|
…не любил России – я бы не был здесь".
В 1835 году ему разрешено было выехать в село Урик Иркутской губернии на поселение. В Урике он и брат Александр поселились вместе. Летом 1836 года они построили собственный "одноэтажный, состоящий из семи комнат, с мезонином дом", многочисленными хозяйственными постройками, в том числе и оранжереею. Жизнь потекла ровнее, тем более вскоре здесь поселились Волконский, доктор Вольф, кузен Лунин, а в соседних селах братья Поджио, Трубецкой, Вадковский. Что значило это братство, говорить не приходиться. Поселенцы находились под надзором полиции и частые встречи друзей властями не приветствовались. Тем не менее, Никита Михайлович помогал тайно кузену составлять его антиправительственные сочинения, за что чуть не поплатился новыми преследованиями со стороны жандармов. Никита Муравьев, добропорядочный отец, много времени уделял воспитанию дочери, о которой Федор Вадковский писал Е.Оболенскому: "… насчет Нонушки я тебе скажу, что я чрезвычайно приятно был обманут в своих ожиданиях; по письмам и по толкам, до меня доходившим, я думал, что найду в ней ребенка больного, худого, бледного и физически и нравственно увядающего и проч. – вместо этого, представь мою радость, когда в мои объятия бросилась девочка румяная, до крайности живая и бойкая, ласковая, умненькая, разговорчивая, но, должен признаться, несколько своевольная… Я был в восхищении и так растроган, что раза два убегал в переднюю, чтобы скрыть свои слезы! Тем более, что все в ней удивительно напоминает мать!". По манифесту Николай Ι от 1842 дети декабристов восстанавливались в правах дворянства, при условии, если откажутся от своих отцов. Чувство собственного достоинства и чести не позволило Н.И.Муравьеву согласиться на этот шаг. Никита Михайлович Муравьев умер в Урике скоропостижно, сидя в кресле, 28 апреля 1843 года и похоронен в селе. Сейчас там стоит усеченная пирамида с барельефом и надписью: "Декабрист Никита Муравьев. 1795 – 1843г". В 14 лет Софья Никитична стала сиротой и её из Сибири с фельдъегерем отправили в Москву к бабушке. Декабрист Якушкин писал: "Дай бог ей найти в этом мире, где она скоро будет, по крайней мере, часть тех забот и расположения, которые окружали её до сих пор…надо надеяться, что провидение позаботится о бедной девочке и поможет ей найти путь среди всех горестей, которые окружат её". Девушку определили в Екатерининский институт под фамилией "Никитина", но это не значит, что она отреклась от фамилии отца. Она не откликалась на новую фамилию, и её звали по имени. Как-то императрица Александра Федоровна посетила институт и спросила: "Почему, Нонушка, ты мне говоришь "мадам", а не называешь "маман", как все девочки?" На что получила ответ: "У меня есть только одна мать, и та похоронена в Сибири". Софья Никитична вышла замуж за Михаила Илларионовича Бибикова, племянника Матвея Муравьева – Апостола и жила в Москве. "…её дом был настоящим музеем, и особая прелесть этого дома была в том, что у него была душа, - вспоминала внучка А.Бибикова. – Каждая вещь имела свою историю и сохранила в себе тепло семейной обстановки, печать привычек, вкусов, мыслей своих обладателей. Это всё были живые свидетели прошлого, блестящего и трагического, прошлого в шитых мундирах и арестантской шинели, свидетели, связывающие его с настоящим и неразрывно с самой бабушкой… Как все благоговейно показывалось и смотрелось! Это все были страницы жизни, и при этом в рассказах и воспоминаниях проходили, как китайские тени на экране, фигуры декабристов Волконского, Трубецкого, Свистунова, Оболенского, Поджио, барона Розена, Сутгофа, Якушкина и многих других, вернувшихся из Сибири и собиравшихся у бабушки в доме по пятницам… И среди всего этого прошлого бабушка Софья Никитична, в своем неизменном черном, простом платье, с крупными морщинами на характерном лице, с белыми, как серебро волосами… Бабушка не только любила своего отца, она его просто боготворила и свято чтила его память и все, что он успел передать ей из своих знаний". Лев Толстой, работая над романом "Декабристы", навещал С.Н.Бибикову. В марте 1878 года он сообщал жене – С. А.