Рабочий день Чехова на острове начинался в пять часов утра и заканчивался поздней ночью. Суворину он сообщал 11 сентября 1890 года: "Я объездил все поселения, заходил во все избы и говорил с каждым… мною уже записано около десяти тысяч человек. Другими словами, на Сахалине нет ни одного каторжного или поселенца, который не разговаривал бы со мной".
Посетил Чехов и знаменитую авантюристку того времени Софью Блювштейн – Соньку – Золотая Ручка. Впечатление осталось не из приятных: "Это маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым старушечьим лицом. На руках у нее кандалы… Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она все время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение у нее лица мышиное". Кстати, фото ее хранится в музее Чехова на Садово-Кудринской.
На острове писатель проделал колоссальную работу, до него никем ранее не проводимую, – полную перепись населения острова, для чего понадобилось заполнить десять тысяч статистических карт, обработка которых требовала времени и творческого подхода.
С Сувориным автор поделился выводами, сделанными после контактов с каторжанами. В частности, он писал: "Мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст… Православные шестидесятые годы не сделали ничего для больных и заключенных".
Три месяца пробыл Чехов на Сахалине, сделав все намеченное, морским путем из Владивостока, через Индийский океан с заходом в Гонконг, Сингапур, Цейлон, через Суэцкий канал и Константинополь, прибыл в Одессу. По возвращении подвел итог поездки в письме писателю И.Л.Щеглову (настоящая фамилия – Леонтьев): "Могу сказать: пожил! Будет с меня. Я был и в аду, каким представляется Сахалин, и в раю, т.е. на острове Цейлон".
Результат поездки - книга "Остров Сахалин", которая предполагалась автором как научный труд, основанный на переписи населения. "Она будет скучна, специальна, состоять будет из одних только цифр". Так бы оно и вышло, не обладай автор художественным даром. Труд получился не только научным, но и глубоко психологичным, художественным, с изобилием красочных лирических отступлений.
При описании климата острова Антон Павлович "…дал такую картину климата, что при чтении становилось холодно". Через описание моря автор передал всю гамму чувств человека, обреченного на вечную каторгу: "Море на вид холодное, мутное, ревёт, и высокие седые волны бьются о песок, как бы желая сказать в отчаянии: "Боже, зачем ты нас создал?... кругом ни одной живой души, ни птицы, ни мухи, и кажется непонятным, для кого здесь ревут волны, кто послушает здесь ночами, что им нужно и, наконец, для кого они будут реветь, когда я уйду. Тут на берегу, овладевают не мысли, а именно думы; жутко…".
После Сахалина у Чехова все "просахалинелось". "Глядишь на тот берег, - писал он, - и, кажется, что будь я каторжанином, то бежал бы отсюда непременно, несмотря ни на что". Правда, с острова редко кому удавалось бежать с попутным кораблем, а с материка на остров когда-то забрел по льду единственный волк, шкура которого хранится в музее Южно-Сахалинска.
Книга "Остров Сахалин" выходила с октября 1893 по июнь 1894 года отдельными главами в журнале "Русская мысль". В следующем году ее выпустили в полном объеме, но должной оценки ни со стороны читателей, ни со стороны критиков она не получила. Правда, один из них - А.И.Богданович считал книгу выдающимся произведением, а сотрудник журнала "Северного вестника" А.М.Скабичевский, достойным, но "узкоспециализированным" трудом.
Сахалинские впечатления писатель отразил в нескольких рассказах: "Гусев", "В ссылке", "Убийство" и др.
Сахалин не уменьшил желаний Антона Павловича путешествовать. Весной 1891 года он вместе с Сувориным побывал в Австрии, Италии, Ницце, Париже. Его письма оттуда были полны восторгов. Особенно восхищался Веной, Венецией, Римом и был недоволен тем, "…что Левитану не понравилась Италия. Это очаровательная страна… Ведь Италия, не говоря уж о природе ее и тепле единственная страна, где убеждаешься, что искусство в самом деле есть царь всего, а такое убеждение дает бодрость".
