…914 года началась война с Германией. Алексей Толстой военным корреспондентом «Русских ведомостей», поддерживающих правительство в стремлении довести войну до полной победы и призывающих народ сплотиться в едином фронте против врага, в начале сентября выехал на Юго-Западный фронт. Художнику К.В. Кандаурову написал: «Я так устал за четыре дня непрерывной скачки в телегах и бричках по лесным дорогам, под дождем… Подумать только – я прожил год жизни за эту неделю, а это лишь только начало войны. Сколько встреч, сколько разговоров, сколько впечатлений от увиденного и услышанного!» Итогом поездки стали «Письма с пути», правдивые, точные, обстоятельные. Их опубликовали «Русские ведомости» в сентябрьских выпусках. В октябре 1914 года Турция объявила войну России, и Толстой отправился туда.

Личные дела не менее волновали корреспондента, чем война. Надо было поставить окончательную точку в отношениях с Софьей Дымшиц. По возвращению ее из Парижа, Алексей Николаевич откровенно признался, что любит Маргариту Кандаурову, и готов связать с ней жизнь.

Софьи Дымшиц воспоминала. «В 1915 году у Алексея Николаевича были новые переживания. Маргарита Кандаурова – предмет его страстного увлечения – отказалась выйти за него замуж. Я считала, что для Алексея Николаевича, несмотря на его страдания, это было объективно удачей… балерина все же не могла стать для него надежным другом и помощником в жизни и труде… И, наоборот, узнав через некоторое время о предстоящем браке Алексея Николаевича с Натальей Васильевной, я обрадовалась, считая, что талант его найдет себе верную и чуткую поддержку. Наталья Васильевна – дочь издателя Крандиевского и беллетристки, сама поэтесса – была в моем сознании достойной спутницей для Толстого…».

С Натальей Крандиевской Алексей Николаевич познакомился несколько лет назад в студии Званцевой, а близкое знакомство состоялось в доме поэта Юргиса Балтрушайтиса. С начала войны Наталья работала в лазарете, куда и зашел Толстой, с объявлением, что едет на фронт и о разводе с Софьей Дымшиц. Прощаясь, Алексей и Наталья обещали писать друг другу.

От общих знакомых Наталья Васильевна узнала, что Толстой сделал предложение балерине Маргарите Кандауровой и от этого: «Удар по сердцу был неожиданный, почти физической силы. У меня перехватило дыхание резко и больно, но я сдержала его», - вспоминала позже обиженная женщина.

Приехав на несколько дней с фронта, Толстой навестил Крандиевскую на работе и предложил вместе позавтракать, во время, которого она поздравила его с предстоящим браком, на что получила ответ: «А поздравлять, пожалуй, преждевременно… Все это не так просто, уверяю вас. Я даже не знаю, как и объяснить это. Маргарита – не человек. Цветок. Лунное наваждение. А ведь я – живой человек! И как уложить все это в форму брака, мне до сих пор не ясно…».

Несмотря на то, что Наталья Васильевна была замужем и имела детей, Алексей Николаевич в декабре 1914 года все же добился ее руки, правда, официальный брак будет оформлен после развода с мужем в феврале 1917 года, и она станет - Толстой – Крандиевской.

Из письма к жене: «Наташа, душа моя, возлюбленная моя, солнце мое, люблю тебя навеки… Мы соединились сегодня браком. До сих пор я не могу опомниться от потрясен, от той силы, какая вышла из меня и какая вошла из тебя ко мне… Я только верю…, что нас соединил брак, и навек… Теперь во свеем мире есть одна женщина – ты».

В числе русских корреспондентов: В.И.Немировича – Данченко, В.Д.Набокова, К.И.Чуковского и др., Алексей Толстой отбыл в Англию «…чтобы мы увидели своими глазами, какую работу развили англичане и какую силу готовятся противопоставить германцам в недалеком будущем». Англичанам Россия виделась «… чем-то вроде медведя, - сильного, огромного и чрезвычайно охочего до сладких вещей. Россия казалась им экзотической страной вроде Гонолулу», - давал материал в газету Толстой.