Толстой: "Ныне был у двух декабристов, обедал в клубе, а вечер был у Бибикова, где Софья Никитишна (рожденная Муравьева) мне пропасть рассказывала и показывала". Умерла Софья Никитична Бибикова в 1892 году, оставив воспоминания о декабристе отце. ОБОЛЕНСКИЙ ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВИЧ(1896 - 1865). Князь, выходец из древнего аристократического рода, сын тульского губернатора. О молодом князе литератор Н.И.Греч сказал: "… человек благородный, ум образованный, пылкий". Евгений Петрович был поручиком лейб-гвардии Финляндского полка, старшим адъютантом командующего пехотного корпуса генерал-лейтенанта Бистрома. Казалось, военная карьера Оболенскому обеспечена, но верх взяла философия, общественные науки и он вступил вместе с Трубецким, Рылеевым, А.А.Бестужевым и др. в члены "Союза благоденствия" и Северного общества. Как Рылеев, И.И.Пущин, А.А.Бестужев, князь разделял радикальные мнения П.И.Пестеля. Оболенский - активный участник восстания 14 декабря 1825 года и одним из первых явился на Сенатскую площадь. Когда выяснилось, что диктатора Трубецкого нет среди восставших, взял на себя руководство. И даже больше, ранил штыком генерала Милорадовича, прискакавшего уговаривать солдат повиниться и признать Николая Павловича императором. Первые официальные правительственные сообщения о событиях на Сенатской площади появились 19 декабря 1825 года в газете "Русский инвалид". В ней было сказано, что "изобличены зачинщиками происшедшего К.Рылеев, П.Каховский, Е.Оболенский, С.Трубецкой и И.Пущин и др." Всего было названо 33 фамилии. В следующем номере газеты говорилось: "Показания заговорщиков, явно обличенных, и открытие общества, которое несколько лет уже приготовляло переворотный взрыв, поставили оное (правительство) в горестную необходимость прибегнуть к многочисленным арестованиям". 13 июля 1826 года государственный преступник Оболенский Е.П., закованный в кандалы, вместе с соучастниками неудавшегося восстания был отправлен на каторгу. В январе следующего года они прибыли в Иркутск. Гражданский губернатор Иван Цейдлер навестил их в тюрьме. До решения дальнейшего места содержания, Оболенский был помещен в Усолье. Получив приказ из Петербурга, Цейдлер в сопроводительном реестре на преступников подписал бумагу с особыми приметами. Оболенский, "29 лет, 2 арш.7 1/2 верш… на правой ноге на берцовой кости знак преждебывшей раны, говорит шепеляет, корпусу среднего", был отправлен в Благодатский серебряный рудник, а из него переведен в Читинский острог, и до 1839 года содержался в тюрьме Петровского завода. "Урочные работы наши, - напишет потом Е.П.Оболенский, - были наравне со всеми каторжными в заводе, от которых мы отличались единственно тем, что нас держали после работы в клетках…". Евгений Петрович не мог сидеть, сложа руки. В Петровской "академии" читал для друзей курс философии, на поселении поддерживал тайную переписку с друзьями, и особенно с М.А.Фонвизиным, помогал Якушкину в создании первого в Сибири училища для разночинных девочек, занимался разведением овощей, цветов. С 1839 года Е.П.Оболенский вышел на поселение вначале в Туринск, а затем в Ялуторовск, где жили: И.И.Пущин, М.И.Муравьев-Апостол, И.Д.Якушкин и В.К.Тизенгаузен. Несмотря на строгий контроль со стороны полиции, они находили время для общения. Вопрос личной жизни он тоже решил. Осенью 1845 года 49-летний Евгений Петрович по разрешению наследника престола Александра женился на простолюдинке Варваре Барановой. Неравный брак вызвал толки среди декабристов, но Оболенский смог доказать сомневающимся друзьям об удивительных способностях жены. Вскоре, под влиянием мужа, она по манерам и грамотности не уступала многим дамам местно света. Помилование 1856 года коснулось и Евгения Петровича. Поскольку княжеский титул ему не вернули, то подорожная до Калуги, куда он отправился на жительство, было выписана "на троих малолетних князей Оболенских". Верный своей идее освобождения крестьян, он вместе с декабристом П.Свистуновым, принял деятельное участие в крестьянской реформе 1861 года. В феврале 1865 года на смерть задушевного друга декабриста М.