В Италии Чехов познакомился с писателем Д.С.Мережковским и его супругой Зинаидой Гиппиус. Для Мережковского новый знакомый оказался: "Всего чуть-чуть опущенный, словно подкошенный, с бледными глазами и бледной бородкой, с русским лицом интеллигента из поповичей, умный, меткий, хитрый и бессознательный, далекий в безвольных мечтах своих, прикрытых постоянной усмешкой, таков был Чехов, сегодняшний сын сегодняшней России". В таком же пренебрежительном для Чехова ключе, вторила и Зинаида Гиппиус. Нравственных принципов супругов - декадентов Антон Павлович не разделял и даже больше – критиковал. Этим и объясняется их позиция по отношению к его персоне.
В Европе Чехов побывал вторично в сентябре 1894 года. Осень 1897 года он провел в Ницце. Были и еще поездки… Последняя, в Баденвейлер с женой, состоялась 3 июня 1904 года
8
Антон Павлович любил Москву. Дяде, Митрофану Егоровичу, писал: "Я уверен, что служа в Таганроге, я был бы покойнее, веселее, здоровее, но такова уж моя "планида", чтобы навсегда остаться в Москве… Тут мой дом и моя карьера… Как пишущий, я имею смысл только в столице".
Из Таганрога в 1886 году разорившийся отец с частью семейства перебрался в белокаменную. Средств на покупку собственной квартиры не было, и пришлось часто переезжать с места на место. В конце августа семья поселилась в доме – "комоде" № 6 на Садово – Кудринской у Я.А.Корнеева. Осенью приехал Антон и прожил по весну 1890 года. В этом доме произошло его чудесное превращение из писателя "мелочишек "Антона Чехонте" в известного Антона Чехова. Здесь он создал "Степь", "Скучную историю", водевили: "Медведь", "Лебединую песнь" и более ста рассказов
Дом нельзя было представить без многочисленных друзей Антона Павловича и среди них: П.Чайковский, И.Левитан, В.Гиляровский, В.Немирович-Данченко и др.
Последнюю свою квартиру Чехов снял на Малой Дмитровке. Здесь он написал "Попрыгунью", "Палату №6", "Сахалин", "Дуэль".
"Если я врач, то мне нужны больные и больница; если я литератор, то мне нужно жить среди народа, а не на Малой Дмитровки с мангустом. Нужен хоть кусочек общественной и политической жизни, хоть маленький кусочек, а эта жизнь в четырех стенах без природы, без людей, без отечества, без здоровья и аппетита – это не жизнь", - из письма Чехова к Суворину в октябре 1891 года.
В последующие приезды в столицу он останавливался только в гостиницах.
Давнюю мечту переехать из шумного, дорогого города на природу, иметь свой дом, усадьбу, тишину и покой, Чехов осуществил в 1892 году, купив имение в Мелихове под Москвой. В первых числах марта состоялся переезд семейства.
Тут же Чехов пишет А.Суворину: "Я уже в ссылке. Сижу в своем кабинете с тремя большими окнами и благодушествую… Настроение пока хорошее. Ужасно много хлопот. Чистим, моем, красим, обновляем кое-где полы, переносим кухню из дому в людскую, ставим скворешни, возимся с парниками и проч. Если бы я не был занят своим делом, то весь день проводил бы на дворе… Ах, сколько у нас хлопот! А одиночества хоть отбавляй. Просторно, вольготно".
Работящее чеховское семейство во главе с отцом, Павлом Егоровичем, быстро превратила ранее запущенную усадьбу в цветущий сад. Писательница Щепкина-Куперник оценила их старания: "У всех Чеховых есть одно замечательное свойство – их слушаются цветы и растения, и все, что они не посадили, принимается хорошо".
За период "мелиховского сидения", Чехов написал 42 произведения, в том числе и знаменитую "Чайку".
12 октября 1898 года в Москве, после операции, умер Павел Егорович, "главный двигатель" мелиховской усадьбы. Без его руководства дальнейшее ее содержание теряло смысл.
Важной причиной продажи стало и здоровье Антона Павловича, которому врачи рекомендовали сухой климат, например Ялты, где и был построен дом в Аутке, ставший Меккой для многих знавших и не знавших лично Чехова. Любил бывать у него писатель И.Бунин, Д.Н.Мамин - Сибиряк, Н.Д.Телешев, А.Ф.Кони, В.В.Вересаев, Л.Н.Андреев, Н.Г.Гарин-Михайловский, а также актеры, музыканты, певцы и особенно Ф.И.Шаляпин.