Сравнивая англичан с русскими, Толстой горько восклицал: «О, господи! Насколько мы, русские, бесконечно их свободнее… Мы можем с легким сердцем объявить пережитком все свои обычаи, нарочно позабыть свою историю и географию своей страны, мало задумываемся о будущем, рассчитывая на авось и небось… В этом наша трагедия: мы любим свободу до анархии, хотим сразу всего в настоящем, возможности наши непомерны, и мы бьемся как бабочка о стекло, только потому, что у нас нет общества, а лишь миллионы людей, в нас нет единой воли, того маховика, который так сильно чувствуется, когда вылезаешь в Лондоне на Геринг – Кросс».

Русских принимали на высоком уровне: английский король, премьер-министр и высшее военное руководство, том числе и начальник английского флота, который вспомнил заслуги русской армии, когда «…. Она спасала нас в начале войны и спасает теперь. Я вспоминаю победу под Эрзерумом. Русский флот также завоевал наше восхищение. Мы были бы рады сражаться с русскими моряками плечом к плечу», - записал Толстой. Итогом поездки Толстого стали публицистические «Письма из Англии».

Да, русские спасали на поле боя англичан, французов ценой собственных больших потерь в живой силе. Доблесть солдат не была подкреплена вооружением, о чем писал генерал А.И.Деникин в своем “Пути русского офицера»: «Собственно уже в конце 1914 года обнаружился острый недостаток снарядов и патронов, но беспечный и невежественный военный министр Сухомлинов умел убеждать государя, Думу и общество, что «все обстоит благополучно». И к весне 1915 года окончательно назрел страшный кризис вооружения, и особенно боевых припасов… Мы не могли отвечать, нечем … Полки, измотанные до последней степени, отбивали одну атаку за другой штыками или, в крайнем случае, стрельбой в упор».

Находясь за границей, Алексей Николаевич постоянно тревожился о жене и посылал телеграммы, письма, но ответы были редкими. Он уверял её в своей любви: «Через боль и через ошибки мы идем к счастью. Только ни минуты не сомневайся, что нам дана целая жизнь такого счастья, о каком мы и не думали. А если явится сомнение – так это грех и его нужно побороть». В письме от 11 марта 1916 года звучат те же мотивы, но с большей долей сомнений в ответной любви: «…Наташечка, я ни разу не писал о самом главном, о чем я стараюсь не думать сейчас, - как ты относишься ко мне, милочка моя… Через всякие испытания – сильнее и тверже люблю тебя. Если ты меня разлюбишь и оставишь, я погибну, потому что ты стала моей сущностью. Ах, как мне хочется, чтобы теперь не было больше в нашей жизни никаких облаков. Наташенька, верь любви, старайся не искать в ней никаких изъянов».

Поездка закончилась. Отдохнув, Толстой написал рассказы: «Прекрасная дама», «Искры» и «В июле», а также пьесы: «Нечистая сила», «Ракета», «Касатка» и «Горький цвет».

 

Глава 5

Эмиграция

Алексей Толстой, как и большинство интеллигенции, с радостью воспринял февральскую революцию 1917 года и состоял одно время комиссаром по регистрации печати в Москве. Выступая на собрании писателей 14 марта, он заявил: «В этот день совершается нечто большее, чем свержение старого строя, больше, чем революция, - в этот день наступил новый век». Разочарование не заставило долго себя ждать.

Любая революция порождает хаос не только в государстве, но и в умах, не избежала этого и русская интеллигенция, пророчащая неизбежную гибель России. Однако Толстой в слова штабс-капитана из «Рассказа проезжего человека», написанного в 1917 году, вложил долю оптимизма: «… Рождается новая Россия, невидимая, единая и белая, как Китеж выходит из озерного дна… А фабрики, заводы, асфальтовые улицы – это потом придет само собой, сейчас это неважно….  Я еще никогда так не чувствовал, что с такой силой могу любить родину…».

Вот и Александр Блок в статье от 9 января 1918 года «Интеллигенция и революция» писал: «Россия гибнет», «России больше нет», «вечная память России», - слышу я вокруг себя… Что же вы думали? Что революция - идиллия? Что творчество ничего не разрушает на своем пути? Что народ - паинька?... И, наконец, что так  «бескровно» и так «безболезненно» и разрушится вековая распря между «черной « и «белой «костью, между «образованными» и «необразованными», между интеллигенцией и народом… А лучшие люди говорят: «мы разочаровались в своем народе; те, кто место себе не находил от ненависти к «Царизму», готовы опять броситься в его объятия, только бы забыть то, что сейчас происходит, вчерашние «интернационалисты» плачутся о «Святой Руси; безбожники от рождения готовы ставить свечки, молясь об одолении врага внешнего и внутреннего… Стыдно сейчас надсмехаться, ухмыляться, плакать, ломать руки, ахать над Россией, над которой пролетает революционный циклон… Русской интеллигенции – точно на ухо наступил медведь: мелкие страхи, мелкие словечки… Всем телом, всем сердцем, все сознанием – слушайте Революцию».