М.Нарышкина, Евгений Петрович написал некролог, а спустя две недели, 26 февраля, скончался сам. Для многих декабристов покойный остался "начальником штаба" восстания: справедливым, благородным, мужественным. ПАНОВ НИКОЛАЙ АЛЕКССЕВИЧ(1803 – 1850) Из дворян. Вместе с братом владел 861 – ой душой крепостных в разных губерниях России. Первоначальное образование получил у иностранных гувернеров. В 17 лет вступил подпрапорщиком в лейб - гвардейский Гренадерский полк и дослужился до чина поручик. В начале 1825 года вступил в Северное общество. 14 декабря 1825 года Панов привел свою роту на Сенатскую площадь. В материалах следственной комиссии этот факт не был оставлен без внимания. В бумагах значилось: "… увлек лейб – Гренадерский полк, с частью которого пошел было во дворец; но видев там караул с заряженными ружьями, направился к Сенату с стал там карем подле московских солдат… Поручик Панов говорил людям: "Смотрите, вот как начальники боятся – становят цепь. Полки идут сюда и всех вас перебьют за ложную присягу". Когда же командование было заряжать ружье, то и тут приказывал людям сего не исполнять, а советовал лучше сдаться без драки, когда придут противу их полки Гвардейского корпуса, и, наконец, приготовив, таким образом людей, взошел в середину колонны, первый подал знак к возмущению криком: "Ура!" и повел роты в совершенном расстройстве на петровскую площадь". Утром 15 декабря 1825 года поручик Панов Н.А. в парадном мундире сам явился к коменданту Петропавловской крепости и сдал оружие. После допроса генерал В.В.Левашов велел: "… присланного Панова как самого упрямого посадить тоже в Алексеевский равелин и содержать наистрожайше". После приговора до июня 1827 года содержался в Свартгольме. Затем отправлен на каторгу с приметами: рост 2 аршина 4/8 вершка, "лицом бел, круглолиц, глаза голубые волосы на голове и бровях светлорусые, нос мал". В Читинский острог прибыл в конце августа и после трех лет каторжных работ в сентябре 1830 года переведен в Петровский завод. В 1835 году Панову срок наказания по царской милости сократили до 13 лет. Вышел на поселение в июне 1839 года в село Михайловское Иркутской губернии, где прожил до 1845 года. По болезни власти разрешили Николаю Алексеевичу пролечиться в Туркинских минеральных источниках. После чего было определено новое место жительства – село Урик, где проживали декабристы: Никита Муравьев, Лунин, Вольф, Волконские. Поддержка друзей помогала бороться с невзгодами жизни, но болезнь брала своё. Николай Алексеевич Панов умер 25 сентября 1850 года и похоронен за стенами Знаменского монастыря города Иркутска. ПЕСТОВ АЛЕКСАНДР СЕМНОВИЧ(1802 – 1833) Подпоручик 9 артиллерийской бригады. Отец – разорившийся помещик Александрийского уезда Херсонской губернии. Начальное образование Александр получил у домашних учителей – немцев. Военную службу начал юнкером в 50-ой батарейной роте 26-ой артиллерийской бригады. Прапорщиком переведен в 1 батарейную роту. В апреле 1824 года получил чин подпоручика и принял должность бригадного квартирмейстера. В Общество соединенных славян Пестов вступил в 1824 году, поддерживая полностью его программу. Восстание Черниговского было полка разгромлено. Приказ об аресте Пестова А.С. поступил 19 января 1826 года и тут же был арестован в Александрии. 5 февраля фельдъегерем привезен на главную гауптвахту Петербурга, а через два дня с предписанием монарха "… посадить по усмотрению и содержать строго", заключен в № 9 Невской куртины. Следственным комитетов Пестов был "… включен в число цареубийц". После объявления приговора Александра Семеновича с 29 июля 1826 года содержали в Шлиссельбургской крепости. 2 ноября 1827 года его отправили в Сибирь с приметами: рост 2 аршина 6 ½ вершков, "Лицом чист иссмугла, волосы на голове и бровях темнорусые, глаза голубые, нос посредственный, на правом боку ниже титьки родимое пятнышко, на правой руке ниже плеча от прививной оспы пятно". Почти два месяца был в пути государственный преступник Пестов до Нерчинского рудника, где пробыл около трех лет и только же в каземате Петровского завода. 