Им песен я своих не дам.

Но вечно жалок мне изгнанник,

Как заключенный, как больной.

Темна твоя дорога, странник,

Полынью пахнет хлеб чужой….

Революция изменила отношения между литераторами. 3 марта 1918 года в газете «Знамя труда» в Петрограде была напечатана поэма А.А.Блока «Двенадцать». Не всем она пришлась по душе. Вот и Анна Ахматова отказалась принять участие в вечере Общества «Арзамас» лишь потому, что на нем должна прозвучать «Двенадцать».

А.Блок записал у себя 13 мая: «Вечер «Арзамаса» в Тенишевском училище. Люба читает «Двенадцать». Отказались Пяст, Ахматова, и Сологуб». Однако Н.Гумилев и О.Мандельштам присутствовали. Затем Анна Андреевна изменила свое решение в пользу А.Блока.

В 1918 году Гумилев вернулся в Петроград и в квартире Срезневских между Анной и Николаем произошел разговор, который потом записала Срезневская: « А.А. провела его в отдельную комнату и сказала: «Дай мне развод…». Он страшно побледнел и сказал: «Пожалуйста…». Не просил ни остаться, не расспрашивал даже. Спросил только: «Ты выйдешь замуж? Ты любишь?» А.А. ответила: «Да». – «Кто он?» - «Шилейко». Николай Степанович не поверил: «Не может быть. Ты скрываешь, я не верю, что это Шилейко».

5 августа 1918 года официально был оформлен развод. Анна Андреевна писала: «Бедный мой разводник! Думал ли он, что через сорок лет он будет выглядеть как мировой скандальный процесс. А я даже никуда не ходила, ни с кем не говорила, абсолютно не знаю, как это происходило. Я просто получила бумажку, что разведена с таким-то. Был голод, был террор – все куда-то уезжали (многие навсегда), быта не было, все разводились. Нас так давно уже все привыкли видеть врозь, никто не интересовался чужими делами. До того ли было!»

В воспоминаниях о Гумилеве Анна Андреевна отметила: «Когда в 1916 году я как-то выразила сожаление по поводу нашего в общем несостоявшегося брака, он сказал: «Нет – я не жалею. Ты научила меня верить в Бога и любить Россию».

Столько просьб у любимой всегда!

У разлюбленной просьб не бывает.

Как я рада, что нынче вода

Под бесцветным ледком замирает.

И я стану – Христос помоги!-

На покров этот, светлый и ломкий,

А ты письма мои береги,

Чтобы нас рассудили потомки.

Несмотря на то, что Гумилев и Ахматова жили разными семьями, но отношения оставили дружескими: вместе посещали сына, который находился у его матери, вместе выступали на литературных вечерах, и он редактировал стихи Анны. О сборнике стихов «Арион» он написал в газете «Жизнь искусства»: «Ахматова захватила чуть ли не всю сферу женских переживаний, и каждой современной поэтессе, чтобы найти себя, надо пройти через ее творчество». Это были не лукавые слова, а истинные. У Анны Ахматовой учились слову молодые поэтессы: Мария Моравская, Вера Инбер, Мария Левберг, Анна Регат и др.

С Н.Гумилевым связано и это стихотворение.

Проводила друга до передней.

Постояла в золотой пыли.

С колоколенки соседней

Звуки влажные текли.

Брошена! Придуманное слово –

Разве я цветок или письмо?

А глаза глядят уже сурово

В потемневшее трюмо.

Много шума в литературных кругах Петрограда и Москвы вызвала лекция К.И.Чуковского «Ахматова и Маяковский», прочитанная в Доме искусств 20 сентября 1920 года. В ней Чуковский сказал: «Ахматова и Маяковский столь же враждебны друг другу, сколь враждебны эпохи, породившие их… Тут две мировые стихии, два воплощения грандиозных исторических сил… Я, к своему удивлению одинаково люблю их обоих… Мне кажется, настало время синтеза этих обеих стихий…».

Суждения о лекции были разными. Одно из них, статью А.Беленсона «222 России», опубликовала газета «Жизнь искусства». В ней, в частности говорилось: «Бойтесь равнодушия и духовной лени, соблазняющих иллюзорной возможностью примирить непримиримое, «синтетически» соединяя несоединимое. Две России не существуют, как и не существуют и 222 – Россия одна, но дорог, путей в ней множество. Раньше или позже каждому придется выбирать для себя путь».