Алексей Толстой не услышал музыки великой Революции. Летом 1918 года « … антрепренер Левидов вел переговоры с ним о концертном турне по Украине (Харьков, Киев, Одесса)… Толстой уговорил меня ехать с ним и забрать детей – использовать поездку как летний отдых. В июле мы выехали всей семьей (исключая Марьяны, оставшейся у матери) на Курск, где проходила в то время пограничная линия… Позднее в своей повести «Ибикус» Толстой описал это путешествие с фотографической точностью и так ярко, что мне прибавить к этому нечего». Из воспоминаний Толстой - Крандиевской.

Одесса стала городом отстойником, куда под натиском красных стекались войска белой армии и союзников: греков, сенегальцев, французов, англичан, а также масса русских, желающих покинуть Россию, в числе которых оказался не только Иван Бунин, Алексей Толстой, но и многие писатели, поэты, артисты, общественные деятели. Один из знакомых вспоминал об одесской жизни Алексея Николаевича. «Надменный, замкнутый, нарочито сухой с чужими людьми, не писательского круга – его лицо тогда было строго… от 8 до 12 часов может не сказать ни слова: не заметит. Лихоумец, выдумщик, балагур с людьми, ему приятными, людьми, которых приемлет – тогда одним анекдотом может свалить под стол».

Командование белой армии надеялось, что союзники разгромят красных и в России восстановится монархия. В статье «Пусть не ошибаются» Толстой приветствовал эскадру французских военных кораблей, пришедших «нам на помощь». Надежды оказались напрасными. Фронт красных приближался к Одессе. В это время Толстой работал над повестью «Лунная сырость» и пьесой «Любовь – книга золотая». В дневнике он отметил: «… Кончил 3-й акт пьесы… Французы сдают Одессу, мы уезжаем сегодня. Началось, точно медленное раскручивание спирали, отчаяние… Чувство одиночества, покинутости… Погрузка на катер. Пароход «Кавказ». Погрузка на него. Корзины летят в воду. Размещение по трюмам… Еда из общего котла. Все как во сне. Неудобства почти не замечаются, состояние анестезии… Слухи самые фантастические проникают и охватывают пароход, как чума. На набережной при погрузке багажа – матрос с винтовкой на возу: Дорогие мои, зачем бегите? Оставайтесь, всем хорошо будет». Черная, счастливая, широкая рожа».

Пароход стал Ноевым ковчегом. Спасаясь от революционного потопа, в нем оказался губернатор Одессы, боевые генералы, члены Государственной думы, заводчики, финансисты, члены монархического правительства, литераторы, инженеры и будущая претендентки на российский престол – Анна Андерсен, которая выдавал себя за дочь Николая II – Анастасию, чудом спасшуюся от расстрела в Екатеринбурге.

Толстой вспомнил встречу со знакомым Москаленко, который постоянно ходил по палубам с револьвером. «Из очень хорошей семьи. Учился в университете. Воевал в мировой войне, был ранен. Поступил в корниловский отряд. Человек, у которого нет нельзя… С дамами рыцарь… В Севастополе при немцах провоцировал, выслеживал и убивал большевиков. Сам убил больше ста… Чудовище какое-то… Может, после боев и убийств не мог жить дома, заболел, стал невменяемым…. И теперь бежит, не зная куда».

Через десять дней изматывающего силы пути и пересадки в Турции на другой пароход, наконец-то показался маяк Марселя. В Севре семейство Алексея Николаевича временно поселилось на даче родственника Натальи Васильевны – С. Скирмунта, а потом переехали в Париж. Здесь возникала мысль написать роман о прожитом, о хождениях по мукам.