25 декабря 1833 года в возрасте 31 года Пестов Александр Семенович умер и был похоронен на местном кладбище. ПОДЖИО АЛЕКСАНДР ВИКТОРОВИЧ(1798 – 1848). Итальянец по происхождению. Родился в городе Николаев в Новороссии. Отец - дворянин Витторио Амедио (Виктор Яковлевич) Поджио приехал осваивать земли Юга России. Виктор Яковлевич вступил в русскую службу подлекарем, участвовал в штурме Измаила, был штаб – лекарем при Иосифе де Рибасе, и за усердие при отставке, получил звание секунд-майора. Отойдя от медицины, занимался строительством первого одесского театра. Александр Поджио учился в приходском уездном училище: "Сие училище относительно к наукам и получаемому в нем образованию ума и нравственности было самое ничтожное". Смерть отца помешала тринадцатилетнему подростку отправиться в Петербург за знаниями и: "До 16-го года моего я пробыл дома при матери моей, не имея уже учителей. Здесь я занимался только тем, чему учился, и потому преуспеваний в науках никаких не делал… Мое воспитание не имело никакого коренного направления, и потому особенными предметами не занимался и ни к чему себя не готовил". С такой подготовкой Александр Поджио приехал в Петербург. В начале марта 1814 года он вступил подпрапорщиком в гвардейский резерв, а затем перевелся в лейб – гвардии Преображенский полк, в котором служил старший брат – Иосиф. Как и многие молодые люди того времени, А. Поджио увлекся изучением западных либералов, политэкономии, права. Занятия поддержал брат, состоявший в тайном Южном обществе. Самостоятельную учебу молодой подпрапорщик дополнял посещением лекций "естественного права" в Петербургском университете. Прослушав цикл, слушатель пришел к выводу, что настало время в России ввести конституционный строй и " видеть свое отечество наряду с просвещенными народами". "С 1819г. начался ропот, а с 1820 первоначальное мое вольнодумство", - отвечал потом А. Поджио на следствии. В течение четырех лет он регулярно посещал салон С.Д.Пономаревой, где встречался с В.И.Панаевым, А.А.Дельвигом, В.К.Кюхельбекером, И.А.Крыловым и другими литераторами, обсуждая не только вопросы литературы, но и политические. В 1820 году А.Поджио сблизился с полковником Шиповым, и через него с братьями Муравьевыми: Никитой и Сергеем. Через год под Полоцком на маневрах Шипов познакомил А.Поджио с М.С.Луниным. Видя в новом знакомом надежного и смелого офицера, Лунин рассказал ему о целях преобразования России и методе, вплоть до цареубийства. Поджио "с сим согласен был". Таким образом, в 1823 году Александр Викторович оказался членом Южного общества. В октябре этого года он побывал на совещании Северного общества у И.И.Пущина и поддержал радикализм перемен, предложенных П.Пестелем: республиканское правление и освобождение крестьян с землей. Получив звание майора, А.Поджио был переведен в Днепропетровский пехотный полк. Перевод оказался кстати. В 1824 году он вместе с С.Г.Волконским, В.Л.Давыдовым, С.И.Муравьевым - Апостолом и М.П.Бестужевым – Рюминым принимал участие в совещании Южного общества. Видя, что Никита Муравьев занимается больше теоретическими вопросами восстания, А.Поджио предложил заменить его на посту руководителя общества, что было и сделано. Несмотря на смещение руководителя, Александр Викторович был недоволен подготовкой восстания, особенно в Петербурге, которое идет не по тому руслу. Однако сентябрьская встреча с П.Пестелем вернула надежду на успех. "Свидание с Пестелем меня воспламенило". 31 марта 1825 года по собственному прошению А.Поджио оставил военную службу. Среди причин были материальные и идейные. У растерявшегося революционера возникла мысль бросить все и уехать в Америку. На следствии он объяснялся так: "Я подал в отставку, я, который знал, что с прежней моей отважностью был необходим для начала действия, я, который пылал прежде сим желанием". Весть о разгроме восстания в Петербурге до юга дошла через 12 дней. Еще 13 декабря 1825 года был арестован в Тульчине П.Пестель. 21 декабря Поджио был на обеде у Давыдова, где встретился с Лихаревым и Ентальцевым, от которых узнал об аресте членов южного общества. А.