На «Вечере поэтесс» в Политехническом музее Москвы в декабре 1920 года о поэзии Анны Ахматовой сказал во вступительном слове литературный мэтр -  В.Я.Брюсов: «Итак, женщина: любовь, страсть…. Лучший пример такой односторонности женского творчества являет собой… товарищи, вы знаете… Являет собой известная поэтесса наших дней… Анна – Ахматова».

10 августа 1921 года на похоронах Александра Блока Анна Андреевна узнала об аресте Гумилева по делу «Петроградской боевой организации», теоретиком которой был профессор В.Н.Таганцев, замышлявший с единомышленниками поднять восстание против большевиков. «В 1921г. против дачи Китаевой. Полубольница, полусанатория... Там 1 сентября узнала о смерти Н.Гумилева. Писала «Anno Domini»», - отметила Ахматова в записной книжке. На самом деле он был расстрелян 25 августа в числе 61 приговоренных по «Таганцевскому делу» в районе Бернгардовки под Ленинградом.

30 августа Ахматова написала стихотворение:

Пока не свалюсь под забором

И ветер меня не добьет,

Мечта о спасении скором

Меня, как проклятие, жжет.

Упрямая, жду, что случится,

Как в песне случится со мной, -

Уверенно в дверь постучится

И, прежний, веселый, дневной,

Войдет он и скажет: «Довольно,

Ты видишь, я тоже простил».

Не будет ни страшно, ни больно…

Ни риз, ни архангельских сил…

В начале сентября в Казанском соборе Петрограда состоялась панихида по Н.С.Гумилеву. Среди множества пришедших были: А.Ахматова, мать Гумилева, М.Л.Лозинский, Г.Иванов, Н.А.Оцуп, Г.В.Адамович, Л.Д.Блок, мать Блока, его тетка и др.

Чувство вины перед Н.С.Гумилевым долго не оставляло Анну Андреевну. Лукницкому она говорила: «… что много горя причинила Николаю Степановичу, считает, что она отчасти виновата в его гибели – нет, не гибели, А.А. как-то иначе сказала, и надо другое слово, но сейчас не могу его найти (смысл – «нравственный»).

30 мая 1921 года Анна Ахматова заключила договор с издательством «Петрополис» на издание книги стихов «Подорожник», за которую ей причиталось сто двадцать тысяч рублей. На вышедший сборник восторженно отозвалась Марина Цветаева. «Дорогая Анна Андреевна! Спасибо за очередное счастье в моей жизни – «Подорожник»…. Вы мой самый любимый поэт… Я понимаю каждое Ваше слово: весь полет, всю тяжесть…».

Отозвались на книгу М.Шагинян, Г.Иванов и другие поэты и критики. Так, Б.М.Эйхенбаум в «Подорожнике» отметил «… сложный лирический роман, вернее новую главу этого романа, начатого еще в книгах «Четки» и «Белая стая»… Мотив несчастной любви завершен, - на смену ему выступает мотив загадочной, суровой любви».

Гонорар за книгу не внес существенного изменения в материальную жизнь Ахматовой, и ей пришлось устроиться на работу в библиотеку агрономического института в качестве делопроизводителя и к этому же заниматься вместе с К.Чуковским редакцией поэта Н.А.Некрасова. Первые опыты в области литературоведения оказались неудачными, но они пойдут на пользу в дальнейших ее исследованиях. Позднее она напишет статьи о поэзии А.Пушкина, Н.Гумилева, об Анненском, Бодлере, Андрее Рублеве и др. В.К.Шилейко, которому она отдавала свои работы на рецензию, пророчески скажет: «Когда вам пришлют горностаевую мантию из Оксфордского университета, помяните меня в своих молитвах».

Материальные трудности и болезнь сказались на внешнем виде поэтессы. 12 августа 1921 года Г.И.Чулков писал своей сестре: «У Судейкиной видел Ахматову… Ахматова превратилась в ужасный скелет, одетый в лохмотья, но стихи прочла чудесные. Она, по рассказам, в каком-то странном заточении у Шилейко. Оба в туберкулезе и очень бедствовали…». Несмотря на это Ю.Анненков сделал два портретных наброска Ахматовой, один пером, а второй гуашью. Увидев один из набросков Е.Замятин отметил: «Портрет Ахматовой – или, точнее: портрет бровей Ахматовой. От них – как облака- легкие, тяжелые тени по лицу, и столько утрат. Они как ключ к музыкальной пьесе: поставлен этот ключ – и слышит, что говорят глаза, траур волос, черные четки на гребне».