Где, как не на чужбине, дает о себе знать ностальгия о Родине. Летом 1920 года, отдыхая на побережье Франции, Толстой записал: «Бретань. Крошечная деревушка не берегу моря. Из далекой России доносились отрывочные сведения о героических боях с поляками, о грандиозных победах у Перекопа. Я работал тогда над первой книгой трилогии «Хождения по мукам». Работа двигалась к концу. Но вместе с концом созревало сознание, что самое главное так и осталось непонятным, что место художника должно быть не здесь, среди циклопических камней и тишины…, но в самом кипении борьбы, там, где в муках рождается новый мир».

Медленно и неуклонно зрела мысль о возвращении на Родину. Покидая свою малую родину, хутор Сосновку, восемнадцатилетний Толстой писал когда-то: «Боже мой, сколько в этом слове чувства, мыслей, радостей и горя. Как подчас горько и сладко звучит оно…».

Вот и теперь в памяти один за другим вставали эпизоды из детства, ставшие материалом для книги «Детство Никиты». Эта автобиографическая повесть о деревенской жизни десятилетнего мальчика до сих пор считается одной из лучших детских книжек. Только человек, переживший минуты детского счастья, мог так написать: «В теплом кабинете было так тихо, что в ушах начинался едва слышный звон. Какие необыкновенные истории можно было выдумывать в одиночестве, на диване, под этот звон. Сквозь замерзшие стекла лился белый свет. Никита читал Купера...»

Большинство русских эмигрантов находилось в глубоком упадке духа, да еще газеты Франции из номера в номер печатали душераздирающие статьи о гибели России, голоде. Поддавшись такому настроению, Толстой написал: «Там в месяц, в среднем умирает три миллиона душ собачьей смертью. Сто тысяч ежедневно… Маленькие дети лежат у дорог, на сухой земле, ручки и ножки у них как спички… Они же не виноваты… Вымирает цела раса…. А что я могу сделать…. Спасти никого не могу. Изменить ничего не могу».

Но правду не утаить. В той же печати проскальзывали отрывочные сообщения об успехах молодой Советской республики. Толстой продолжал работать и не только для того, чтобы прокормить семью, но и для того, чтобы не растерять своего писательского потенциала, и потому активно сотрудничал в эмигрантских изданиях разных политических течений: «Общее дело», «Грядущая Россия», «Последние новости», «Современные записки» и «Смена вех». Этим многообразием он подчеркивал, что стоит вне политики. Из-под его пера вышло множество статей, очерков на различные темы, но главной работой того времени был роман «Сестры», первые главы которых были напечатаны в конце 1920 года в журнале «Грядущая Россия», а окончание в журнале «Современные записки» в 1922 году. В «Сестрах» описана предреволюционная Россию, в которой нет порядка и падает мораль, где полным ходом идет развал литературы, искусства и интеллигенция погружается в мистику, декаданс, где все «Жили расхлябанно, точно с перебитой поясницей». Революцию в то время Толстой считал «безумным бунтом». В 1925 году выйдет новая редакция «Сестер» с иной оценкой событий 1917 года.

Люди эмигрантского круга все больше и больше разочаровывали Алексея Николаевича. Познакомившись в Париже с Борисом Савинковым, считавшего терроризм главным путем борьбы, Толстой понял, что с людьми такого сорта ему не по пути. Не по пути было и с политическим руководством эмигрантов, которые: «… ведут себя как предатели, лакеи, Клянчат деньги, науськивают, продают, что возможно», - писал Толстой в 1922 году.

Первым шагом к возвращению на родину был переезд на жительство в Германию. Крандиевская вспоминала, провожая мужа. Он говорил: «… Пойми, Европа – это кладбище. Я все время чувствую запах тления. До галлюцинаций. Здесь не только работать, здесь дышать нечем. Жить в окружении мертвецов! Ненавижу людей, надо бежать отсюда…». Через две недели письмо из Германии: «Жизнь сдвинулась с мертвой точки… Я сжигаю все позади себя, - надо родиться снова. Моя работа требует смелых решений…. Ликвидируй квартиру. Едем в Берлин, и если хочешь, то дальше».

Здесь, в 1922 году, Алексей Толстого познакомился с А.М.Горьким, который стал не только добрым другом, но и строгим критиком писателя.