Поджио подал мысль силой оружия освободить арестованных товарищей и поднять восстание Черниговского полка и "…твердил своим соумышленникам и уверял, что для блага общего дела готов всегда на собственную гибель". В письме к С.Г.Волконскому Поджио писал: "…гибель наша неизбежна при открытии общества,… казни ожидают всех и милосердия не ожидать, когда в такое время гонения начались". Решимость А.Поджио росла и на совещании Каменской управы. 23 декабря 1825 года на квартире у Давыдова он предложил хозяину и Лихареву план действия. " … начать Азовским полком и идти к Тульчину, где, арестовав генерала Киселева и дежурного генерала Байкова, ожидать Сергея Муравьева и потом отправиться на Киев и в нем основать главную квартиру". После взятия Киева, Поджио готов был возложить на себя убийство Николая Ι в Москве во время коронации. План получил одобрение, но ему не суждено было сбыться, т.к. С.Г.Волконский отказался участвовать в этой рискованной задумке. На собрании у Ентальцева 26 декабря решили ничего не предпринимать, но восстал Черниговский полк. На следствии А.Поджио говорил: "… если бы я был на службе, то верно участвовал бы с ними". 3 января 1826 года в Каменке генерал Нобель арестовал А.В.Поджио и через восемь дней доставил в Петербург на главную гауптвахту. На следующий день в Эрмитаже его допросил генерал В.В.Левашов, и "…сегодня же представлялся кому же? – самому государю; сам он хотя и удостоил меня обещанием расстрелять в 24 часа, но все-таки был милостив, не гнушался мной и говорил". Затем арестованного перевели в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. "А теперь, теперь заброшен в эту смрадную яму, и никто, никто не отзывается; все от меня отворачиваются, бегут и как от прокаженного затворяются!" - из строк его воспоминаний. Храбрый в теории восстания, совсем иным показал себя Александр Викторович на допросах. Видимо, сказалось напряжение от пережитого, психологическое давление со стороны членов комиссии и самого царя, что привело к раскаянию и откровению в даче показаний. А.В.Поджио, много зная о заговоре, подставил под удар друзей по обществу и особенно П.Пестеля. Оправдываясь, Поджио заявил, что С.И.Муравьев – Апостол и П.И.Пестель "… втайне действовали на то, чтобы приготовить других исподволь к совершению удара, сделать их своими орудиями". Позже, в "Записках", Александр Викторович проанализировал не только свое поведение во время допросов, но и поведение других арестованных декабристов. Он писал: "Как объяснить, что люди чистейших чувств и правил, связанные родством, дружбою и всеми почитаемыми узами, могли перейти к сознанию в погибель всем другим? Каким образом совершился этот резкий переход в уме и сердце этих людей, способных на все благородное, великодушное? ... какие были пущены в ход средства, чтобы достигнуть искомой цели: разъединить это целое, так крепко связанное, и разбить его на враждующие друг другу части?" Поджио ответил на себе поставленные вопросы: " 1. Пытки – заключались: в наручных цепях! Они были наложены на Якубовича и П. Борисова. Других во время следствия сажали на хлеб и воду и в особенные темные сырые казематы и пр. 2. Угрозы – Сам (Николай) из своих царских уст, выслушав меня, взошел в бешенство и велел меня судить военным судом и расстрелять в 24 часа… "Мы заставим вас говорить; мы имеем средства, заставить вас сознаваться ит.д. – вот слова, которыми щеголяли высокие следователи… Увещания – были производимые и духовными, и служебными, и частными лицами… Сущность их увещевания состоял всегда на том же милосердии царя… Скажу на этот раз, что прочерченные наскоро причины, взятые вместе, имели то пагубное влияние, что, воспользовавшись нашим слепым доверием, мы пустились в чистосердечие, в русскую откровенную болтовню и дали им повод к оправданию допущенных ими зверских наказаний! … когда после возводимых показаний брата на брата, друга на друга, мы, собранные вместе в Павловское каре для вывода нас на место казни, мы, в объятиях самых горячих, забыли и горе, и страдание, и судьбу нас ожидающую… и если в виду двух столбов с перекладинами и замерли наши сердца, то это для того, чтобы забиться боем правильным, возрастающим и непрерывным до конца!... Много, много нам будет испытаний – но мы их вынесем победно! Наши верования не ослабнут, а окрепнут, и мы останемся верными себе и той России, которая нас так громко отвергла, как тихо и забыла!... Пусть время под вашим еще ожесточенным дутьем стирает одно за другим наши имена; пусть оно затрет наше дело, так слабо поднятое и так накрепко заколоченное в гроб забвения – пусть… Но нет, есть начала, есть истины, не подвергающиеся порче, и как проводники, хотя и схороненные, останутся истинными.! Будет им и их время". "Неукротимого в словах и суждениях" А.