В марте 1899 года к Чехову в Ялту приехал входивший во славу писатель М.Горький. Вместе они посетили в Гаспре больного Л.Н.Толстого. В 1900 году состоялось знакомство Чехова с И.Куприным, который всегда отзывался о нем с теплотой и любовью.
Когда дом пустел, Антона Павловича одолевали грустные мысли. "Я чувствую, - писал он актрисе В.Ф.Комиссаржевской 25 августа 1900 года, - как здесь я не живу, а засыпаю или все ухожу, ухожу куда-то без остановки, бесповоротно, как воздушный шар".
9
Увлечение театром началось у Антона Чехова еще в гимназические годы; сам играл в домашних спектаклях, был автором пьес, водевилей и завсегдатаем галерки таганрогского театра.
В семнадцать лет Антон Чехов написал драму "Безотцовщина", пьесы "Нашла коса на камень", "Недаром курица пела".
"Безотцовщина" нарушила все законы старой драматургии, правила и сценическое искусство. Она многократно перерабатывалась автором, но к постановке в Малом театре не была принята из-за избыточной растянутости, "сырости", "несценичности" и т.д., тем более, главным ее героем был простой сельский учитель Платонов, который не вписывался в каноны классической русской сцены. Пьесу при жизни Чехова не ставили. Спустя много лет она была поставлена в театрах СССР и за рубежом. Считается, что все последующие пьесы Антона Павловича как бы выросли из "безотцовщины".
Французский биограф Чехова Даниэль Жиллес так отозвался об авторе пьесы: "Этот молодой человек, вчера еще подросток, несомненно, глубокий драматург. В первой же своей попытке он пробует опрокинуть существующие драматические правила и заменить их своими. Мало того, что он ничего не заимствует у своих предшественников, он стремится революционизировать театр своего времени, создавая пьесу без сюжета, комедию, основа которой, в своем третьем измерении, глубоко драматична".
Следующей чеховской комедией стала "Иванов", безуспешно поставленная на сцене театра Ф.А.Корша 19 ноября 1887 года в Москве. В Александринском театре Петербурга ее премьера состоялась 31 января 1889 года.
Чехов понял, что старый театр не может идти в ногу со временем, что режиссура и пьесы не отвечают на злобу дня. Писателю Леонтьеву-Щеглову в 1888 году двадцативосьмилетний Чехов писал: "… теперешний театр не выше толпы, а, наоборот, жизнь только выше и умнее театра, значит, он не школа, а что-то другое…".
Это понимали К.С.Станиславский и В.Л.Немирович – Данченко, собрав и объединив молодых талантливых актеров в Художественный театр.
Чехов писал по этому поводу актрисе нового театра О.Л.Книппер 23 сентября 1900 года: "… ваш театр должен ставить только современные пьесы, только! Вы должны трактовать современную жизнь, какою живет интеллигенция и какая не находит себе трактования в других театрах, за полную их не интеллигентность и отчасти бездарностью".
Созвучие мыслей и стремлений основателей театра и Антона Павловича практически совпали. Он писал актеру А.Л.Вишневскому: "Я благодарю небо, что, плывя по житейскому морю, я, наконец, попал на такой чудесный остров, как Художественный театр". Наша современница Н.А Дмитриева в своем исследовании под названием "Послание Чехова" писала: "Пути Чехова и Художественного театра счастливо для обоих срастались: пьесы Чехова открыли пред сценическим искусством новые перспективы, театр принес писателю славу и привлек внимание к его творчеству во всем его объеме".
С этим театром у Чехова будут связаны "и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь".
В октябре – ноябре 1895 года Чехов работал над пьесой "Чайка", премьера которой состоялась 17 октября следующего года в Петербурге. Публика шла на комедию, как было указано на афише, и шла посмеяться, но на самом деле попала на серьезную пьесу, в которой не было веселых сцен и комических фигур, что и разочаровало. Очевидно, "комедия", в понятии автора, давно стала трагедий русского общества.
Критики не приняли постановку "Чайки", что послужило поводом для разочарования автора в драматургии. 26 декабря 1896 года он сообщил Е.М.Шавровой: " В театре мне так не везет, что если бы я женился на актрисе, то у нас, наверное, родился бы орангутанг или дикобраз".
Записка Суворину: " Никогда я не буду ни писать пьес, ни ставить".