В Германии семья долго не задержалась. Толчком к отъезду из Берлина было требование к Толстому со стороны главы белогвардейского правительства «Северной области» Н.В.Чайковского объяснения о сотрудничестве в газете «Накануне». К этому же, бывший министр Временного правительства П.Н.Милюков заявил, что сотрудничество с журналом «Смена вех» несовместимо с пребыванием его в «Союзе русских писателей». Это означало исключение Толстого из Союза писателей.

Чайковскому Алексей Николаевич незамедлительно дал ответ: «В существующем ныне большевистском правительстве газета «Накануне» видит ту реальную – единственную в реальном плане – власть, которая одна сейчас защищает русские границы от покушения на них соседей, поддерживает единство русского государства и на Генуэзской конференции одна выступает в защиту России от возможного порабощения и разграбления. Я представляю из себя натуральный тип русского эмигранта, то есть человека, проделавшего весь путь хождения по мукам. В эпоху великой борьбы белых и красных я был на стороне белых. Я ненавидел большевиков физически. Я считал их разорителями русского государства, причиной всех бед… Красные одолели, междоусобная война кончилась… и совесть меня зовет не лезть в подвал, а ехать в Россию и хоть гвоздик свой собственный, но вколотить в истрепанный бурями русский корабль по примеру Петра».

Многие из друзей отговаривали Толстого от возвращения в Россию, пугая репрессиями и неприятием бывшего графа пролетарской общественностью. И.А.Бунин тоже был не в восторге от решительного шага Алексея Николаевича, с которым он близко сошелся во Франции.

Небезынтересным будет для читателей и «Открытое письмо А.Н. Толстому» от Марины Цветаевой.

«Алексей Николаевич. Передо мной в №6 приложения к газете «Накануне» письмо к Вам Чуковского. Если бы Вы не редактировали этой газеты, я бы приняла свершившееся за дурную услугу кого-либо из Ваших друзей. Но Вы редактор, и предположение падает. Остаются две возможности: или письмо оглашено Вами по просьбе самого Чуковского, или же Вы это сделали по своей воле и без его ведома".

«В 1919г. я основал «Дом искусств»; устроил студию (вместе с Николаем Гумилевым), устроил публичные лекции, привлек Горького, Блока, Сологуба, Ахматову, А. Бенуа, Добужинского, устроил общежитие на 56 человек, библиотеку и т.д. И вижу теперь, что создал клоаку. Все сплетничают, ненавидят друг друга, интригуют, бездельничают, - эмигранты, эмигранты! Дармоедствовать какому-нибудь Волынскому или Чуковскому очень легко: они получают пайки, заседают, ничего не пишут и поругивают Советскую власть»...-...«Нет, Толстой, Вы должны вернуться сюда гордо, с ясной душой. Вся эта мразь недостойна того, чтобы Вы перед ней извинялись или чувствовали себя виноватым». Если Вы оглашаете эти строки по дружбе к Чуковскому, (просьбе его), - то поступок Чуковского ясен: не может же он не знать, что «Накануне» продается на всех углах Москвы и Петербурга!- Менее ясны Вы, выворачивающий такую помойную яму. Так служить - подводить.

Обратимся ко второму случаю: Вы оглашаете письмо вне давления. Но у всякого поступка есть цель. Не вредить же тем, четыре года с ряду таскающим на своей спине отнюдь не аллегорические тяжести, вроде совести, неудовлетворенной гражданственности и пр...

Перечитываю - и: «Спасибо Вам за дивный подарок - «Любовь - книга золотая».- Вы, должно быть, сами не понимаете, какая это полновесная, породистая, бессмертно-поэтическая вещь. Только Вы одни умеете так писать, что и смешно и поэтично. А полновесная вещь - вот как дети бывают удачно рожденные: поднимешь его, а он - ой, ой какой тяжелый, три года (?), а такой мясовитый. И глупы все - поэтически, нежно - глупы, восхитительно - глупы. Воображаю, какой успех имеет она на сцене. Пришлите мне рецензии, я переведу их и дам в «Литературные записки» (журнал Дома литераторов) - пускай и Россия знает о Ваших успехах». Но, желая поделиться с радостью с Вашими Западными друзьями, Вы могли бы ограничиться этим отрывком. Или Вы на самом деле трехлетний ребенок, не подозревающий ни о существовании в России ГПУ (вчерашнее ЧК), ни о зависимости всех советских граждан от этого ГПУ, ни о закрытии «Летописи Дома литераторов», ни о многом, многом другом... Допустите, что одному из названных лиц после 41 лет «ничего неделания» (от него, кстати, умер и Блок) захочется на волю, - какую роль в его отъезде сыграет Ваше накануновское письмо? Новая экономическая политика, которая, очевидно, является для Вас обетованною землею, меньше всего занята вопросами этики: справедливости к врагу, пощады к врагу, благородства к врагу. Алексей Николаевич, есть над личными дружбами, частными письмами, литературными тщеславиями - круговая порука ремесла, круговая порука человечности.

За 5 минут до моего отъезда из России (11 мая сего года) ко мне подходит человек: коммунист, шапочно знакомый, знавший меня только по стихам. - «С Вами в вагоне едет чекист. Не говорите лишнего».

Жму руку ему и не жму руки Вам. Берлин, 3 июня 1922г. «Голос России» от 7 июня». Подпись: Марина Цветаева.

Об итоге литературной работы А.Н.Толстого в эмиграции Иван Бунин сказал, что он «написал немало такого, что просто ужасно…, но даже в ужасном оставаясь талантливым»

 

 

 

 

Глава 6

От недоверия к признанию

1 августа 1923 года Алексей Толстой первым из крупных писателей – эмигрантов, вернулся в Советскую Россию. Затем приедет писатель А.И.Куприн, поэт И.В.Северянин, поэтесса М.И.Цветаева. В Петрограде Толстой снял квартиру на Ждановской набережной дом 3. Через некоторое время он дал интервью для журнала «Жизнь искусства» и так определил свое будущее: «В настоящее время я работаю над двумя переводными пьесам. Первая из них – чешская пьеса Чапека «Бунт машин». Другая пьеса, - итальянская комедия «Великий баритон из жизни актеров… Третья вещь, - оригинальный рассказ из современной жизни будет закончен осенью…. Кроме того, осенью текущего года в 1-ой студии МХАТ пойдет моя пьеса «Любовь – книга золотая… В этом же году я намерен продолжить вторую часть «Хождения по мукам»… Я приму участие в поездке по СССР, с целью прочтения лекций … и чисто литературных выступлений…».

Однако литературные и театральные круги Петрограда и Москвы встретили холодно писателя эмигранта. Кто-то не верил в искренность его возвращения, кто-то боялся очернить себя встречами с бывшим графом, кто-то видел в нем врага советской власти. Не приняли Толстого лефовцы во главе с Маяковским. Холодно прошла встреча писателя и с бывшим другом, актером И.Ильинским, и не только с ним. В журнале «На посту» Толстой прочитал не двусмысленный на себя намек: «На правом фланге все реакционные по духу, враждебные революции по существу литературные силы, - от бывших графьев эмигрантов до бывших мешочников Октября, от вчерашних друзей Буниных до завтрашних кандидатов в Гиппиусы». Не была воспринята и «Аэлита» Толстого. В ней оказалось, по мнению критиков: «Мало яркой фантазии», «Нет красок и ароматов», «Краски Марса изготовлены на земной фабрике» и т.д. Тем не менее, роман был отправлен в журнал «Красная новь» и Госиздат, где был напечатан и пользовался успехом у читателей. Прошлись критики и по «Хождениям по мукам». Так, Полонский в журнале «Печать и революция» написал, что « от идеалистических картин любви Даши и Телегина веет непроходимой пошлостью». Роман был назван чуть ли не антисоветским.

В 20-е годы в стране было много литературных течений: лефовцы, напостовцы, пролеткультовцы, акмеисты, футуристы и прочие «исты». Так, футуристы хотели сбросить с литературного пьедестала Пушкина, забыть Гоголя, Л.Н.Толстого, Достоевского, Чехова. Литературная группа «Серапионовы братья» открыто заявляли, что им чужда всякая идея в литературе, что творчество должно быть свободным, независимым. ЛЕФ (левый фронт искусства) отрицал классическую литературу, «конструктивисты» признавали лишь западную культуру, РАПП (российская ассоциация пролетарских писателей) пренебрегали беспартийными литераторами и чуждались культурного наследия старой России.