В.Поджио за то, что "… умышлял на цареубийство собственным вызовом к совершению оного, … умышлял на истребление императорской фамилии" осудили по Ι разряду к смертной казни отсечением головы. По милости государя казнь заменили на вечную каторгу. В день коронации царя 22 августа 1826 года срок каторги сократили до 20 лет, с последующим уменьшением до 13 лет и поселением в Сибири. До отправки на каторгу, А.Поджио содержался в крепостях: Петропавловской, Кексгольмской и Шлиссельбургской. 8 октября 1827 года повозки с государственными преступниками: А.Поджио, П.А.Мухановым и И.И.Пущиным двинулся в Сибирь. 24 ноября они поступили в ведение иркутского губернатора и 26 февраля следующего года прибыли в Читинский острог. Деятельная натура А.Поджио и здесь нашла выход своей неистощимой энергии. Он много делал для создания знаменитой артели декабристов, не только для материальной помощи собратьям, но и для поднятия их духа. Пущин отмечал: "Мнение господина Поджио, что существование артели имеет цель гораздо возвышеннее, нежели единое прокормление". Много времени Александр Викторович отдавал преподаванию соузникам в тюремной "академии" итальянского языка. Теплая дружба связывала его с Пущиным, Горбачевским, Трубецким и Волконским. Переписка с ними потом растянется на годы. В отношения с Марией Николаевной Волконской некоторые историки хотели внести пикантные страницы, вплоть до таких, как рождение у Волконской детей от А.Поджио. Этому нет никаких подтверждений. Оставим в покое чистосердечную дружбу этих замечательных людей. После Читы последовал Петровский завод, а потом поселение в августе 1839 года в Усть–Куде под Иркутском, где он встретился после тринадцатилетней разлуки со старшим братом - декабристом Иосифом, отбывавшим там наказание. Братья поселились вместе. На поселении раскрылся педагогический талант Александра Викторовича. Он занимался воспитанием сына Волконских – Михаила и сыновей иркутского купца А.В.Белоголового. В их памяти учитель остался таким: "Длинные черные волосы, падавшие густыми черными прядями на плечи, красивый лоб, орлиный нос, при среднем росте и изящной пропорциональности членов, давали нашему новому наставнику привлекательную внешность… Под этой красивой наружностью скрывался человек редких достоинств и редкой души. Тяжелая ссылка и испорченная жизнь только закалила в нем рыцарское благородство, искренность и прямодушие… незлобие и терпимость к людям, которые до конца его жизни действовали обаятельно на всех, с кем ему приходилось сталкиваться". Смерть брата Иосифа выбила Александра Викторовича из колеи. Он впал в депрессию. К тому же обострились хронические заболевания. Новый губернатор Восточной Сибири Н.Н.Муравьев добился разрешения высшей власти на лечение А.Поджио минеральными водами Забайкалья. Дважды больной побывал там с заметным улучшением состояния здоровья. В 1850 году в жизни Александра Викторовича произошло важное событие – он женился. Избранницей стала "предобрая и премилая" двадцатисемилетняя классная дама иркутского девичьего института Лариса Андреевна Смирнова. Через четыре года у них родилась дочь Варя. Материальное состояние семьи оказалось шатким. Завещание, умершей в 1842 году матери в пользу сына, власти не утвердили. Пришлось Александру Викторовичу заниматься малоприбыльным огородничеством и мукомольным делом. Энтузиазм земледельца скоро иссяк. Пробовал он себя и в качестве золотоискателя, вкладывая в дело и без того скудные средства, но и здесь потерпел фиаско. По поводу амнистии, дарованной новым императором Александром ΙΙ в 1856 году, А. Поджио писал С.