В ноябре 1921 года вышла новая книжка Анны Андреевны «Anno Domini МСМХХI, («В лето Господне 1921 г.») и переизданы «У самого моря», «Четки», «Белая стая». В этом же месяце писательницу избрали в члены правления Петроградского отдела всероссийского союза писателей.

В начале следующего года на новый сборник стихов Ахматовой в газете «Жизнь искусства» была напечатана рецензия А.Шагинян: «Победит манера, - и творчество Ахматовой застынет; победит стиль – и Ахматова войдет в русло русской классической  лирики уже полноправно… Ахматова (с годами – все больше) умеет быть потрясающе народной, без всяких gasi, без фальши, с суровой простотой и с бесценной скупостью речи».

Любовь для героини – высшая ценность, но вместе с тем – это сила, подчиняющая себе человека, чувство сжигающее, порой «гибельное». Основная тема стихов первых ахматовских сборников – любовь. По словам Чуковского, молодежь нескольких поколений находила в ранних стихах Ахматовой «воплощение своих собственных чувств» Новое звучание любовных стихов Ахматовой связаны с глубоким психологическим анализом личности, с умением воплощать тончайшие движения женской души. Развивая поэтическую традицию Иннокентия Анненского, Ахматова стремилась не к прямому выражению эмоций, а к косвенной ее передаче – через обрисовку окружающих предметов, внешних проявлений чувственной сферы – мимике и жесте.

Любовные коллизии в ранних сборниках выступают в форме небольших сцен, имеющие при этом повествовательное обрамление. Это приводит к образованию как бы новеллистического сюжета, элементами которого служат реплики диалога с авторскими ремарками, портретные, предметные, пейзажные детали. Все это Ахматова располагает подобно кинокадрам, последовательно сменяющие друг друга. Таки образом, явился новый поэтический жанр, условно обозначенный литературоведами как «лирическая новелла». Ахматова создала уникальную в своем роде лирическую систему в русской поэзии XX века.

Начиная с «Белой стаи» наряду с любовными мотивами, возникают совсем иные. Это связано с тем, что стихи, вошедшие в этот сборник, создавались во время первой мировой войны, начало которой Ахматовой воспринималось трагический рубеж истории.

Почти на всех стихах 1914 – 1917 годов лежит отпечаток всеобщего неблагополучия, непрочности жизненного уклада, предощущение катастрофы. Вместе с тем именно в «Белой стае» впервые возникает тема жертвенной любви к своей Родине.

Короткое стихотворение «Молитва», написанное  в мае 1915 года, станет лейтмотивом позднего творчества Ахматовой.

Дай мне горькие годы недуга,

Задыханья, бессонницу, жар,

Отыми и ребенка, и друга,

И таинственный песенный дар –

Так молюсь за Твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей.

Гражданские стихи Ахматовой вообще относятся не к политике, как таковой, а связаны с проблемами нравственной, религиозной ориентации и выбора жизненного пути. Неслучайно в ее творчестве появляется библейская тематика. Примером ее служит стихотворение «Рахиль», написанное в декабре 1921 года.

И встретил Иаков в долине Рахиль,

Он ей поклонился, как странник бездомный.

Стада поднимали горячую пыль,

Источник был камнем завален огромным.

Он камень своею рукой отвалил

И чистой водою овец напоил…

Некоторые литераторы считали, что поэзия Ахматовой не вписывается в ритм происходящих в стране преобразований. В.Маяковский, выступая в Политехническом музее на вечере «Чистка современной поэзии», во весь голос заявил, что «…комнатная интимность Анны Ахматовой, мистические стихотворения Вячеслава Иванова и его эллинские мотивы – что они значат для суровой, железной нашей поры?... Разумеется, как литературные вехи, как последыши рухнувшего строя они найдут свое место на страницах литературной истории, но для нас, для нашей эпохи – это никчемные, жалкие и смешные анахронизмы». Владимир Владимирович пошл дальше, предложив на три года Анне Ахматовой запретить писать стихи. Большинство из собравшихся проголосовали: «За».

Чуть позже В.Брюсов в журнале «Печать и революция» дал свой «Обзор стихов»: «Пожалуй, еще печальнее, когда поэт повторяет самого себя, и повторение это – безмерно бледнее. Таковы стихи Анны Ахматовой. Местами они кажутся пародией на Ахматову, с постоянными срывами в такие прозаизмы -

От меня не хочешь детей

И не любишь моих стихов…

… Разумеется, было бы нелепо относить эти стихи к явлениям нашей общественной жизни…».

Газета «Правда» от 1 июля 1922 года напечатала статью Н.Осинского «Побеги травы», в ней автор коснулся и Ахматовой, которая «… теперь достигает зенита своих творческих сил. Это – Анна Ахматова, которой после смерти А.Блока, бесспорно, принадлежит первое место среди русских поэтов… Мы скажем: хотя тут мы имеем дело, а человеком не нашего склада, но у него есть важнейшее, что нужно всякому хорошему поэту – честная душа и гражданское сознание».

Маяковский о творчестве Ахматовой на диспуте «Современные авторы и революционный народ», состоявшийся в 3-й студии МХАТ в Москве, говорил: «Великий грех Осинского, тот что он считает хорошей писательницей Анну Ахматову, которую лучше назвать Ахматкиной… Стихи Ахматовой удобно петь на мотив «Ехал на ярмарку ухарь купец».

Мариэтта Шагинян написала об Ахматовой в январе 1922 года: «Из всех, ныне живущих русских поэтов, Анна Ахматова – самый нужный  русский поэт. Мы умеем любить ушедших. Если бы научились мы беречь и любить живущих».

Видная революционерка Лариса Рейснер, которая хорошо знала Анну Ахматову, дала свою оценку стихам поэтессы: «Стихи Ахматовой, еще раз, с болью и слезами, раскрыли старые раны и тоже навсегда их закрыли. Она вылила в искусство все мои противоречия, которым столько лет не было исхода… Как я ей благодарна!»

В этом году стихи Ахматовой вышли в Иерусалиме с переводом на еврейский. На ее стихи сочиняли романсы М.Ф.Гнесин, С.С.Прокофьев, Б.К.Яновский и В.С.Горовец.

1923 год. В журнале «На посту» напечатали статью Г.Лелевича «Анна Ахматова. (Беглые заметки)». Автор писал: Я полагаю, что социальная среда, вскормившая творчество Ахматовой, выяснена достаточно. .. Не только быт, но и вся психика Ахматовой пронизана насквозь мистикой и религиозностью… Мистика и эротика у Ахматовой переплелись настолько тесно, что друг от друга их никак не отделишь… К двум основным мотивам творчества Ахматовой – эротике и мистике война присоединила третий мотив – мистический национализм… Потрясенная громовым крушением всего привычного мира, Ахматова с неверием и ненавистью смотрит на революцию».

Действительно, жить становилось труднее. Критики будто бы сговорились, обрушившись на Ахматову; тон им задавал Л.Б.Троцкий. Дошло до того, что в журнале «Знамя коммунизма» №1 за 21 года Г.Горбачев назвал: «Мистико-эротические, монастырско-будуарные стихи Ахматовой». Не помогло и заступничество А.М.Коллонтай. Нелестная критика продолжалась. В сентябре 1922 года Н.Н.Пунин сделал у себя запись: «Ан. перестала писать стихи; почему это что это значит, вот уже год ни одного стихотворения? Она говорит, что это от меня».

Художнику Ю. Анненкову она запомнилась в ту пору такой: «Грусть была, действительно, наиболее характерным выражением лица Ахматовой. Даже – когда она улыбалась. И эта чарующая грусть делала ее лицо особенно красивым. Всякий раз, когда я видел ее, слушал ее чтение или разговаривал с нею, я не мог отрываться от ее лица: глаза, губы, вся ее стройность были тоже символом поэзии».

Не только морально, но и физически было тяжело поэтессе. К.И.Чуковский вспоминал: «Ахматова утомлена страшно. В доме нет служанки, она сама и готовит, и посуду моет, ... и двери открывает, и в лавочку бегает. «Скоро встану на четвереньки, с ног свалюсь»…. Очень рада – благодаря вмешательству Союза (писателей) она получила 10 фунтов (стерлингов) от своих издателей… У Ахматовой вид кроткий, замученный… Летом писала стихи, теперь нет ни минуты времени…».

Действительно, времени не было: писала стихи, издавала и заканчивала работу над сценарием балета на стихи А.Блока «Снежная маска».

В газете «Вечерняя Москва в апреле 1924 года появилась заметка - «Вечер Анны Ахматовой»: «В воскресенье, 20-го апреля в Политехническом музее состоится единственный вечер приезжающей в Москву из Ленинграда Анны Ахматовой». Несмотря на то, что успех был потрясающим эта же газета затем поместила статью Б.Бобовича «Литературное вчера».: «Кому было показать суровый пафос революции?.... От Ахматовой этого требовать едва ли пришлось бы… Не «Литературное сегодня», а «литературное вчера». Газета «Правда» тоже откликнулась на выступление поэтессы: «Ахматова торжественно-монотонным распевом точно по старообрядческим «крюкам» пропела что-то о мертвецах». «После моих вечеров в Москве (весна 1924) … Меня перестали печатать в журналах и альманахах, приглашать на литературные вечера…», - отметила в дневнике Анна Андреевна. В период «молчания» Ахматова изучала творчество Пушкина и архитектуру Ленинграда, ставшая рукотворным платом города, сшитый из его туманов, каналов, рек, дворцов, зданий.

Вновь Исакий в облаченьи

Из литого серебра.

Стынет в грозном нетерпеньеи

Конь Великого Петра.

Январская простуда 1925 года вызвала обострение туберкулеза у Анны Андреевны. Пришлось лечиться в больницах, местных санаториях, в Кисловодске и Крыму. Об одном из обострений ее болезни Лукницкий писал: « Здоровье А.А. сегодня хуже – по-видимому, что ей еще нельзя вставать, а она слишком много вставала и утомилась…».

Для восстановления здоровья нужны были деньги, а их у поэтессы, практически, не было. Благодаря стараниям друзей Анне Ахматовой стали выдавать паек, 63 рублей месячного содержания, и разрешено бесплатно пользоваться санаториями.

Доброта, бескорыстие – это неотъемлемая часть души поэтессы. Находясь в затруднительном финансовом положении, она умудрялась из своих грошей посылать мужу - Шилейко, своей матери и на содержание сына в Бежецк. Лукницкий вспоминал: «Получила, наконец, обеспечение ЦКУБУ за ноябрь – 59 рублей. Из них 25 пошлет Леве, двадцать пять Пуниным, пять рублей даст Аннушке и пять оставит себе».

Письмо Л.В.Горнунга – П.Н.Лукницкому от 18 мая 1925 года: «В ближайшие дни Маяковский, Асеев и Пастернак предполагают выступить с публичным чтением своих стихов, а сбор с этого вечера должен пойти в пользу Ахматовой. Официально на афишах цель вечера объявлена не будет. Я даже горжусь за наших «московских». С трудом, но раскачались».

18 июня 1925 года ЦК РКПб принял резолюцию «О политике партии в области художественной литературы», в которой говорилось о «попутчиках» и о том, что к ним надо относиться «тактично и бережно» и в то же время, «отсеивая антипролетарские и антиреволюционные элементы…»…В печати резолюцию поддержал Либединский, Пастернак, Леонов, Пильняк, Шкловский, Безыменский и др. поэты и прозаики. Анна Ахматова, Ф.Сологуб, Максимилиан Волошин не высказали своего суждения по постановлению. Как «попутчицу» Ахматову исключили из Ленинградского отделения Всероссийского Союза писателей.

В конце 1925 года в Ленинграде вышла антология «Образ Ахматовой», на которую последовала рецензия Ал.Тиняковой: «Кажется, ни об одном из русских писателей, за исключением Пушкина, не было написано столько стихов. Как об Ахматовой… Это вполне понятно, так как образ Ахматовой – единственный, и трудно указать человека, в котором личность и творчество были бы слиты столь тесно и гармонически, как они слиты в Ахматова».

В изданной в 1928 году «Малой советской энциклопедии» нашлось место и Анне Ахматовой: «…У А. преобладают темы узко-личных переживаний, преимущественно любовных, которые трактуются в тонах уныния и печали… А. пытается мистически трактовать некоторые общие темы (родина, Россия, смерть и др.)».

В мае 1929 года правление «Издательства писателей в Ленинграде» решило издать 2-хтомник стихотворений Ахматовой. Писатель Константин Федин, подавая записку «наверх», так отозвался о поэтессе: «Анна Ахматова занимает в поэзии место бесспорное. Обойти ее в истории русского стиха так же невозможно, как невозможно обойти Тютчева, Блока, Хлебникова… Но вот уже несколько лет на нашем рынке отсутствуют какие бы то ни было издания стихотворений Ахматовой». В это время ее стихи переводились на английский, немецкий, французский, польский, японский, древнееврейский, украинский. Издавалась в Германии, Франции, а композитор Д.Кабалевский на ее стихи сочинил романсы. Её портреты писал Модильяни Альтман, Делла-Вос-Кардовская, Анненков, Петров-Водкин, Тышлер и др.