К.Станиславский считал: "Чтобы играть Чехова, надо проникаться ароматом его чувств и предчувствий, надо угадывать намеки его глубоких, но недосказанных мыслей".
По иному "Чайка" прозвучала, поставленная в МХТе 17 декабря 1898 года режиссерами-новаторами. Автор из-за болезни не присутствовал на триумфе. В Ялту ему писал знакомый А.С.Лазарев - Грузинский: "С первого же акта началось какое-то особенное, если так можно выразиться, приподнятое настроение публики, которое все повышалось и повышалось…"
Доктор Л.Г.Витте делился своим впечатлением о пьесе с автором: "О "Чайке" много говорят. Говорят, например, что "Чайкою" положено начало эры драмы, где интрига уступает место жизни и вопросам времени".
31 января 1900 года Художественный театр впервые поставил чеховские "Три сестры".
"Вишневый сад" - последняя комедия, написанная Чехов в 1902 – 03 годах. Из-за нездоровья она создавалась мучительно и медленно. Однако Ольга Леонардовна, торопила мужа с написанием, что видно из письма в Ялту: "Меня мучает, почему ты откладываешь писать пьесу? Что случилось? Так давно ее задумал, такая чудесная будет пьеса – гвоздь нового сезона, первого сезона в новом театре. Отчего душа не лежит? Ты должен, должен написать ее. Ведь ты любишь наш театр и знаешь, какое ужасное огорчение будет для нас. Да нет, ты напишешь". 12 октября 1903 года он ответил жене: "Пьеса уже окончена, окончательно окончена и завтра вечером или, самое позднее, 14-го утром будет послана в Москву. Если понадобятся переделки, то, как мне кажется, очень небольшие… Как мне трудно было писать пьесу". Главная роль, Раневской, владелицы вишневого сада, отводилась Книппер-Чеховой. При жизни автора была издана в мае 1904 года в "Сборнике товарищества "Знание" за 1903год.
Премьера комедии состоялась в день рождения автора – 17 января 1904 года на сцене МХТа. Антон Павлович присутствовал при этом. Чествование совпало с 25летием его литературной деятельности. Юбиляра окружали в этот вечер: М.Горький, С.Рахманинов, Ф.Шаляпин, В.Брюсов, А.Белый и другие деятели искусства, театра и литературы.
Позднее об этом событии Станиславский вспоминал: "… он был весел, точно предчувствуя свою близкую кончину. Когда после третьего акта он, мертвенно бледный и худой, стоя на авансцене, не мог унять кашля, пока его приветствовали с адресами и подарками, у нас болезненно сжалось сердце. Из зрительного зала ему крикнули, чтобы он сел. Но Чехов нахмурился и простоял все длинное и тягучее торжество юбилея… Юбилей вышел торжественным, но он оставил тяжелое впечатление. От него отдавало похоронами. Было тоскливо на душе.
Сам спектакль имел лишь средний успех, и мы осуждали себя за то, что не сумели с первого же распознать наиболее важное, прекрасное и ценное в пьесе.
Антон Павлович умер, так и не дождавшись настоящего успеха своего последнего благоуханного произведения".
Чехов задумывал "Вишневый сад" как комедию, о чем гласила театральная афиша, и писали в газетах. Автор возмущенно писал Ольге Леонардовне 10 апреля 1904 года: "Почему на афишах и в газетных объявлениях моя пьеса так упорно называется драмой? Немирович и Алексеев в моей пьесе видят положительно не то, что я написал, и я готов дать какое угодно слово, что оба они ни разу не прочитали внимательно моей пьесы".
Станиславский ответил автору: "Это не комедия… Это трагедия, какой бы исход к лучшей жизни Вы не открывали в последнем акте".
Многие , в том числе и Суворин, считал пьесу трагедией русской жизни и что она "… не комедия и не забава". Так и остался "Вишневый сад" для сцены драмой, а для Чехова, может быть, комедией личной жизни.