Размышляя над путями литературы нового времени, Алексей Толстой пришел к выводу: «Нам нужен герой нашего времени… русское искусство должно быть ясно и прозрачно, как стихи Пушкина. Оно должно пахнуть плотью и быть более вещественным, чем обыденная жизнь… Да, литература – это один из краеугольных камней нашего общего дома. И как надо много всем нам поработать, чтобы возвести этот дом целым и невредимым до конца». Тема России, русского человека, его характера стала основной в творчестве писателя.

В начале двадцатых годов прошлого века в печати шла дискуссия о русском языке. В декабре 1924 года «Правда» напечатала работу В.И.Ленина, написанную еще в 1919 году, «Об очистке русского языка», в которой говорилось: «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно… литераторам простить этого нельзя,… не пора ли объявить войну коверканью русского языка?»

Алексей Толстой на публикацию отозвался большой статьей «Чистота русского языка», в заключение которой сказал: «Что касается введение в русскую речь иностранных слов, то Владимир Ильич Ленин прав: не нужно от них открещиваться, но и не нужно ими злоупотреблять».

В средине бурных двадцатых годов Толстой много работал и закончил роман «Ибикус», опубликованный в журнале «Русский современник». Соредактор журнала К.И.Чуковский назвал его «лучшим произведением». Несмотря на негативизм отношений к автору со стороны некоторых литераторов Москвы и Ленинграда, круг знакомых Алексея Николаевича расширялся: Д.А.Фурманов, К.Федин, композитор Ю.А.Шапорин, историк П.Е.Щеголев…

Чтобы не отрываться от правды жизни и иметь представление о новой России, Толстой посетил Волховстрой, города Белоруссии, Украины и увидел, как преображается, набирает силы страна, чему и посвятил многочисленные очерки и статьи.

Вторая книга «Хождения по мукам» действительно рождалась в муках. Если писатель не живет среди своих героев, не дышит с ними одним воздухом, не страдает, то такие произведения долго не живут. Требовался фактический материал и для его сбора, Толстой побывал в Рыбинске, Ростове-на-Дону, Новочеркасске, Астрахани и других городах и станицах Юга России. Довелось ему встретиться и с участником Гражданской войны с Д.П.Жлобой. Увиденное, услышанное так или иначе, вошло во вторую часть романа

О скрупулезности Алексея Николаевича вспоминал К.И.Чуковский: «Мне рассказывали люди, которые в 1928 году сопровождали его… он измучил всех своей неутомимой жадной пытливостью, так неистово он изучал пейзажи этих мест, и характер их жителей, и местные архивы, и свидетельства участников гражданской войны, что спутники буквально падали от усталости и уходили один за другим отдыхать, а он, забывая о сне и еде, с каждым часом становился все бодрее».

К первым главам романа, напечатанным в «Новом мире», главный редактор отнесся более чем скептически, и даже предложил другой сюжет, но автор оставался при своем мнении. Книга вышла без купюр к 20 годовщине Великого октября - в 1927 году. Попутно с романом, была написана пьеса «Чудеса в решете» и рассказы: «Авантюрист», «Белая ночь», «Случай на бассейновой». Толстой обретал популярность среди читателей и лишь рапповцы по-прежнему недоверчиво относились к нему и, зачастую, руганью в прессе отвечали на его новые произведения.

В мае 1928 года Толстой с семьей переехал на жительство в Детское Село (Пушкино), где когда-то в молодости встречался с Гумилевым, Ахматовой и с другими поэтами и прозаиками. Двери дома Алексея Николаевича всегда были открытыми для друзей. В нем побывали писатели, композиторы, поэты, актеры, режиссеры, общественные деятели. Хозяин и хозяйка с большим радушием принимали гостей. За обильным угощением читались стихи и проза, сцены из пьес, обсуждались новые работы хозяина и других авторов.

Эпоха Петера I волновала Алексея Николаевича еще в юношеские годы, а продолжение она получила в рассказе «День Петра» в 1917 году. Рассказ перерос в незаконченную эпопею «Петр Первый». Материал для неё сбирала вся семья писателя: сын Федор и тринадцатилетний Никита, дочь Марианна и добрая тетушка семидесяти лет Мария Леонтьевна Тургенева. Чего только не собрали! Начиная от С.Соловьева «Истории России с древнейших времен» до подлинных документов Тайной канцелярии и Преображенского приказа и «дела царевича Алексея». Было над чем поработать и чему удивляться: «Какое жалкое зрелище представляла феодальная Россия семнадцатого века! Буквально страна нищих… И тут же рядом со всей этой непроходимой нищетой сидели сытые, сонные бояре за крепкими заборами среди дармоедов и юродивых. Уныло звонили церковные колокола во славу нищеты и смирения… А потом? Откуда все взялось… Произошел какой-то невероятный взрыв… Откуда взялась такая энергия и предприимчивость? Какое буйство сил и разгула жестокости… Сколько голов полетело из-за царевича Алексея…».

