышав по радио горькую весть, Елизавета Аркадьевна Лыжина сделал запись в дневнике: «Умер К.Г.Паустовский. Оборвалась последняя паутинка надежды увидеть его еще раз…».
Отпевали писателя в церкви у Пречистинских ворот. Он завещал похоронить себя в милой его сердцу Тарусе. Могила находится на высоком холме с видом на речку Таруску. В изголовье положена глыба из неотшлифованного красного гранита, на которой с одной стороны высечено: «К.Г.Паустовский», на другой - «1892 – 1968».
Паустовского Таруса хоронила,
На руках несла, не уронила,
Криком не кричала, не металась,
Лишь слеза катилась за слезою.
Все ушли, она одна осталась.
И тогда ударила грозою....
Так на смерть Константина Георгиевича 17 июля 1968 года отозвалась советская поэтесса Маргарита Алигер...
Неподалеку от отца, под общим крестом, похоронен сын Алексей Константинович и его мать – Татьяна Алексеевна Арбузова-Паустовская.
За многолетний, плодотворный труд писатель был награжден орденом Ленина и другими орденами и медалями.
20 ноября 1975 года в Москве на территории историко-культурного центра «Влахернское-Кузьминки», в бывшей усадьбе князей Голицыных, 31 мая 1987 года распахнул двери музей Паустовского, с мемориальными вещами, рукописями, редкими фотографиями, книгами с автографами и архивами, бережно сохраненными сыном писателя - Вадимом Константиновичем.
Ежегодно 31 мая в день рождения писателя в музее, а так же в Тарусе и других городах России, проходят Паустовские литературные праздники. В 1992 году ЮНЕСКО включила 100-летний юбилей писателя в общемировой календарь знаменательных дат и событий. В Москве по этому поводу состоялась международная научная конференция, посвященная творчеству писателя. В ноябре 1993 года музей стал государственным музеем Комитета по культуре Правительства Москвы.
PS. Паустовский говорил: "… голос совести, вера в будущее не позволяет подлинному писателю прожить на земле как пустоцвет и не передать с полной щедростью всего огромного разнообразия мыслей и чувств, наполняющих его самого". Читайте, перечитывайте его. У него есть все необходимое для вашей души: "… и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь".