…настоящее свое лицо. Ты права, он, будто бы в капкане каких-то страхов. Больно, мечется с железкой в душе, а раскрыть капкан не хватает сил. Ему надо помочь. Сын не должен остаться без отца. Степашка меня удивил. Дай бог ему вырасти настоящим мужчиной. Пора спать, доченька. Утро на всем расставит точки. Будем крепиться, - обняв дочь за плечи, повела в спальню.

Федор в полной мере отдавал себе отчет и не собирался наступать на следы отца, презирая тех, кто глушил спиртное все подряд и в свинских дозах. Когда видел на улицах подростков, а тем более девочек, сосущих из горла бутылок пиво, ему хотелось вырвать из их рук пойло и надавать сосункам по губам. Вопреки убеждениям, он вскоре запил и напивался до провалов мучительных, тягостных. В редкие минуты просветления чувствовал отвращение к себе, плакал, просил прощение и снова напивался. Домашние не знали, что делать. Степашка хмурился и помалкивал. Видя, что муж погибает, Ксения вызвала нарколога на дом. Федор пришел в себя на столько, что встал, принял душ и выпил несколько стаканов крепкого чая с медом. Стыдясь, извинился перед всеми и дал честное слово не пить. Попытка приласкать сына закончилась тем, что он зверьком убежал на балкон.

После лечения Федора квартира заполнилась ожиданием еще чего-то более скверного. Беда не приходит одна, а приходит с детками.

Забрав Степашку из садика, Ксения приказала ему не отлучаться и играть во дворе. Пока занималась домашними делами, время от времени из окна наблюдала за ним. Сын возился в песочнице. Приготовив ужин, вышла на балкон. Ребенка внизу не оказалось. Мысль одна страшнее другой обуяла ее: похитили, затащили в подвал наркоманы, попал под машину, покусала собака, и мальчика увезли в больницу. В мгновение оказалась во дворе. Опрашивала всех, но никто не видел ребенка в джинсовой курточке и светлых шортиках. Вбежав домой, звонила в больницу, морг, все напрасно. Набрала 02. Ей предложили принести фото сына и обещали сразу же начать поиск. Помчалась туда, успев сообщить Федору и матери о новом горе.

В отделении, как смогли, успокоили мамашу и сообщили на все посты города и всем мобильным группам приметы ребенка. Ожидание превратилось для Ксении в муку. Вздрагивала от каждого звонка к дежурному, подбегала к каждой подъезжающей к отделению машине, заглядывала каждому милиционеру в лицо с единственным вопросом: «Не нашелся ли сынишка?». Под предлогом отдыха, надоевшую всем Ксению, на служебной машине отвезли домой. Федор был уже на месте. Не обращая внимания на жену, уставясь в одну точку, покусывал ногти, шевелил губами. Спустя некоторое время приехала Анастасия Николаевна. Взглянув на родителей, взялась рукой за сердце, побледнела.

- Если со Степашкой что случится, я не переживу, - зарыдала дочь, упав на колени перед матерью.

- Миленькая, обязательно найдется целым и невредимым. Правда, Федя?

- Не иголка. Причин нет для истерик, - пробурчал он недовольно.

Тем временем Степашка весело продолжал свой путь. Ему было невдомек, что волнуется мама, папа, бабушка, что на его поиск поднята милиция города. Он шел уверенно и был недалеко от цели. Ничто не отвлекало его: мальчишки на великах, девчонки на роликах и даже пожарная машина, набиравшая воду из красного крана, а от возможности познакомиться с настоящим гаишником не удержался. Машина с голубым пупом – мигалкой на крыше, притянула.

Здравствуйте, товарищи гаишники! Я тоже гаишник! – звонко выпалил Степашка.

- Привет, привет, коллега, - отозвался усатый капитан, открывая дверь машины. – Ты кто такой? Куда путь держишь?

- Я Степан Федорович Кротов, Иду на кладбище проведать дедушку.

- Какого дедушку? – заинтересовался другой офицер.

- Своего, самого хорошего. Его недавно сбил какой-то паразит на переходе.

Глаза ребенка потускнели.

- Сколько тебе лет? – поинтересовался усатый гаишник, гладя мальчика по голове.