Г.Волконскому из Иркутска 6 декабря: "… видите ли, мы, с нашими титулишками, которые носим с маленькой преамбулой, уточняющей помилование, находимся в фальшивом, даже в абсурдном положении, мы проделали столь долгий обходной путь, чтобы прийти к отправной точке и поставить себя в явное противоречие с собой, а этого не прощают, и теперь, когда мы принадлежим себе, когда за нами более нет тридцати лет ссылки, внушивших известное уважение, щита, о который разбивались стрелы недоброжелательства, это послужит предметом поношения и унизит нас более всего… Обратите-ка внимание на мнение правительства… Достаточно было написать на полях два слова "под надзор", чтобы возвести их в закон и захотеть вас им подчинить". Так оно и было: надзор, надзор и еще раз надзор за государственными преступниками. Помилованием А. Поджио воспользовался не сразу. Из-за материальных стеснений, сразу выехать в центральную Россию не смог. 2 мая 1859 года, получив приглашение племянника, и от властей прогонные 100 рублей серебром, семейство А.Поджио отправилось в село Знаменское Псковской губернии. Вначале все шло хорошо, но вскоре с родственником началась судебная тяжба из-за части имения. Получив отступных 5 тысяч рублей, Александр Викторович выехал из Знаменского по разрешению властей в Москву и прожил в ней до 1860 года. После чего был выдворен из столицы. Пришлось наняться управляющим в подмосковное Никольское – имение знакомого по Сибири К.Я.Дарагана. Здесь Поджио узнал о крестьянской реформе, за которую оказался на каторге. 30 мая 1862 года Поджио выехал из Москвы к дочери С.Г.Волконского - Елене Сергеевне, в замужестве Кочубей, проживающей в селе Воронки Черниговской губернии. Прожив год в селе, он подал прошение властям на разрешение выехать в Италию для лечения. На самом деле он сопровождал больного Н.А.Кочубея. Весной 1864 года Поджио вернулся, но без больного, который там умер. Повторный выезд за границу, теперь в Швейцарию, был связан с учебой дочери Вари. Находясь здесь, Поджио изучал экономику, политику стран Европы и невольно сравнивал их с Россией, где крестьянская реформа буксовала, вызывая волнения низов. В Женеве А.В.Поджио встретился с А.И.Герценом. О встрече он написал дочерям 1 январе 1865 года: "Утром взошел ко мне очень старый господин, седой и прекрасный, - это Поджио, который был один из главных деятелей 14 декабря, точно такой же сохранившийся старец, как Волконский. Он был сослан на 25 лет каторги и теперь исполнен энергии и веры. Я был счастлив его посещением". Герцен подарил Варе Поджио книгу с надписью: "От одного глубокого почитателя вашего отца и знак памяти в Женеве". В 1870 году для продолжения образования дочери Александр Викторович переехал в Италию, надеясь заодно и подлечиться. Болезни, приобретенные на каторге, оказались серьезнее, чем предполагали местные врачи. Александр Викторович окончательно слег. Весной 1873 года его перевезли в Воронки. В письме к жене, С.П.Белоголовый писал 19 июля 1873 года: " Он (Поджио) надеялся, что ему еще можно помочь, ему хотелось прожить до свадьбы Вареньки, которая была назначена на 1-е июля". Не дожил отец до этого дня. 6 июня 1873 года он скончался и был похоронен в часовне рядом с С.Г.Волконским. Александр Викторович оставил потомкам 149 писем к разным адресатам, в том числе и друзьям декабристам: Якушкину, Завалишину, И.Пущину, В.Кюхельбекеру, Волконскому, Трубецкому, а также мемуарно-аналитические "Записки". В них содержится рассказ о следствии, суде и приговоре декабристам, а также анализ причин восстания и поражения. Не обошел он в своей работе царствующих особ, начиная с Петра Ι. "Конечно, он велик! – писал Поджио. – В нем были все зародыши великого… но и только! Предпринятая ломка отзывалась все той же наследственною татарщиной! Он не понимал русского человека; но видел в нем двуногую тварь, созданную для проведения его целей… Все его раздражало, язвило, и он, например, не выносил даже храмов, - там священнодействует патриарх, - а он сан патриарший хочет уничтожить и для этого православно заявить себя главою