Попутно с романом Толстой написал пьесу «Петр I», напечатанную журналом «Красная новь» в январском выпуске 1929 года. Качалов и Москвин посчитали ее слабой, но МХАТ-2 принял к постановке. В этом же году начало выходить собрание сочинений писателя.

В феврале Толстой вплотную приступил к «Петру Первому». Работа продвигалась туго. У принципиального автора не было мелочей в описании, иначе терялась бы достоверность и увлекательность произведения, и в тоже время он старался не перегружать роман лишними деталями, сценами, действующими лицами, которым оказалось тесно в одном томе. Издателю «Нового мира» Полонскому, автор писал: «Начав работать над Петром, я думал все уложить в одной книге, теперь вижу свое легкомыслие…». Ему же: «На днях высылаю Вам около двух листов продолжение. – Вы прочтете и увидите, какая это, все же, кропотливая работа. Я хочу, помимо всего, быть точным и использовать возможно полнее мемуарный и архивный материал». Так, описывая кафтан Петра I, Алексею Николаевичу пришлось сходить в Эрмитаж и попросить разрешения осмотреть подлинную вещь. Увидев, и особенно пуговицы, приступил к дальнейшей работе.

Напряженная работа, житейская суета: ремонт дома, отдых детей, жены, требовали затрат не только физических сил, но большого нервного напряжения, и, чтобы порыбачить и поохотиться, в августе 1929 года Толстой с друзьями побывал на реке Урал. С женой он делился впечатлениями: «Урал пустынен, как тысячи лет назад. Стреляя, гребем… обгорели, устали, но настроение прекрасное… Странно стелить постель на песке, ложиться по звездами среди пустыни. Чувство тоски, величия звездного неба… Целую тебя, любовь моя вечная. Поцелуй детей…».

Отдых пошел на пользу, вернувшись в «Детское», написал пьесу «Махатма» и «Так и будет», затем «Рассказ о капитане Гатеррасе, о Митьке Стрельникове, о хулигане Ваське Табуреткине и злом коте Хаме», а так же повесть «Записки Мосолова», роман «Черное золото» и 12 марта 1930 года закончил первый том «Петра Первого».

У писателей есть выражение: «Надо созреть», и Толстой следовал такому принципу. Еще работая над Петром, Алексей Николаевич мысленно писал продолжение «Хождения по мукам», но ранее собранных архивных материалов оказалось недостаточно, тем более действие «18» год должно проходить в Берлине. Благодаря хлопотам А.М.Горького было получено разрешение на поездку. За восемь берлинских дней Толстой собрал необходимое, и написал жене 24 марта 1932 года: «Впечатлений избыток, но устал невероятно, потому что сплю только по 5 часов в сутки, по-видимому, от старости…».

Из Германии писатель отправился в Сорренто, к Горькому. Из письма Толстого к жене от 29 марта: «Тусенька, милая, второй день в Сорренто. Все представляется сном: Неаполь и городки, горы, Везувий, море и лимонные сады… Здесь меня встретили как родного … с завтрашнего дня буду жить у Горьких…». В это время у Алексея Максимовича отдыхали художники братья Корины, семья драматурга Афиногенова и ожидался приезд писателя А.Фадеева. Спустя время П.Д.Корин напишет портрет Алексея Николаевича.

Вернувшись из Италии, Толстой написал либретто оперы «Декабристы» и продолжил работу над вторым томом «Петр Первый».

 

Глава 7

И вечный бой…

10 января 1933 года Алексею Николаевичу исполнилось 50 лет и 25 лет литературной деятельности. На квартиру в Детском Селе к юбиляру, чтобы взять интервью, приехал корреспондент «Литературной газеты» Борис Раст. Среди вопросов были и такие: «Какую роль в вашей судьбе сыграла Октябрьская революци… Продолжение »