Не только зрители, но и маститые современники не понимали пьес Чехова, а Лев Толстой в беседе с ним выразился так: "Вы знаете, я Шекспира терпеть не могу, но ваши пьесы еще хуже". Не понимал их и И.Бунин. В силу этого автор приходил в отчаяние и писал: "Бывают минуты, когда я положительно падаю духом. Для кого и для чего я пишу? Для публики? Но я ее не вижу и в нее верю меньше, чем в домового… Нужен я этой публике или не нужен, понять не могу". Нужен был! Иначе пьесы не пережили столетие и не стали бы классикой мировой драматургии, не сходящими в наше время из репертуаров театров России и мира. Удивительно, но факт, в послевоенном 1945 году Япония, недавно пережившая трагедию атомных бомбардировок США, в токийском театре возобновила постановку чеховского "Вишневого сада". В газете того времени "Токио симбун" за подписью Анро Цуруо появились такие строки: "Вновь возвратился в Японию наш любимый Чехов".
В число основателей "Художественного" входил и Горький. Чеховские и его пьесы стали основой первых театральных сезонов, которые шли с аншлагами. Алексей Максимович ценил и восхищался Чеховым. "Я хотел бы, - писал он, - объясниться Вам в искренней горячей любви… Я хотел бы выразить мой восторг перед удивительным талантом вашим, тоскливым, за душу хватающим, трагическим и нежным, всегда таким красивым, тонким". Это признание не помешало Алексею Максимовичу критиковать собрата по драматургии. В частности о "Вишневом саде": "Слушал пьесу Чехова – в чтении она не производит впечатления крупной вещи. Нового – ни слова. Все – настроения, идеи, если можно говорить о них, лица, – все это уже было в его пьесах. Конечно – красиво, и, разумеется, – со сцены повеет на публику зеленой тоской. А о чем тоска - не знаю". Зато о "Дяде Ване" и "Чайке" было им сказано, что это: "… новый род драматургического искусства, в котором реализм возвышается до одухотворенного глубоко продуманного символа".
За свой период творчества Чехов написал пять крупных пьес: "Безотцовщина", "Иванов", "Чайка", "Три сестры", "Вишневый сад" и более десяти малых пьес и водевилей.
Благодаря неординарным пьесам Чехова в России родилась новая режиссура, основоположниками которой стали К.С.Станиславский и В.И.Немирович-Данченко; школа их обрела мировой масштаб.
Любимая дочь чеховской прозы – драматургия, которая, как бытовало и бытует мнение, - вершина творчества писателя. Так считал и И.Бунин: "Настоящая слава пришла к нему только с постановкой его пьес в Художественном театре. И, должно быть, это для него не менее обидно, чем после "Мужиков" заговорили о нем: ведь и пьеса его не лучшее из написанного им, а, кроме того, это ведь значило, что внимание к нему привлек театр".
По этому поводу Н.А.Дмитриева высказал свое мнение: "Мне кажется несправедливым и мнение, что пьесы – вершина творчества Чехова, что в них он развернулся и выразился полностью. Это все равно, что судить о творчестве Толстого по "Власти тьмы" и "Живому трупу, игнорируя "Войну и мир" и "Анну Каренину". Правда, некоторые драматические вещи Чехова превосходят некоторые прозаические: например "Вишневый сад" лучше, чем близкие по содержанию рассказы "У знакомых" и "Невеста" (которые он сам признавал неудачными). Но это отдельные случаи, никак не оправдывающие того, что гениальная проза Чехова в сознании широкой публики оказалась заслоненной успехами его нескольких пьес на театральных подмостках".
К.С.Станиславский сказал о творчестве Антона Павловича: "Пусть для зрителей его пьесы – печальная страница прошлого, но для нас, артистов, передающих их на сцене, это страница будущего, олицетворение вечного стремления к лучшей жизни. Других путей нет для постижения тайников души Чехова. Ощущение правды реальной жизни в настоящем и искренняя вера в идеальную мечту, в будущее – вот ключи к потайным дверям творческого сверхсознания в его произведениях".
В настоящее время при постановке пьес Чехова (и не только его) режиссеры отступают от авторского текста в угоду вкусам современных зрителей, если они есть, заставляя актеров бегать с воплями по сцене, истошно кричать и вести себя неподобающим образом, кататься по сцене на роликовых коньках, а то и вовсе – ставить пьесы Чехова на берегу пруда.