Анна Андреевна имела на все свое мнение, в том числе и на происходящее в стране. Когда поднялась бурная критика в печати против Б.А.Пильняка и Е.И.Замятина, она публично выступила в их защиту, а в связи с арестом поэта О.Мандельштама отказалась вступить в Союз писателей. «…Между 1925 – 1939 - меня перестали печатать совершенно. Тогда я впервые присутствовала при своей гражданской смерти. Мне было 35 лет». Так объяснила Анна Андреевна свою затянувшуюся во времени «отставку» из литературы, но, несмотря на это лира ее не угасла. Пошли стихи лирического плана и воспоминаний прошлого

Тот город, мой любимый с детства,

В его декабрьской тишине

Моим промотанным наследством

Сегодня показался мне.

Все, что само давалось в руки,

Что было так легко отдать:

Душевный жар, молений звуки

И первой песни благодать –

Все унеслось прозрачным дымом,

Истлело в глубине зеркал…

И вот уж о невозвратимом

Скрипач безносый заиграл…

Не только лирика волновала поэтессу, но и общая атмосфера в стране.

Зачем вы отравили воду

И с грязью мой смешали хлеб?

Зачем последнюю свободу

Вы превращаете в вертеп?

За то, что я не издевалась

Над горькой гибелью друзей?

За то, что я верна осталась

Печальной родине моей?

Пусть так. Без палача и плахи

Поэту на земле не быть.

Нам покаянные рубахи,

Нам со свечой идти и выть.

В январском номере парижской газеты «Последние новости» за 1934 год была напечатана статья Г.В.Адамовича «Анна Ахматова», в ней говорилось: «Больше десяти лет уже Ахматова не печатала ни строчки. Других поэтов после двух или трех лет молчания начинают «забывать». Ахматова может молчать спокойно. Ее не забывают и не скоро забудут… Ей не пришлось делать беспомощные потуги с целью выдумать и сотворить свою личность: она получила её от природы… А ведь Ахматова еще не стара, - и если ничего не печатает, то , может быть, все-таки пишет. Но связана она с той Россией, которая «была», а не есть. Новая Россия её не прочтет и поймет, во всяком случае, по-другому, чем читали сверстники». В унисон статьи было ею написано четверостишье.

Слишком сладко земное питье,

Слишком плотны любовные сети,

Пусть когда-нибудь имя мое

Прочитают в учебниках дети.

Из-за материальных затруднений поэтесса продала в 1934 году часть своего архива. Из протокола №47 оценочной комиссии ГЛМ: «Слушали: Предложение А.А.Ахматовой по оп. 1016 приобрести материалы из ее архива. Оценка владелицы 3000 р. Постановили: Приобрести за 1200 руб. с передачей Музею авторских прав».

В 1935 году состоялся разговор между К.Чуковским и Ахматовой о том, как «… продала в «Советскую литературу» избранные свои стихи. От автора потребовали, чтобы:

1.Не было мистицизма.

2.Не было пессимизма.

3. Не было политики.

Остался один блуд, - говорит она».

22 октября 1935 года в Москве арестовали гражданского мужа Ахматовой - Н.Н.Пунина и сына – Льва Николаевича, в связи, с чем она письменно обратилась к И.В.Сталину. Реакция последовала незамедлительно. «… Лева и Николай Николаевич вернулись домой в тот же день». Из рассказа Ахматовой Л.К.Чуковской.

После ареста близких ей людей в 1935 году она начала писать «Реквием» - крик души и боль сердца по безвинно погибшим, закончив его в марте 1940.

Тихо льется тихий Дон,

Желтый месяц входит в дом,

Входит в шапке набекрень,

Видит желтый месяц тень,

Эта женщина больная,

Эта женщина одна,

Муж в могиле, сын в тюрьме,

Помолитесь обо мне.

До 1962 года рукописного текста «Реквиема» не было, а его хранили в памяти близкие Ахматовой люди, которым она в разные годы читали стихи, ставшие основой поэмы. Большую роль в восстановлении текста сыграла Л.К.Чуковская. Она вспоминала, как в начале мае 1962 года сидели в сквере с Ахматовой, и та попросила прочитать поэму: «Она слушала, а я читала вслух стихи, которые столько раз твердила про себя … Вслушиваясь в мой голос, всматривалась в деревья и машины. Молчала. Я прочитала все до единого. Я спросила, собирается ли она теперь записать их. «Не знаю», - ответила она, из чего я поняла, что и я пока не вправе записывать. «Кроме вас, их должны помнить еще семеро». В конце мая текст обрел машинописную форму.

При жизни автора поэма на родине так и не увидела свет, несмотря на то, что еще в 1962 году поэтесса передала рукопись в журнал «Новый мир». Лишь в 1987 году в журнале «Октябрь» № 3 «Реквием» был опубликован, хотя за рубежом он давно вышел отдельной книжкой.

10 марта 1938 года сына вновь арестовали, затем и Пунина. На этот раз прошения не отвели от них беду. Сына осудили на пять лет отбывания в исправительно-трудовом лагере. Анна Андреевна на приговор откликнулась стихами: «Семнадцать месяцев», «Кричу» и «Приговор», в котором выплеснула боль своей души.

И упало каменное слово

На мою еще живую грудь.

Ничего, ведь я была готова,

Справлюсь с этим как-нибудь.

У меня сегодня много дела:

Надо память до конца убить,

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить…

В феврале 1939 года в Кремле прошла встреча руководителей партии с писателями – орденоносцами, на ней вспомнили Ахматову: ей позвонили из редакции «Московский альманах» с просьбой прислать стихи для печати. Подборку привезла в Москву Л.К.Чуковская и вручила К.Симонову. За публикацию поэтесса получила гонорар в три тысячи рублей. Одновременно были напечатаны стихи Ахматовой и в ленинградском журнале «Звезда», «Литературный современник» и других изданиях. К этому же Анне Андреевне пообещали повысить пенсию до 750 руб., и обеспечить квартирой.

В мае 1940 года на прилавках книжных магазинов Ленинграда появился ее сборник стихов «Из шести книг». Тираж 10 тысяч экземпляров разошелся быстро. М.Шолохов, Б.Пастернак и А.Толстой выдвинули автора на соискание Сталинской премии, но управляющий делами ЦК ВКПб Д.В.Крупин подал записку А.А.Жданову с заключением: «Никакого отклика на советскую действительность, - это раз, и главное – проповедь религии». Книгу приказали изъять. Вторая книга «Из шести книг» так и не вышла в свет.

Несмотря на крутизну мер, в начале января 1940 года Ахматову приняли в Союз Советских писателей. В этом же году поэтесса начала писать «Поэму без героя», закончив ее в 1965 году. О ходе работы она вспоминала: «В течение 15 лет эта поэма неожиданно, как припадок какой-то неизлечимой болезни, вновь и вновь настигала меня, и я не могла от нее оторваться, дополняя и исправляя, по-видимому, оконченную веешь…».

«Вместо предисловия» во втором варианте поэмы были такие строки: «Я посвящаю поэму памяти ее первых слушателей - моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады. Их голоса я слышу и вспоминаю их отзывы теперь, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи…».

Вступление к поэме стало таким:

Из года сорокового,

Как с башни на все гляжу.

Как будто прощаюсь снова

С тем, с чем давно простилась,

Как будто перекрестилась

И под темные своды схожу.

«Поэма без героя» - это огромная траурная, мрачная, как туча - симфония о судьбе поколения и лучших его представителей, т.е. вернее обо всем, что нас постигло. А постигло нас разное: Стравинский, Шаляпин, Павлова – слава, Нежинский – безумие, Маяковский, Есенин, Цветаева – самоубийство, Мейерхольд, Гумилев, Пильняк – казнь, Зощенко и Мандельштам – смерть от голода на почве безумия», - из откровения Анны Ахматовой.

Насколько тщательно Ахматова подходила к поэме, говорят ее четыре редакции. Будучи тяжело больной в последнюю редакцию вносила исправления.

В одной из записей в дневнике она назвала себя – «поэтом 1940 года»: «…принявшая опыт этих лет – страха, скуки, пустоты, смертного одиночества – в 1936 я снова начала писать, но почерк у меня изменился, но голос уже звучит по-другому. А жизнь приводит под уздцы такого Пегаса, который чем-то напоминает апокалипсического бледного коня или Черного Коня из тогда еще не рожденных стихов. Возврата к прежней манере не может быть… 1940 – апогей. Стихи звучали непрерывно, наступая на пятки друг другу, торопясь и задыхаясь».