- Мне? Шесть и девять месяцев в придачу. Я номер телефона знаю и еще кое - что. И адрес могу назвать.

- Ну и шустряк. Такой не пропадет, - с улыбкой сказал капитан.

Взрослые переглянулись, поняв, что ведется розыск именного этого мальчугана.

От предложения прокатиться на необыкновенной машине Степашка вначале отказался. Дедушка был дороже. Тогда решили заехать домой за мамой и вместе отправиться на кладбище. Мальчишка принял предложение с радостью, и сел в машину.

Напевая: «Эй, вратарь, готовься к бою. Часовым ты поставлен у ворот…», Степашка кулачками забарабанил в дверь квартиры.

На вопрос матери: «Где был?», смущенно ответил.

- Хотел навестить дедушку. Бабушка, ты пойдешь со мной? И папа с нами может пойти. Правда?

- Дурак! Еще раз сбежишь, разделаюсь за все сразу. Понял, поросенок? - прокричал отец и ушел.

Степашка, естественно, ничего не понял. Слезы градом покатились по щекам. Успокаивали долго. Малыш поцеловал маму, бабушку и не отказался пойти погулять. Ксения осталась дома.

Лето имело еще силы на борьбу с подступающей осенью, и оттого жара не спадала. Деревья разомлели и с них нет – нет да срыались золотистые листочки, прошуршат, покачаются лодочкой в воздухе и лоскутками займут место в разноцветном ковре себе подобных.

Внучок бегал вокруг фонтана, подставляя ладошки под струи. Вода разлеталась на искры, давая радужное свечение. Он был в восторге. Анастасии Николаевне тоже захотелось порадоваться радуге, но терзающие душу мысли не позволили подняться со скамейки. Откинувшись на спинку, начала с мельчайших подробностей восстанавливать в памяти поведение зятя до, во время похорон, на поминках, и то, как зло отвечал на вопросы сына о дедушке, как ударил мальчишку по щеке. Вспомнилась и недавняя ссора с Ксенией из – за объявления в газете, разбитая о стену чашка… Все вытягивалось в стройное, страшное заключение.

- Нет, нет, такого быть не может, - поднявшись, заходила по аллее. - Разве можно так лгать, изворачиваться, смотреть всем в глаза, улыбаться и быть убийцей одновременно? У него не нервы, а канаты. Камень и тот иногда плачет.

Будто бы в горячке схватила внука за руку и потянула домой. Ей казалось, что прохожие знают ее тайну и с жалостью смотрят вслед. Отчаяние росло и оттого, что не могла бросить в лицо зятя роковое обвинение пока окончательно не убедится в его достоверности.

Глава 4

Волк и тот иногда забредает в свое логово, чтобы вдохнуть его запах. Рентген тещиных глаз мешал Федору сделать это. Ксения тревожилась. Степашка скучал без отца. Мать и бабушка говорили, что отец в командировке и скоро вернется. Степашка верил и не верил.   

Подруги рассказывали Ксении, как Федор катает каких – то девушек на машине, ходит с ними в рестораны, сауны. Советовали не расстраиваться, плюнуть на все, мол, все мужики скоты, и следует отплатить мужу тем же. Мать понимала состояние дочери, плача, призывала к терпению. Не такова Ксения. Как бы не так! Терпеть? Не в коем разе! За счастье надо бороться! Мальчишка растет!

Она отыскала мужа в казино и удивилась. Лицо сморщилось, подбородок отвис, глаза будто бы утонули в глазницах, не бритый, на рубашке нет верхних пуговиц. Но и такого измотанного, уставшего не хотела делить ни с кем. Подойдя, молча опустила руки на плечи. Федор вздрогнул, сжался, замер. Бывало, прижимал ее необыкновенные ладони к щекам и наслаждался особенным запахом. Сейчас он испугался их. Испугался, что руки проникнут в душу, вывернут наизнанку и тайна гибели Евгения Ивановича откроется. Федор повел плечами, чтобы освободиться от плена. Вскочив, не оборачиваясь, за несколько прыжков оказался у стойки бара. Бармен протянул бокал, наполненный льдом и джином. Ксения и себе попросила подобное. Молча сели вдали от всех. Муж был готов к любому скандалу. Ничего подобного. Ксения спокойно вела разговор. Слова, предложения были твердыми, продуманными, убедительными. Лед в бокале еще не растаял, а Федору показалось, что разговор тянется бесконечно. Его лицо ничего не выражало, глаза блуждали по залу, хотел встать и уйти. Ксения поняла, что разговор результата не даст, но не торопилась хлопнуть дверью, надеясь, что долг перед семьей, сыном все же победит, Федор улыбнется, и домой пойдут вместе. Не сказав и слова, он хмуро крутил пальцем по краю бокала, вызывая отвратительный скрип. Опрокинув свой бокал в сторону мужа, Ксения без тени смущения встала и уверенно пошла к выходу. У двери он догнал ее, взял за локоть.

 - Я свободен?

- Как удалой казак.

Обретя неожиданную свободу, мужик растерялся, не зная, как ею воспользоваться, где приткнуться. О выезде в Австралию не могло быть и речи. Таких не берут. Зачастил к друзьям, но оказался ненужным со своими проблемами. Каждый выживал в одиночку.

Бывший стайер мало – помалу начал сдавать на дистанции, обвиняя во всем жену и тещу. Он надеялся, что они приползут на коленях с просьбой вернуться домой, а пока единственную отраду находил в поездках по Рогачевскому шоссе. Дав волю двигателю, упивался скоростью, и то взлетал на очередной холм, то срывался вниз.

В одной из деревень внимание Федора привлекла церквушка в подзорнике голубых изразцов и куполом – маковкой. Она появлялась на мгновение из-за поворота или бугра и, как молодица, чтобы не сглазили, тут же исчезала. Он не оставил церквушку без внимания и зашел внутрь. Зачем? Сам не знал.. Встал с боку у входа и прослушал всю службу. Он не понимал, что читал священник по толстенной книге, но чувствовал благость, сошедшую на него – безбожника.

- У тебя камень за пазухой. Вынь его, выбрось, тем облегчишь свою душу, - тихо, убежденно сказал священник, неожиданно подойдя к Федору после службы. - Перекрестив, добавил. - Остепенись, чертово колесо до добра не доведет.

Федор врос в пол. Оцепенение продолжалось недолго. Не оборачиваясь, чтобы не превратиться в соляной столб от собственных грехов, дал зарок: к богу ни шагу.

Предупреждение святого отца не изменило жизни Федора. Продолжал играть в казино, увлекся наркотой и завел новую подружку, подхваченную у Казанского вокзала. Смазливое лицо с глазами черней ночи, мушка у губ – присосок, копна медных волос и ладная фигура, пробудили в Федоре, было, угасшие силы. В благодарность она ни в чем не имела отказа.

Как-то Федор решил прокатить ее по рогачевке и неожиданно для себя остановился у той же церкви. Омытая недавним дождем, в шали из зарослей сирени, блестела позолоченным крестом на маковке. Кованная железная дверь оказалась открытой. Тянуло прохладой, ладаном. Оставив подругу на берегу пруда, Федор шагнул в полутьму. Старик и старуха на коленях у иконы целителя Пантелеймона вымаливали кому–то здоровье. Пламя толстой свечи отражалось на Спасе Нерукотворном. Глаза Федора и Иисуса Христа с плата встретились. Иисус будто бы заговорил.

- Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас. Человеки, когда вы преобразитесь? Сколько еще будете прикрываться Моим платом, уповая на Мое прощение? Одумайтесь! Вы стоите на краю пропасти. Кто прольет кровь, тому взыщется! Взыщется, взыщется, взыщется, подхватило эхо и понесло слова под купол.

Федор вздрогнул, переступил с ноги на ногу, огляделся. Показалось, что лики с икон, глаза старика и старухи обратились на него. Неловко он вышел на воздух.

- Дорогой, на тебе лица нет. Разве можно так отдаваться богу? Поехали, ты обещал купить мне новое белье, - прощебетала девица, направляясь к машине.

Федор сел, с ожесточением задрал рукав, стиснул зубы. Поковырявшись иглой в вене, подружка опорожнила в нее шприц. Блаженство растеклось по лицу друга. Еще соображая, он уступил ей место за рулем, предупредив - не гнать, но дева любила скорость.

В пути машину занесло влево, лопнуло переднее колесо. Встречный «бычок» не успел отвернуть…