Например, в "Вишневом саде" Фирс не умирает, а говорит сам себе: "Я полежу… Силушки – то нету, ничего не осталось, ничего… Эх, ты, недотепа". Однако режиссер пошел дальше автора и показал, как Фирс падает с грохотом на сцену и умирает на глазах зрителей. Это не Чехов, а суррогат, преподносимый "новаторами" от сценического искусства. Современный зритель устал от этого, ему нужна подлинная классика, как освежающий глоток воздуха, в душном пространстве нашего времени.
10
Туберкулез у Антона Павловича начался еще в возрасте семнадцати лет, когда после простуды переболел воспалением брюшины, очевидно туберкулезного характера. В 1884 году у него впервые возникло кровохаркание, но было не до него, влекла работа. Несмотря на кажущиеся силы, болезнь давала о себе знать периодическим кашлем, одышкой, немотивированной слабостью. В таком состоянии Чехов отправился на Сахалин. Тяготы пути, безусловно, ускорили развитие у него туберкулезного процесса.
"Все было бы хорошо, - вспоминала Мария Павловна, - если бы не здоровье Антона Павловича, которое становилось с каждым годом все хуже и хуже… болезнь стала распространяться и задела кишечник. Брату не все можно было есть, и я по совету врачей составляла ему специальное меню, расписанное по дням… Каждый из нас, и наша мать, и Ольга Леонардовна, старались делать все, чтобы поддержать здоровье Антона Павловича".
Из дневника Чехова за 1895 год. "С 25 марта по 10 апреля лежал в клинике Остроумова. Кровохарканье. В обеих верхушках хрипы, выдох; в правом притупление. 28 марта приходил ко мне Толстой Л.Н.; говорили о бессмертии…".
Для лечения Антон Павлович неоднократно выезжал за границу, лечился кумысом в Башкирии, сменил московский климат на крымский.
"А.П.Чехов в последние шести лет – таким я знала его: Чехов слабеющий физически и крепнущий духовно … Жизнь внутренняя за эти шесть лет прошла до чрезвычайности полно, насыщено, интересно и сложно, так что внутренняя неустроенность и неудобства теряли свою остроту…", - из воспоминаний Ольги Леонардовны.
Критическим для здоровья Антона Павловича стал 1904 год. Состояние здоровья ухудшалось: участились кровохаркания, изнуряющий кашель, одышка, боли в боках, аппетита не было. Несмотря на болезнь, неугомонный Чехов продолжал жить полноценной жизнью: писал, принимал друзей, строил планы на будущее. В апреле он показал писателю Н.Г.Гарину-Михайловскому свои записные книжки: "Листов еще на пятьсот еще неиспользованного материала. Лет на пять работы. Если напишу, семья останется обеспеченной". Огромных затрат энергии требовали поездки в Москву.
В мае, осмотрев пациента, доктора Таубе, рекомендовал ему вместе с женой выехать лечиться на юг Германии в курортный городок Баденвейлер.
Незадолго до отъезда Чехова навестил писатель Н.Д.Телешев и был поражен: "… то, что я увидел, превосходило все мои ожидания, самые мрачные. На диване, обложенный подушками, не то в пальто, не то в халате, с пледом на ногах, сидел тоненький, как будто маленький, человек с узкими плечами, с узким бескровным лицом – до того был худ, изнурен и неузнаваем Антон Павлович. Никогда не поверил бы, что возможно так измениться. А он протягивает слабую восковую руку, на которую страшно взглянуть, смотрит своими ласковыми, но уже не улыбающимися глазами и говорит: "Завтра уезжаю. Прощайте. Еду умирать…". Тихая, сознательная покорность отражалась в его глазах… Сомневаться в том, что мы видимся в последний раз, не приходилось. Было это так ясно…".
Прибыв на место, Чехов в письме сестре Марии сообщал: "Лечит меня здесь хороший врач, умный и знающий. Это д-р Швёрер…".
Начало лета 1904 года в Баденвейлере оказалось не комфортным настолько, что пришлось Антону Павловичу письменно пожаловаться сестре: "Милая Маша, здесь жара наступила жестокая, застала меня врасплох, так как у меня с собой все зимние костюмы, я задыхаюсь и мечтаю о том, чтобы выехать отсюда… По железной дороге, признаться, я побаиваюсь ехать. В вагоне теперь задохнешься, особенно при моей одышке, которая усиливается от малейшего пустяка… Да и по железной дороге приедешь домой скорее, чем нужно, а я еще не нагулялся… А от одышки единственное лекарство – это не двигаться…". Тем не менее, больной надеялся восстановить здоровье и побывать в Италии.