Глава 3 

В годы войны

Вторая мировая война уже шла по Европе, и по этому поводу Анна Андреевна написала стихи: «Когда погребают эпоху», «Лонданцам», «С Новым годом! С новым горем». «Август 1940» - это скорбь о предстоящих потерях в войне.

Когда погребают эпоху,

Надгробный псалом не звучит,

Крапиве, чертополоху

Украсить ее предстоит.

И только могильщики лихо

Работают. Дело не ждет!

И тихо, так, Господи, тихо,

Что слышно, как время идет…

В начале июня 1941 года в Москве Ахматова и Цветаева впервые встретились, чтобы больше никогда не увидеться. Потом Цветаевой будет такое посвящение:

Ты любила меня и жалела,

Ты меня как никто поняла.

Так зачем же твой голос и тело

Смерть до срока у нас отняла?

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война.

Июнь – сентябрь Ахматова находилась в Ленинграде и как многие ленинградцы ходила на ночные дежурства, участвовала в спасении культурных ценностей города, в частности, помогала закапывать скульптуры из Летнего сада. В это время она написала «Клятву».

И та, что сегодня прощается с милым, -

Пусть боль свою в силу она переплавит.

Мы детям клянемся, клянемся могилами,

Что нас покориться никто не заставит!

Дополнило «Клятву» малое по объему, но емкое по убеждению в неизбежную победу – четверостишье.

Вражье знамя

Растет, как дым,

Правда за нами,

Мы победим.

25 августа 1941 года Анну Ахматову навестил П.Н.Лукницкий: «Она лежала – болеет. Встретила меня очень приветливо, настроение у нее хорошее, с видимым удовольствием сказала, что приглашена выступать по радио. Она – патриотка, что сейчас она душой вместе со всеми, видимо, очень ободряет ее». По состоянию здоровья поэтесса не могла быть в студии, и на запись к ней домой пришла О. Ф. Бергольц. Готовый материал срочно переслали в Москву, и призывная речь Ахматовой прозвучала не только на весь Советский Союз, но и на весь мир. «Мои дорогие согражданки, матери, жены, и сестры Ленинграда. Вот уже больше месяца, как враг грозит нашему городу пленом, наносит ему тяжелые раны. Городу Петра, городу Ленина, городу Пушкина, Достоевского и Блока, городу великой культуры и труда враг грозит смертью и позором…. Я, как и все вы сейчас, живу одной непоколебимой верой в то, что Ленинград никогда не будет фашистским… Наши потомки отдадут должное каждой матери эпохи Отечественной войны, но с особой силой взоры их прикует ленинградская женщина, стоявшая во время бомбежки на крыше с багром и щипцами в руках, чтобы защитить город от огня… Нет, город взрастивший таких женщин, не может быть побежден. Мы, ленинградцы, переживаем тяжелые дни, но мы знаем, что вместе с нами – вся наша земля, все ее люди. Мы чувствуем их тревогу за нас, их любовь и помощь….».

В числе видных деятелей науки, искусства, литературы Ахматова была эвакуирована на Большую землю, и вспоминала: «Я вылетела из Ленинграда 28 сентября 1941 года… Я была в списке на эвакуацию, подписанным Сталиным. В этом списке был и Зощенко. Была посадка где-то вблизи фронта. Там высадили каких-то военных, мы полетели дальше и оказались в Москве».

Далее ее путь лежал в Чистополь, где встретилась с давней своей подругой писательницей Л.К.Чуковской, которая спросила ее, как в Ленинграде относятся к тому, что вдруг в город войдут немцы? Видимо, у Ахматовой сдали нервы, иначе бы она так не сказала: «Что вы, Л.К., какие немцы? О немцах никто и не думает. В городе голод, уже едят собак и кошек. Там будет мор, город вымрет. Никому не до немцев».

Из Чистополя Ахматова с семьей Чуковской выехала в Ташкент. Об этом городе 1941 – 42 годов писал поэт Хамид Алимджан: «В город, казавшийся до тех пор тесным самим ташкентцам, хлынули  десятки тысяч людей самых разнообразных профессий… На площади Ташкентского вокзала образовалось огромное скопление народа. Работники города не знали, как поступить с приехавшими, где их приютить, сокращали норму жилой площади, уплотняли учреждения, освобождая для жилья занятые ими учреждения… Узбеки говорят: «Если сердце щедрое, место найдется».

Анне Андреевне нашлась комната в бывшей школе, ставшей общежитием для московских писателей. (Ул. Карла Маркса, дом 7) Естественно, рассчитывать на удобства не приход