церкви!" После смерти Петра ΙΙ, далее пишет автор: "… началось, как мы видели, постыдная эра женского правления, исполненная примерами безнравственными, столь омерзительными, сколько и пагубными государству! С этой поры начал входить с состав высшего правительственного слоя целый ряд временщиков, получивших свое значение в царских опочивальнях! Число этих лиц возрастало с каждым царствованием и наконец образовало класс поддельной аристократии, богатство которых служит свидетельством, до какой степени допускалось грабительство и расхищение народного достояния. Так чувство презрения к русским Петра переходило по наследству к каждому преемнику с возрастающей силой, и мы видели, до чего оно доходило в царствование Екатерины второй, второй по имени, но шестой по своему полу". Далее Поджио касается убийства российского иператора Петра ΙΙΙ и Иоанна Антоновича. "Убивают Петра! Он немец, говорят и нам давай немку! Орлов, Барятинский, Теплов и Пассек!!! Вы извели законного царя, но вас судить не станут; вас наградят богатствами и почестями… Иван Антонович, юноша, предназначенный на царство, заключается в крепость! … полуотравленный он впал в какое-то животное, бессмысленное состояние! Мирович послан будто бы спасти и возвести на престол. Он не видал его и к нему не прикасался – правда! Но его, Мировича, повесят, а страж-убийц за верность наградят… Павлу – не быть! Пьяная буйная толпа заговорщиков врывается к нему и отвратительно, без малейшей гражданской цели его тискает, душит, бьет… и убивает! Свершив одно преступление, они довершили его другим, еще ужаснейшим! Они застращали, увлекли самого сына, и этот несчастный (Александр Ι), купив такою кровью венец, во все время своего царствования будет им томиться, гнушаться и невольно подготовлять исход, несчастный для себя, для нас и для самого Николая… Убийцы были награждены…" Поджио проанализировал психологию русского человека: "Он так умственно забит, до того глубоко загнан он в самого себя, что не выдвинуть его из искомого тайника! Он не подвижен, не выдвигаем; и как отстаивает другой свои права, так стойко отстаивает он свое рабство, свою покорность сложившейся судьбе… Уничтожение рабства самого было не вытребовано, а даровано!... Силою власти и бессилием народным объясняется то внутренне затишье, невозмутимое, милое спокойствие, которым потешаются правители, а низкие писатели вменяют в достоинство раболепствующим! … Чтобы русский человек не задумывался и не вглядывался в себя, его будут водить, слепца, под руки... правительства неисправимы! Поделиться властью свыше их сил, и самодержавие не было бы в сущности самодержавием, если бы оно было уступчиво и разумно! Итак, предоставленное своей судьбе, которая рано или поздно, а быть может, и ранее, чем вы думаете, разразится общей гибелью (гибелью я называю неотразимое угрожающее распадение России), не исправится правительство, останется верным своему произволу и долгу, и народ, безмолвствуя, не подаст своего голоса, и теперь не скажет своего слова! А рабство, рабство еще в полном подземном разгаре!" Оптимист по натуре Поджио верил в будущее России: " И не жить нам чужим умом. Всякому свое и свое время!... Мы осушим все смрадные нечистоты, накопившиеся в административных завалах; пробьем просеку сквозь сомкнутые ряды чиновничества, непотребного этого люда; и наконец, уравняем права всех и каждого мы проложим себе посредством прямого представительства тот новый путь, самим богом предназначенный к новой жизни. Отвергать эту цель… отвергать бы надо самое божество!!". Жизненное кредо Александр Викторович выразил в строках своего стихотворения "Ужель с душой бесцветной". Ужель с душой бесцветной, бледной, Ведомый властью как слепой, Пойду опять стезей бесследной, Давно избитою толпой. Ужель, затерянный, забытый, Как неразгаданный злодей, Без смерти заживо зарытый, Без жизни жить мне средь людей. Нет, нет, я твой, я не отступник, И полный веры молодой, Я старый тот же все преступник, Поклонник истины святой. ПУЩИН ИВАН ИВАНОВИЧ(1798 – 1859). Из дворянской сенаторской семьи. Иван в тринадцать лет был определен в Царскосел… Продолжение » |