О последних минутах жизни мужа Ольга Леонардовна вспоминала: " Антон Павлович тихо, покойно отошел в другой мир. В начале ночи он проснулся, и первый раз в жизни сам попросил послать за доктором. Я вспомнила, что в этом же отеле жили знакомые русские студенты – два брата, и вот одного я попросила сбегать за доктором, сама пошла колоть лед, чтобы положить на сердце умирающему. Я слышу, как сейчас, среди давящей тишины июльской душной ночи звук удаляющихся шагов по скрипучему песку… Пришел доктор, велел дать шампанского. Антон Павлович сел и как-то значительно, громко сказал доктору по-немецки: "Ich sterbe (Я умираю)". Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: "дано я не пил шампанского…", покойно выпил все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда…". Это произошло в ночь с 1 на 2 (14 - 15) июля 1904 года. Гроб с телом покойного привезли в Петербург в вагоне для устриц. 9 июля состоялись похороны в Москве.
Куприн в очерке о Чехове писал: "Есть изречение: смерть каждого человека на него похожа. Невольно вспоминаешь его, когда думаешь о последних годах жизни Чехова, о последних его днях, даже о последних минутах. Даже в самые его похороны судьба внесла, по какой-то роковой последовательности, много чисто чеховских черт. Боролся он с неумолимой болезнью долго, страшно долго, но переносил ее мужественно, просто и терпеливо, без раздражения, без жалоб, почти без слов. За последнее время лишь мимоходом, небрежно упоминает он в письмах о своем здоровье. "Здоровье мое поправилось, хотя все еще хожу с компрессом...", "Только что перенес плеврит, но теперь мне лучше...", "Здоровье мое неважно... пишу понемногу..." Не любил он говорить о своей болезни и сердился, когда его расспрашивали. Только, бывало, и узнаешь что-нибудь от Арсения. "Сегодня утром очень плохо было – кровь шла", – скажет он шепотом, покачивая головой. Или Евгения Яковлевна сообщит по секрету с тоской в голосе:– А сегодня Антоша опять всю ночь ворочался и кашлял. Мне через стенку все слышно. Знал ли он размеры и значение своей болезни? Я думаю, знал, но бестрепетно, как врач и мудрец, глядел в глаза надвигавшейся смерти. Были разные мелкие обстоятельства, указывавшие на это. Так, например, одной даме, жаловавшейся ему на бессонницу и нервное расстройство, он сказал спокойно, с едва лишь уловимым оттенком покорной грусти: – Видите ли: пока у человека хороши легкие – все хорошо. Умер он просто, трогательно и сознательно. Говорят, последние его слова были: "Ich sterbe!" И последние его дни были омрачены глубокой скорбью за Россию, были взволнованы ужасом кровопролитной, чудовищной японской войны...
Точно сон, припоминаются его похороны. Холодный, серенький Петербург, путаница с телеграммами, маленькая кучка народа на вокзале, "вагон для устриц", станционное начальство, никогда не слыхавшее о Чехове и видевшее в его теле только железнодорожный груз... Потом, как контраст, Москва, стихийное горе, тысячи точно осиротевших людей, заплаканные лица. И, наконец, могила на Новодевичьем кладбище, вся заваленная цветами, рядом со скромной могилой "вдовы казака Ольги Кукаретниковой".
Вспоминается мне панихида на кладбище на другой день после его похорон. Был тихий июльский вечер, и старые липы над могилами, золотые от солнца, стояли не шевелясь. Тихой, покорной грустью, глубокими вздохами звучало пение нежных женских голосов. И было тогда у многих в душе какое-то растерянное, тяжелое недоумение. Расходились с кладбища медленно, в молчании. Я подошел к матери Чехова и без слов поцеловал ее руку. И она сказала усталым, слабым голосом:– Вот горе-то у нас какое... Нет Антоши... О, эта потрясающая глубина простых, обыкновенных, истинно чеховских слов! Вся громадная бездна утраты, вся невозвратимость совершившегося события открылась за ними. Нет! Утешения здесь были бы бессильны. Разве может истощиться, успокоиться горе тех людей, души которых так близко прикасались к великой душе избранника? Но пусть облегчит их неутолимую тоску сознание, что их горе – и наше общее горе. Пусть смягчится оно мыслью о незабвенности, о бессмертии этого прекрасного, чистого имени. В самом деле: пройдут годы и столетия, и время сотрет даже самую память о тысячах тысяч живущих ныне людей. Но далекие грядущие потомки, о счастии которых с такой очаровательной грустью мечтал Чехов, произнесут его имя с признательностью и с тихой печалью о его судьбе".
Московская газета "Русская мысль" отмечала: "Венки были от целых городов, несколько сотен венков с траурными лентами. Многотысячная толпа жалобными голосами пела "Святый Боже". Чехова несли на руках через всю Москву. Все балконы были заняты, и усеяны людьми окна домов. Процессия останавливалась у тех мест, которые были освящены именем Чехова, и там служили литии. Служили их у Тургеневской читальни, у осиротевшего Художественного театра, у памятника Пирогову... У входа в Новодевичий монастырь стояли сотни людей. Похоже было, что это храмовый праздник. Своеобразным звоном монастырский колокол возвестил прибытие тела... Долго ждали речей, даже когда гроб был уже засыпан. Но передали, что покойным было выражено желание, чтоб над его могилой не было речей. Двое-трое ораторов из необозримо огромной толпы сказали заурядные слова, досадно нарушившие красноречивое молчание, которое было так уместно над свежей могилой грустного певца сумеречной эпохи".
Толстой на смерть Чехов сказал: "… смерть Чехова – это большая потеря для нас, тем более, что кроме несравненного художника, мы лишились прелестного, искреннего и честного человека… Это был обаятельный человек, скромный, милый…".
В 1907—1908 годах на могиле А.П.Чехова был поставлен скромный памятник в стиле модерн по проекту художника Л.М.Браиловского.
После смерти Чехова появилось множество мемуарных статей, в которых авторы, зачастую, старались принизить его роль в русской литературе, ставя его в ряд с заурядными литераторами, и писали как о человеке беспринципном, мягкотелом, отстраненном от общественной жизни России.
7 июля 1904 года в письмо к E.П.Пешковой Горький писал: "Газеты полны заметками о Чехове - в большинстве случаев - тупоумно, холодно и пошло. Скверно умирать для писателя - всякая тля и плесень литературная тотчас же начинает чертить узоры на лице покойника".
Мемуарный поток, часто не лестный, продолжался. М.Горький в 1909 году вновь выступил в печати: "Чехов… один из лучших друзей России, друг умный, беспристрастный, правдивый, - друг, любящий ее, сострадающий ей во всем, и Россия вся дрогнет от горя и долго не забудет его, долго будет учиться понимать жизнь по его писаниям, освещенным грустной улыбкой любящего сердца, по его рассказам, пропитанным глубоким знанием жизни, мудрым беспристрастием и состраданием к людям, не жалостью, а состраданием умного и чуткого человека, который все понимает… "страшная сила" чеховского таланта, заключающуюся в том, что он пишет правду, "никогда ничего не выдумывает от себя".
Позже в очерке об Антоне Павловиче Горький писал: "Мимо всей этой скучной, серой толпы бессильных людей прошел большой, умный, ко всему внимательный человек, посмотрел он на этих скучных жителей своей родины и с грустной улыбкой, тоном мягкого, но глубокого упрека, с безнадежной тоской на лице и в груди, красивым искренним голосом сказал: "Скверно вы живете, господа!"
"Скверно вы живете, господа!" в современной России, в стране у которой не стало моральных ценностей, и на этом фоне начался бум бульварной литературы, пошлого сценического искусства, кинематографа, провозгласивших насилие и низменные чувства за основу нравственных принципов русского человека.
11
Чехов считал: "Литератор не кондитер, не косметик, не увеселитель; он человек обязанный, законтрактованный сознанием своего долга и совестью".
Жизнь Антона Павловича была короткой, всего сорок четыре года, но она определяется не количеством прожитых лет, а оставленным наследием и благодарной памятью потомков.
Чеховское литературное наследие составляет сотни рассказов и повестей, пьесы, водевили, научная книга "Остров Сахалин", дневниковые записи и несколько тысяч писем.
Память о писателе сохраняется в миллионных тиражах его произведений в СССР и переводах на языки народов мира, в московском международн